Кларенс ничего не ответил.
Якимов ожидал, что его подвезут, но этого не произошло. Когда Кларенс и Стеффанески уехали без него, его радость стала понемногу угасать, но тут он вспомнил, что у него есть еще двенадцать тысяч леев. Он отправился в confiserie[36] при ресторане и купил себе серебряную шкатулку с малиновыми пастилками. Счастливо прижимая ее к груди, он подозвал такси и отправился в свое новое жилье, где спокойно проспал остаток дня.
12
За несколько дней до Рождества после случайной встречи на улице Белла Никулеску пригласила Гарриет на чай.
— Ты с ней помрешь со скуки, — только и сказал Гай об этой зарождающейся дружбе.
— Ты же совсем ее не знаешь, — заметила Гарриет.
— Обычная буржуазная реакционерка.
— Ты хочешь сказать, что ее предубеждения отличаются от твоих?
— Сама увидишь, — заявил Гай и, напомнив ей, что вечером их пригласил в «Атенеум» капитан Шеппи, отбыл на дополнительное занятие со студентом. Гарриет осталась мучиться сомнениями по поводу грядущего чаепития.
Квартира Беллы располагалась в новом доме на бульваре Брэтиану. По пути Гарриет ощущала, как сквозь прорехи на месте снесенных домов задувает ледяной ветер. В окнах крестьянских хибар мелькали огоньки. Проходя мимо огромного черного скелета министерства, она увидела, что на первом этаже развели костер. Вокруг него сгрудились рабочие — слишком старые, чтобы идти воевать, и непригодные для чего-либо еще.
Многоквартирные дома возвышались во мраке, как залитые огнями замки. Сквозь стеклянные двери виднелись холлы, демонстрировавшие роскошь, которую запланировали при проектировании бульвара.
Белла провела Гарриет в гостиную. В комнате с низким потолком, заставленной ореховыми столиками и синими креслами, было очень тепло. На полу лежал небесно-голубой ковер. Посреди всего этого за серебряным чайным сервизом восседала Белла в кашемире и жемчугах.
— Как здесь уютно! — воскликнула Гарриет, устраиваясь в кресле.
— Вполне удобно, — ответила Белла, словно Гарриет сказала нечто прямо противоположное.
— Похоже на английскую мебель.
— Это и есть английская мебель. Свадебный подарок от папочки. Заказал у Мейпла[37]. Здесь всё от Мейпла.
— И вы везли это всё из Англии? Полагаю, вам пришлось непросто.
— О да, — рассмеялась Белла, чуть расслабившись. — Мы потратили на взятки столько, что проще было бы уже уплатить пошлину и покончить с этим.
Пока они ждали чай, Белла предложила показать квартиру. Сначала они отправились в спальню Беллы, где стояла огромная двуспальная кровать с отполированным до блеска ореховым изголовьем и розовым покрывалом, украшенным кисточками, рюшами, вышивкой и узором из тюльпанов. Пробежав пальцами по коллекции серебряных щеток, шкатулок и хрусталя на туалетном столике, Белла заметила:
— Эти деревенские слуги ничего не понимают.
Открыв дверь, она продемонстрировала ванную — жаркую, словно теплица, и забитую розовыми штучками.
— Восхитительно, — сказала Гарриет. Белла выглядела польщенной.
— Теперь в гостиную! — заявила она, и Гарриет пожалела, что у нее не хватает духу объяснить, что на нее не надо производить впечатление. Ей хотелось найти с Беллой общий язык, потому что она была ее собственным открытием, — во всяком случае, не очередным знакомством, навязанным Гаем.
После обеда с семейством Дракер она сказала Гаю: «Твои друзья разочаровались во мне, они надеялись, что ты женишься на ком-нибудь вроде себя». Однако теперь Гарриет показалось, что она превзошла ожидания Беллы.
В столовой Белла выжидательно остановилась перед сервантом, уставленным серебром и хрусталем.
— Вы что, в самом деле всем этим пользуетесь? — спросила Гарриет.
— Что вы, разумеется. У румын так принято. Они презирают тех, кто не лезет вон из кожи.
Белла улыбалась, как бы насмехаясь над подобной претенциозностью, но по голосу ее было ясно, что втайне она уважает подобный подход.
— У нас дома ничего подобного не найдется, — заметила Гарриет.
— А вы не привезли свои свадебные подарки?
— Мы женились в спешке. Нам подарили только пару чеков.
Они вернулись в гостиную, где их ожидал чай.
— У нас была очень пышная свадьба, — сказала Белла. — Мы приехали сюда с десятью чемоданами — набитыми битком. Даже румыны удивились. Впрочем, вам не понадобится с ними общаться. Настоящие румыны никогда не имеют дела с иностранцами.
Гарриет признала, что их в самом деле приглашали только в еврейские дома, и Белла, удовлетворенная этим сообщением, собиралась что-то добавить, как вдруг заметила, что среди серебра чего-то не хватает. Она плотно сжала губы и с важным видом позвонила в колокольчик. В воздухе повисло многозначительное молчание. Когда в комнату вошла служанка, Белла произнесла всего два слова. Девушка ахнула и убежала, после чего вернулась с чайным ситечком.
— Ох уж эти слуги! — Белла с отвращением покачала головой. Вдруг оживившись, она принялась подробно рассказывать о румынских слугах. Их она разделила на две категории: честных кретинов и умных жуликов, причем слова «честные» и «умные» употреблялись, разумеется, исключительно для сравнения.
— А вам кто достался? — спросила она Гарриет.
Слуга Инчкейпа, Паули, вызвал для Гарриет свою кузину, Деспину.
— Она показалась мне не просто умной и честной, — сказала Гарриет, — но и крайне добросердечной.
Белла неохотно признала, что венгры в этом плане стоят «на голову выше» остальных, но была уверена, что Деспина «кладет себе в карман» всякий раз, когда ее посылают за покупками. Гарриет рассказала, что, увидев стенной шкаф, который в их квартире выдавали за комнату для прислуги, Деспина упала на колени, поцеловала Гарриет руку и сказала, что она наконец-то сможет жить вместе с мужем.
Беллу в этом рассказе ничего не удивило.
— Ей вообще повезло, что у нее будет хоть какая-то комната, — заметила она и тут же вернулась к вопросу настоящих румын, познакомиться с которыми у Гарриет не было шансов. — Они невероятные снобы, — повторяла она, приводя всё новые и новые примеры их замкнутости в своем кругу.
Гарриет вспомнилось, как госпожа Флор говорила, что евреи замкнуты в своем кругу, потому что их не пускают в другие. На чем же, интересно, основывается снобизм румын?
— Возможно, они страдают от ощущения собственной чуждости, — сказала она.
Эта идея была для Беллы в новинку и немало ее удивила.
— Но кто же их отчуждает? — спросила она встревоженно.
— Мы, разумеется. Иностранцы, а также евреи, которые управляют их страной вместо них, потому что они сами чересчур ленивы.
Белла несколько мгновений размышляла об этом с приоткрытым ртом, после чего рассмеялась и сказала:
— Ну не знаю. Некоторые из них до сих пор очень богаты, но с английскими или американскими состояниями это, конечно, не сравнить.
До того она говорила осторожно, тщательно подбирая слова, но теперь от возмущения ее речь преисполнилась пылом.
— А когда вас всё же приглашают — какая скука! Вы не поверите! Никакого вам уютного домашнего вечера — всё исключительно чопорно, все разряжены в пух и прах. Прежде чем что-то сказать, несколько раз подумаешь. А еще ведь надо притворяться, будто не понимаешь мужских шуток! Сидишь словно кукла. Господи, иногда я готова была снова оказаться в Рохамптоне[38], лишь бы сбежать оттуда. Можно подумать, что все дамы там исключительно девственницы, а это не так, уж поверьте.
Подобная дерзость в попрании всех приличий воодушевила Беллу, и она расхохоталась, откинув голову и демонстрируя крупные, белые, здоровые зубы. Гарриет тоже рассмеялась, чувствуя, что они наконец-то нашли общий язык.
— Съешьте еще кекс, — предложила Белла. — Это из «Капши». Мне бы надо воздержаться, я набираю вес. Но я так люблю поесть!
