– Глупость, – едва пробубнила Бэлп под нос, но я смогла услышать её слова очень отчётливо.

Выходя из её палаты, я почувствовала облегчение, словно невидимые тиски перестали сдавливать моё тело, точно огромный и ненасытный змей, жаждущий проглотить меня. В голове закрутился разговор с Абе́ктибусом и как я накрыла своей ладонью его подрагивающие пальцы, плотно сжатые между собой. На коже ещё остались эти странные ощущения, покалывающие холодком огрубевшую кожу на руке. Перед тем, как покинуть орден, я направилась предупредить медсестру о пробуждении Бэлп, а после ушла домой.

Наверняка сложно быть эмпатом. От твоего сознания не ускользает ни одна эмоция, ощущаемая волосками по всему телу, которые словно магнит притягивают чужие тревоги, глушащие тихий голосок собственных мыслей. По пути к выходу я всё думала, прокручивая одни и те же мысли, путающиеся между собой. Из головы не выходил тот яркий свет, падающий с небес, словно метеорит, стремящийся разбиться о землю. Даже для этого мира такие явления не могут быть нормой, хотя… что я вообще знаю о мире за завесой и о «норме».

Лёгкое недомогание резко пронзило тело, отчего я пошатнулась, почти оказавшись у входной двери. Глубоко выдохнув, я нажала на яркую синюю кнопку, покрытую красивыми узорами. Дверь издала уже знакомый лязг, спешно распахиваясь. Ступая на траву с опущенным взглядом, внезапно замираю, услышав множество голосов, кричащих от ужаса. Подняв голову, столбенею, не понимая, что происходит.

Ночь. Огонь поглощает языками пламени дома, словно кричащие от боли, и распространяется с безумным смехом дальше. Повсюду брызги крови и расчленённые тела людей, из которых вываливаются спутавшиеся с другими органами кишки, заполняя аккуратную плитку. Глубокие порезы, рваные раны, оторванные куски плоти у распластавшихся тел когда-то живых людей, вызывали во мне ужас. В глазах уже трупов не осталось ничего, кроме боли и покоя, данного им смертью. Кровь тонкими ручейками пересекала дорогу, соединяясь с другими потоками, перерастающими в багровые лужи.

Вскинув голову, я замечаю парад планет на небе, плавно двигающихся по тёмной глади, окутанной ярким мерцанием звёзд. Стремящийся вверх дым от горящего сайда, вздымался до самых небес, жаждая заполонить их, скрыв свет искрящихся звёзд и блёкло светящейся луны. Оглянувшись, обнаруживаю отсутствие ордена, из которого вышла буквально минуту назад. Этого не может быть!

В панике мотаю головой, потирая лицо ладонями, и снова смотрю вперёд. Мирно колышущаяся трава безразлично осматривает огромное поле, наслаждающееся тишиной. Ни ярых языков пламени, прыгающих от домов к телам в разные стороны, ни трупов, ни крови, ни парада планет в небе.

Может, я схожу с ума? Теряю рассудок?

Почему в последнее время всё чаще вижу подобные видения? Разве это нормально? Или так на меня действует этот мир?

Солнце постепенно садилось, отражаясь на зелёно-синей траве, робко трепещущей под его заливистыми лучами, старающимися дотянуться до дальних макушек деревьев. Под приглушённое пение птиц, я неохотно достаю, как я его называю, телепорт. Почему бы и нет? В моем мире ему явно дали бы именно это название, попадись такая вещица в руки каких-нибудь учёных. В голове ещё столько вопросов об этом мире! Но ответы ко мне приходят мучительно долго и неохотно, хотя их обещали первым делом, заманивая в свои сети. Очевидно, что они потеряли всякий интерес в объяснении мне всего происходящего. Думаю, из-за творившегося хаоса и бешенной неразберихи, они забыли о девочке из внешнего мира, способной видеть тебра́румов, то бишь обо мне. Получается, что эта сила почти что бестолковая и не приоритетная, по крайней сейчас я вижу её именно таковой.

Оказавшись в родных стенах дома, прохожу по просторному коридору, спеша оказаться в кровати.

– Катя, ты вернулась? – голос мамы, доносящийся из зала, заставил меня сменить направление.

Медленно и лениво я оказываюсь у входа в зал, где мама смотрит какой-то фильм по телевизору. Окидывая взглядом её заделанные в хвост светлые волосы, я ловлю себя на мысли, что очень бы хотела иметь именно такой цвет, нежели свой тёмно-русый, доставшийся от отца, которого я видела лишь на фотографиях. Она крайне не любила говорить на эту тему, но как только разговор заходил об отце и каким он был, её голос и лицо преображались, отливая светом грусти, поселившимся в глубинах сердца. Мама восхищалась тем, насколько сильно я была похожа на него. Она бережно хранила каждую вещь, связанную с ним. Когда я впервые увидела его фотографию, то замерла, долго смотря на его прекрасные яркие зелёные глаза, искрящиеся чем-то неподвластным и будоражащим моё сердце. Настолько его взгляд был пронзителен, что каждый раз мне казалось, будто он сойдет с фотографии и улыбнется своей обворожительной улыбкой так, как смог бы только он сам. К сожалению, мне уже не доведётся встретить его и рассмотреть лицо во всех присущих ему деталях. Матвей Судаков был убит. Мама никогда не вдавалась в подробности, а я, в свою очередь, не давила на неё, видя, как блеск в её глазах постепенно меркнет. Поэтому обычно для меня это запретная тема.

Временами я представляла, как мы с ним разговариваем или смотрим вместе телевизор, как они с мамой хлопочут на кухне и весь дом заполняется их заливистым смехом. Об этом было больно думать, ведь когда я возвращалась в реальность, то осознавала, что его нет и уже не будет. Тем не менее это не останавливало меня от таких мечтаний.

Мама оставила в зале шкатулку с вещами, принадлежащими отцу, в основном то были безделушки и пара фотографий. Когда я была маленькой, мне часто нравилось разбираться вещи из шкатулки и рассматривать их так, будто вижу впервые.

– Да, привет, мам, – промямлила я, скрещивая руки на груди и облокачиваясь о дверной косяк.

– Как продвигается подготовка к сессии? – она отрывает взгляд от телевизора, направляя свои серьёзные голубые глаза в мою сторону.

– А? Что? – витая в своих мыслях, я смотрю куда-то в окно, резко спохватываясь. – Ох, да… хорошо, но мы пока не занимались с Леной так углублённо.

Снова ложь. Кажется, я уже начинаю медленно, но верно путаться в этом созданном мной комке вранья.

– В последнее время ты какая-то вялая и закрытая, что-то случилось? Не хочешь поговорить? – обеспокоенно спрашивает она.

– А, нет, всё в порядке. Пойду отдыхать, – я вяло улыбаюсь, стараясь её подбодрить. – Спокойной ночи.

– Хорошо, спокойной ночи!

Я поплелась в свою комнату, окончательно обессиленная, сразу рухнула на кровать, как только переступила порог моей обители. Нежданный жар вернулся, разгорячив кожу. Усталость пересиливала все остальные процессы, создаваемые моими телом и разумом. Я провалилась в сон, как только закрыла глаза.

Тьма медленно подступала ко мне со всех сторон, стремясь поглотить в пустоту, заполненную кромешной чернотой, и протягивала свои страшные и тёмные когтистые лапы. Крохотный луч света, защищавший меня, освещал лишь самую малую часть пространства, в котором я помещалась еле-еле. Чернота начала вести за мной настоящую охоту. Мечась из стороны в сторону, я старалась увернуться от её тисков, пока она напористо протягивала руки, пытаясь ухватить меня.

Когда деваться стало некуда, я попалась в её нехитрую ловушку, ведь единственный луч света начал порывисто блекнуть, оставляя меня один на один со своими страхами в коварном мраке. Когти тьмы стремглав полетели в мою грудь, пронзая её насквозь. Все чувства обострились, когда я вспомнила, что это уже происходило. Перед глазами мелькнул кровожадный и торжествующий оскал.

Адская боль врезается словно молния, и парализует тело от головы до пят. Дышать становится трудно, тело охватывает невыносимый жар. Моргая, я вдруг оказываюсь на поле со всё ещё протыкающей грудь когтистой лапой тьмы, что упоительно хохочет, довольная своей работой. Её безумный смех отдаётся повсюду и захватывает пространство вокруг. Он словно становится шипами, ограждающими меня по кругу, что не дают шанса на побег.