Я затаила дыхание, обдумывая его слова, в ожидании продолжения этой тайны, врезавшейся толстым гвоздём в мою голову и оставляя болевые ощущения от нескончаемого любопытства. Всё, находившееся в этом помещении, от стен до потолков, казалось, затаило неприсущее им дыхание.

– Дар, которым владеет не каждый житель за завесой, – утвердительно проговорила я, для самой себя.

– Именно, – его глаза переменились, начали источать что-то очень близкое боли. – Я и раньше упоминал о нём, думаю, ты и сама это хорошо помнишь.

«– Такой силой обладает не каждый и мы все платим за это очень большую цену. Каждый грёбаный день мы расплачиваемся за наши знания и способности, которые и без всего этого дерьма медленно убивает нас».

Его слова неожиданно всплыли в памяти, прорезаясь наружу и оставляя за собой тёмную дорожку секретов и недосказанности. От воспоминаний у меня встал в горле ком, до того неприятно это было вспоминать.

– Ничего удивительного в этих способностях, по моему мнению, нет, – отчего-то его голос наполнился грустью, казалось, она переполняла всё его существо и проникала гораздо глубже, чем кто-либо мог себе представить. – Моя проклятущая способность не дает мне жить спокойно. Даже раздирает, я бы сказал. И чем дальше я прячусь, тем быстрее она находит слабые места в этой броне. Я – эмпат, – всё с той же скорбью продолжил Абе́ктибус. – Точнее, так это называется во внешнем мире. Каждый грёбаный день я слышу эмоции других людей. Они пытаются прорваться в меня, заполнить собой и уничтожить мою личность.

Я молча впитывала каждое его слово, словно птичка, ловящая капли дождя.

– Этот «дар» позволяет мне чувствовать эмоции у всего живого и не только, – он перевёл свои глаза на меня, ища понимая.

Сжав руку в кулак и помяв пальцы, я нерешительно протянула её к его ладоням, касаясь холодной кожи, ощущая жар, пылающий внутри его души. Понимая, что ему тяжело об этом говорить, порой и вовсе не дышала, чтобы не спугнуть.

Он замер, смотря на мою руку. Секундное напряжение исчезло, давая волю расслабиться.

– Я могу чувствовать тебра́румов, точнее их эмоции. Поскольку они практически состоят из злобы и ненависти их силуэт для меня становится видимым, пока я сосредоточен. Но стоит только раз прикоснуться к этой непробудной тьме, как она тотчас стремится проглотить ту искру света внутри меня, – он ухмыляется, всё ещё глядя на мою ладонь, накрывающую его скреплённые руки. – Внутри каждого из нас каждую минуту идёт война между светом и тьмой, но важно помнить, что исход битвы зависит только от тебя. Принять её, поддавшись искушению или бороться до самого конца, не допуская и малейшего шанса на победу темноте, скрывающейся внутри.

– Так… вот как ты смог определить моё состояние и самих тебра́румов. Прости, – я нелепо усмехнулась, – из-за моего любопытства тебе пришлось рассказать об этом. Наверное, тебе тяжело разговаривать о таком?

Абе́ктибус удивлённо уставился на меня, выражая потрясённость, неуверенно появляющуюся из-за прочной маски безразличия.

– Спасибо, что поняла, – он едва улыбнулся, благодарно заглянув мне в глаза, хотя это больше выглядело так, будто он поджал губы.

Страх перед тьмой, зародившийся ещё до нашего существования, до сих пор продолжает терзать сердца людей, пытаясь очернить душу, беспощадно разрывая её на тысячи маленьких крупиц, что, как пыль, витают в воздухе, порой отражаясь на свету. Она словно пыталась донести до нас свое превосходство, которое с каждым днём крепло и нарастало, словно колючий нерушимый канат, отгоняющий надежду и веру людей.

Если задуматься, то каждый ведёт свою собственную битву, сражаясь до последнего вздоха со злом внутри себя, что питается нашими чёрными мыслями, которые впоследствии перерастают в ужасные эмоции, заполняющие и разрушающие изнутри. А кто-то и вовсе просто принимает тьму. Так или иначе, любой человек свято верит, что его проблемы глобальнее и ужаснее, чем у любого другого человека, существующего в этом мире. А ведь каждый из нас просто пытается выжить, закончить нескончаемую битву, уничтожающую в нас людей, чтобы просто спокойно существовать.

В голове завертелся, как быстро раскрученная карусель, странный вопрос, хотя именно такие необузданные вопросы в последнее время всё чаще посещают мои мысли.

– Ты видел зелёную вспышку в небе? – спокойно произнесла я, осторожно убирая свою ладонь, когда его пальцы начали расцепляться.

Я точно знала, что никто из присутствующих тогда не мог пропустить это странное явление, которое стало очередной тайной для меня. Яркие и резкие лучи, появившиеся из ниоткуда, вспыхнули далеко в небе, словно кто-то включил огромный прожектор с целью ослепить надоевших тараканов.

– Такое сложно не заметить, – Абе́ктибус пожал плечами. – Если тебе интересно, что это, то я не имею никаких представлений.

– Печально, – проговорила я, выдыхая. – Когда я очнулась, ты хотел сказать о чём-то, но отмахнулся. Не хочешь поделиться сейчас?

Его глаза снова стали безжизненно холодными и мрачными, а взгляд приобрёл уже привычную суровость.

– Из сайда «Открытой долины» один из тебра́румов убегал с чем-то в зубах. Это произошло уже после вспышки, – он резко подскочил на ноги, срываясь с места. – Мне пора.

Так теням что-то понадобилось в том сайде? Интересно, ради чего они устроили весь этот бой?

Резкая перемена в настроении Абе́ктибуса показалась мне странной: каким бы он не был замкнутым и неприступным, такое поведение непривычно даже для его холодного рассудка. Меня обуревали вопросы. Что же гложет и так невыносимо больно тревожит его старые раны, которые я ощущаю слишком остро и близко к своему сердцу?

Так, я снова осталась одна, наедине с собственными мыслями и давним другом – одиночеством, в котором мне всегда удавалось найти утешение и уловить успокоение в бушующей бездне бытия, стремящейся поглотить всего тебя.

Время неумолимо текло; песчинки, витающие в воздухе, складывались в минуты, а ветер, неохотно залетающий в помещение – в часы. Рвение и необузданность, до того разжигавшие внутри меня бурю, постепенно успокаивались с наступлением вечера. Я чувствовала странное спокойствие, медленно заполнившее тело. Взглянув на часы, потянулась в кресле и начала собираться уходить. Уже приблизилась к выходу, как вдруг услышала шорохи, исходившие со стороны кровати.

– Бэлп? – осторожно произнеся, подхожу к ней, обращая внимание на аппараты, что в итоге не сильно что-то дало, ведь я в них не понимала совершенно ничего.

Девушка неожиданно промычала, стараясь открыть глаза и пошевелиться, как вдруг её лицо скрючилось, окропляясь болью.

– Не двигайся. Лежи, тебе нужно отдыхать! – быстро и чётко тараторю я, окидывая её беспокойным взглядом.

Бэлп метает на меня взгляд.

– Что случилось? – хрипло произнесла орденовка, в глазах которой витал дурман.

– Тебя привезли в орден после того, как Ме́ссор проткнул твой живот.

Она подозрительно посмотрела на меня, прежде чем кивнуть, слабо улыбаясь.

– У нас получилось? – снова захрипела Бэлп.

– Да. Всё получилось, – успокаивающе произношу я, мягко улыбаясь в ответ.

Ее тёмные глаза, почти что чёрные, устремляются в потолок, буравя его. Наверное, стоило позвать сестру сразу же, как только она очнулась, но я отчего-то медлила, не желая оставлять её тут одну.

– Может объяснишь мне тогда, зачем ты кинулась на когти Да́ймофэра? – строго спросила девушка, сверля меня не менее угрюмым взглядом. – Это было совершенно безответственно. Мы подставляли себя, лишь бы с тобой всё было хорошо, а ты сломя голову неслась прямо в его когти. Никто не в силах постоянно тебя спасать, если ты плюешь на свою безопасность.

Вот тебе на, только очнулась и сразу взялась читать нравоучения. Сейчас её слова звучали грубо и возмущённо, отчего во мне зародилась непонятная злость.

– А для меня было важнее помочь тебе и Оле, нежели печься о собственной шкуре, – кинув злой взгляд на Бэлп, я сжала зубы, пытаясь не наговорить лишнего. – Меня не нужно спасать, это уже неуместно в нашей ситуации. Если хотели спасти, могли просто не втягивать меня в свой мир изначально, – я пожимаю плечами, слабо улыбаясь. – Отдыхай, пока.