– Давай я присмотрю за ней, а ты сходишь на кухню и приготовишь новую смесь, – вызвалась я. Аня охотно согласилась, не без облегчения всучив мне ребенка.

– Я быстро, – не взглянув на меня, она тут же выскользнула из комнаты.

– Подожди, ты бутылочку забыла, – крикнула я ей вдогонку.

– На кухне есть чистые, – уже из коридора отозвалась Аня.

В легком смятении пожав плечами, я перевела взгляд на безмятежно улыбающуюся конопатую малышку и, прижав ее к себе, с толикой опасения и неуверенности погладила по рыжим кудряшкам. Она была теплой, легкой и пахла по-особому сладко. Молоком и медом. Красивый, лучезарный и спокойный ребенок, который не должен находиться в этом месте. Я встала на ноги, осторожно придерживая девочку на руках, но так и не решилась сделать ни одного шага.

В прошлом мне много раз приходилось иметь дело с грудничками и малышами постарше. Я отлично знала, как правильно за ними ухаживать, и не только из педиатрической теории. На первых курсах нас часто направляли на практику в детские дома, где всегда требовались лишние руки. С тех пор прошло несколько лет, в течение которых во мне что-то надломилось, и выбранная специализация резко отошла на второй план. В какой-то момент я решила целиком и полностью посвятить себя благотворительности, а потом в мои планы вмешалась болезнь, затем свадьба, после которой я планомерно превращалась в домашнюю клушу, шарахающуюся от чужих детей.

– Ну, привет, Настя. Будем знакомиться? – ласково спросила я, непроизвольно расплываясь в улыбке. Настя снова радостно угукнула в ответ и, поймав ручкой прядь моих волос, шаловливо дернула их на себя. Рассмеявшись, я засчитала этот жест как согласие. Зудящее напряжение резко исчезло, не оставив и следа. Меня затопило волной нежности, тепла и сочувствия к крошечному беззащитному существу, оказавшемуся под моей временной опекой.

Но как говорится: нет ничего более постоянного, чем временное.

Прошло десять минут, двадцать, полчаса… Аня не спешила возвращаться. В ожидании свежей порции смеси, мы с Настей вдоволь насмотрелись в окно, сменили памперс, переоделись в чистую одежду, которую пришлось хорошенько поискать среди вороха вперемешку сваленных вещей. Когда спустя час мать ребенка так и не явилась, я заподозрила неладное и забила тревогу. Девушки из соседних комнат вызвали заведующую общежитием – Наталью Николаевну, с которой мы познакомились при заселении. Она без слов все поняла, едва взглянув на меня с малышкой на руках. Оказывается, Анна сбегала уже не первый раз, повесив дочку на доверчивых соседок.

– Получит от очередного мужика новых тумаков и вернется, – «успокоила» Наталья Николаевна. Очередного мужика? Выходит, про мужа Аня всё наврала. Зачем? – Ты прозевала, тебе и присматривать за ребенком, – в довесок ошарашила она меня.

Я от растерянности двух слов связать не смогла, стояла столбом, в недоумении хлопая глазами. К тому же Настя, проголодавшись, начала капризничать и вырываться из рук. Почему меня не предупредили, что такое может произойти, Наталья Николаевна пояснять не стала. Сказала только, что Аня обычно пропадает на два-три дня, а потом появляется в слезах и с новыми синяками. О том, что сожитель ее избивает каждый раз, когда она появляется на пороге, Аня ни от кого тут не скрывала, но упорно отказывалась писать на него заявление в полицию, оправдывая садиста тем, что он не может ей простить нагулянного ребенка. Пока я шокировано осмысливала услышанную информацию, заведующая быстро объяснила, где хранятся смеси для кормления и необходимые средства по уходу, даже не спросив умею ли я всем этим пользоваться. И прежде чем до меня дошел весь масштаб свалившейся на меня катастрофы, Наталья Николаевна благополучно испарилась из комнаты, строго напомнив, что наличие ребенка не отменяет обязательное присутствие на церковных службах. О том, что ребенок не мой, и я не соглашалась брать за него ответственность, ее совершенно не волновало. Девушки, которые привели заведующую, тоже скрылись под шумок, дав понять, что на их помощь рассчитывать бессмысленно.

Так мы с Настей остались абсолютно одни в комнате, где не было даже детской кроватки, куда бы я могла уложить девочку на ночь и заняться изучением методичек. В тот момент мне казалось, что все обстоятельства складываются против меня и хуже быть уже просто не может, но я заблуждалась. Так обычно и бывает – стоит поверить, что ты достигла дна, как земля снова начинает расходиться под ногами, опуская тебя еще ниже.

Голова гудела и взрывалась от вопросов: Почему именно со мной? Почему сейчас? Что мне со всем этим делать?

Но ответов не было. Ни одного. Я не могла бросить ребенка на произвол судьбы, я не могла дышать от мысли, что и завтра не попаду в больницу, я не могла не думать, что пока застряла здесь, Саша в одиночку борется за свою жизнь в реанимации. Хотелось кричать от бессильной ярости, но горло онемело, боль разрывала сердце, перед глазами стоял туман. Меня словно загнали в капкан и бросили там умирать, истекая кровью.

Настя начала громко рыдать, требуя еду, и только это вывело меня из состояния ступора. Обняв малышку, я посмотрела на нее сквозь слезы, ласково улыбнулась и поцеловала в пухлую щечку.

– Все хорошо, не плачь. Мы идем кушать, – прошептала в кудрявую макушку и отправилась на поиски кухни.

Глубокой ночью, когда сытая и намытая малышка наконец-то уснула на моей кровати, я обложила свободный край подушками, чтобы она случайно не упала, и вместе с информационными листовками перебралась за стол. Измученная очередным безумным днем, я едва вникала в смысл прочитанного. Глаза слипались, строчки сливались, в голове звенела пустота. Разревевшись от досады и усталости, я, почти ни на что не надеясь, снова набрала Сашин номер. Длинные бесконечные гудки давили на и без того расшатанную психику. Когда и после пятого звонка никто не ответил, я зажала рот ладонью, чтобы сдержать рыдающий звук и ненароком не разбудить Настю. Собрав всю волю в кулак, заставила себя успокоиться и пошатываясь, как сомнамбула, пошла к кровати. Раздевшись, легла рядом с малышкой и, прижавшись носом к сладко пахнущей макушке, я попыталась уснуть. Казалось, в сложившихся обстоятельствах это невозможно, но сама не заметила, как вырубилась.

Под утро меня разбудил рингтон мобильного телефона. Я схватила его раньше, чем успела открыть глаза.

– Здравствуйте, Олеся Игоревна. Это вы звонили ночью? – узнав голос Валентины, я резко села.

– Да. Спасибо огромное, что перезвонили. Есть какие-нибудь новости?

– За сутки состояние Александра Сергеевича удалось стабилизировать, но оно все еще остается крайне тяжелым. К сожалению, это все, что я могу вам сообщить на данный момент.

– Есть шанс, что он… справится? – голос предательски дрогнул, на глаза навернулись слезы.

– Конечно есть. Организм молодой, крепкий. Поборется еще, а наши врачи сделают все возможное, чтобы ускорить процесс.

– Спасибо вам, Валентина, – снова расклеившись, всхлипнула я.

– Не за что, Олеся Игоревна. Не волнуйтесь, я буду держать вас в курсе всех изменений.

Аня явилась спустя трое суток. Как и предсказывала Наталья Николаевна, с новой цветовой гаммой на лице и заплывшим правым глазом. Заливаясь виноватыми слезами, она клялась, что с этого дня начнет новую жизнь и к мужу больше ни ногой. Закатив глаза к потолку, Наталья Николаевна отправила ее сначала на осмотр к врачу, потом на беседу к отцу Порфирию, а мы с Настей снова смиренно ждали… Если до конца быть откровенной, отдавать малышку блудной матери оказалось гораздо сложнее, чем я представляла. Сердце сжималось от тревоги за девочку и ее будущее. Ни о каком облегчении и умилении от воссоединения семьи и речи не было. Я увидела и узнала более чем достаточно, чтобы не питать ложных надежд на Анино исправление.

Что творилось со мной все эти дни, заслуживает отдельной истории. Скажу одно: это время стало для меня своего рода чистилищем, что-то необратимо изменив в моей душе, и несмотря ни на что я благодарна случаю, что в тот день, когда Анна сбежала, Настя оказалась именно в моих руках.