Вечером мне наконец-то выдали долгожданный пропуск. Следующим утром, сразу после службы, я вместе с остальными добровольцами села в автобус, который должен был отвезти нас в больницу. Не было ни волнения, ни взмокших дрожащих ладоней, ни нервного удушья. Морально собравшись, я взяла эмоции под контроль, чтобы сохранить максимальную концентрацию внимания, физических и моральных сил на поставленных перед нашей группой задачах. Как выяснилось в дороге, из десяти человек я была самой молодой и единственной, у кого имелось медицинское образование. Все остальные являлись постоянными прихожанами храма и вступили в ряды волонтеров совсем недавно, но уже успели приобрести определённый опыт. Эти люди, как и многие другие, не смогли остаться в стороне, когда началась массовая пандемия и больницы одна за другой стали превращаться в ковидные госпиталя. Переступая границу красной зоны, они каждый раз рисковали своим здоровьем, но в первую очередь думали о десятках больных, нуждающихся в помощи, внимании, заботе и моральной поддержке. Каждый выполнял свою функцию, врачи спасали пациентов, волонтеры помогали младшему медицинскому персоналу и обеспечивали уход за больными.

Я сидела напротив солидной супружеской пары, и мы немного разговорились. Обоим под пятьдесят, трое взрослых детей, пятеро внуков. Она – преподаватель литературы, он – кандидат юридических наук. В волонтеры пошли по зову сердца. Когда фонд открыл набор добровольцев, они в числе первых заполнили анкеты и прошли подготовительные курсы. О том, что происходило внутри красной зоны, супруги рассказывали неохотно и сухо, словно делились чем-то сугубо сокровенным, принадлежащим не только им одним, но я отчаянно нуждалась в совете, и мне хотелось узнать, к чему быть готовой.

– Ни одни курсы не подготовят к тому, что происходит внутри. – призналась женщина, отвечая на мой вопрос. – Ты словно попадаешь в другое измерение, где нет ни ощущения времени суток, ни часов, ни связи с внешним миром. Яркий свет, серые стены, незатихающий писк приборов. Все это подавляет, дезориентирует. Попав туда, пациенты лишаются всего сразу, они ничего не контролируют. Это заставляет чувствовать обреченность. Твоя задача – помочь им поверить, что с ними не случится того же, что с женщиной или мужчиной, который только что умер на соседней койке. Если сомневаешься, что сможешь, то не выходи из этого автобуса и возвращайся домой.

– Я смогу, – упрямо прошептала, чувствуя, как внутренности стягивает тугой петлей.

– Ты когда-нибудь видела смерть? – склонив голову к плечу, женщина пристально посмотрела мне в глаза.

– Да, я с ней давно и близко знакома, – утвердительно кивнула, не отводя взгляд.

– Таня, не пугай девочку, – вмешался супруг. – Ты так нам всех новеньких распугаешь. Отработает смену и сама поймёт, сможет ли продолжать.

– Спасибо за поддержку, – я благодарно улыбнулась мужчине и отвернулась к окну.

Остаток пути мы больше не общались. Я чувствовала себя неловко, как будто в чем-то обманула этих порядочных и самоотверженных людей. Отчасти это так и есть, но я не обязана рассказывать всем и каждому об истинных причинах, что привели меня сюда. Они никак не повлияют на мою работу. Я буду выполнять те же самые обязанности, что и все остальные. Никто даже не догадается, что среди больных есть особенный для меня пациент. Мне будет достаточно просто находиться рядом и делать то, что требует мое сердце.

Всю оставшуюся дорогу я размышляла о том, как удивительно порой складывается жизнь, оставляя нам подсказки там, где мы меньше всего ожидаем их найти. Слова Сашиной ассистентки, которые я в своё время приняла в штыки, оказались по-настоящему пророческими.

«Ждать, молиться и верить».

Все именно так и произошло.

Вынужденное ожидание, обязательные храмовые служения, и вера, которая помогла мне не сойти с ума.

Что будет дальше?

Сложно загадывать, но теперь я уверена – у меня достаточно сил для того, чтобы справиться с любым вызовом, что бросит мне жизнь.

На въезде на территорию больницы нас ждал первый этап проверки. Автобус остановился перед опущенным шлагбаумом, который подняли только после того, как охранники тщательно сверили списки. Электронный индивидуальный пропуск понадобится мне на входе в само здание.

Через пару минут автобус притормозил в пятидесяти метрах от приемного покоя. Непринужденно переговариваясь, волонтеры начали выходить один за другим. Я спрыгнула с подножки последней, потому что сидела в самом конце автобуса.

Воспользовавшись тем, что пара мужчин задержалась, чтобы покурить перед тяжелой сменой, я тоже остановилась. Задрав голову, посмотрела на окна больницы, гадая, за которым из них находится реанимация.

Зажмурившись от ярких лучей апрельского солнца, сделала глубокой вдох и расправила плечи, позволяя весеннему теплу согреть мое лицо. Все еще не верилось, что нас с Сашей разделяют считанные метры, но я уже чувствовала – он рядом, дышать сразу стало легче. Мне бы очень хотелось сказать, что все самое худшее осталось позади, но это было далеко не так, и я убедилась в этом буквально через секунду.

Кто-то резко схватил меня за локоть, резко заставив развернуться. От неожиданности я подвернула ногу и чуть не упала. От резкой боли из глаз брызнули слезы, а сердце больно сжалось, когда мой взгляд замер на перекошенном от злости лице Ирины Владимировны.

Что она тут делает? Кто ее пропустил? Разве территория не закрыта даже для близких родственников? Но самым шокирующим и болезненным было другое. Рядом с Сашиной матерью, глумливо усмехаясь, топталась вездесущая Майя. Дорогая, стильная, ухоженная и до омерзения красивая. Меня замутило, но я отчаянно пыталась держать себя в руках.

– Ты… Ты… – задыхаясь, прохрипела Ирина Владимировна. Ненависть, сквозившая в ее голосе, вызывала недоумение. Я искренне не понимала, чем могла вызвать в бывшей свекрови столь мощные негативные эмоции. – Ты зачем приехала? Кто тебя звал?

– Отпустите, – морально собравшись, я вырвала руку из ее жесткой хватки.

– Ты ещё указывать мне будешь? Мало ты крови из нашей семьи выпила? За добавкой приперлась?

– Я не знаю, что вы себе надумали, но я здесь работаю. Сегодня моя первая смена, – я пыталась обойти негодующую женщину, но она встала передо мной стеной, преграждая путь к больнице.

– И последняя, – ядовито бросила Ирина Владимировна. – Пошла вон отсюда. Ты приблизишься к моему сыну только через мой труп. Поняла?

– Я не собираюсь спрашивать у вас разрешения. Я имею такое же право находиться здесь, как она, – бесцеремонно ткнув пальцем в сторону Майи, холодно ответила я.

– Нет у тебя никаких прав! Влезла в чужую семью, развела с женой, поигралась и бросила, а теперь ещё и права явилась качать! – заверещала женщина, которой я когда-то всей душой сочувствовала. А сейчас меня пронзило ясное осознание, что она только строила из себя мученицу, попавшую в зависимость от гуляющего направо и налево мужа.

На самом деле Сашину мать все устраивает, как и Майю, которую она выбрала в свои любимицы. И та, и другая вполне вольготно ощущают себя в роли жертвы, упиваясь мазохистским удовлетворением от жалости к себе. Вероятно, именно поэтому они так быстро нашли взаимопонимание и общий язык. Как бы Майя не кичилась внешними изменениями, финансовой независимостью и карьерными успехами, внутри она осталась той же бесхарактерной дешевкой, которая без зазрения совести залезла в постель к пьяному мужику. Вот только она не учла одного – отсутствие гордости и самоуважения еще никого не сделало счастливым.

– Что заткнулась. Нечего сказать? – в глазах Ирины Владимировны мелькнуло злорадство, и меня снова пронзило ощущение диссонанса между двумя образами одного и того же человека. Саша всегда бесился, когда я сравнивала его с отцом, говоря о схожести их характеров. Но теперь мне кажется, что ему чертовски повезло не унаследовать черты ни одного из родителей. То, что он вырос хорошим и порядочным человеком, воспитываясь в нездоровой среде, говорит о силе его характера и правильно выстроенных жизненных целях. Это заставляет меня любить и уважать его еще больше. Это открывает мне глаза на очень многое, что я не замечала раньше. Это в очередной раз заставляет меня осознать, как сильно я ошибалась.