Эарин замолчал, переводя дух. Я же обдумывала услышанное.

– Так значит… Значит, Мэл назвали в честь той Ильвемэльды?

Эарин кивнул.

– У нас старших детей часто называют Стайренами и Ильвемэльдами. Так вот… Стайрену удалось сохранить народ эльфов и их землю и заключить мир с людьми. Остатки же тех, кто не принял слов богини, отправились на восток, за море.

– И что же, с тех пор о них ничего не слышно?

– Нет, почему же… Они заняли остров Хелканар, в Китовом море. Со временем мы даже замирились, и иногда они приплывают к нам, правда, мы редко бываем им рады. Или в порты Лейда, где им рады ещё меньше.

Я задумалась.

– Неужели же всё так просто? Стал веганом – и богиня сама придёт к тебе?

– Веганом? – с недоумением переспросил Эарин. Я густо покраснела. Каким образом из меня ни к селу ни к городу вдруг выскочило это слово?

– Я слышала, так у нас в заведении один приезжий называл тех, кто любит животных и не хочет их есть и вообще брать от них что-либо, – ответила я, густо покраснев.

– Надо же! – пожал плечами Эарин. – Сколько лет живу, а каждый день новости! Впрочем, ты, похоже, ничего не поняла, Маржи! Испокон веков мы только брали у Великой Матери, а Стайрен был первым, кто решил, что нужно и ей что-то отдавать. Не в виде сожженных жертв, а в виде настоящих дел. Он был первым, кто увидел в каждой частице мира чёрточку лица Богини, что создала его.

– Но ведь в природе же всё совсем не так! Хищные звери едят всех остальных, и не думают о том, что их есть нельзя.

– Они – просто дикие звери. У них нет того разума, которым обладаем мы – Эарин слегка коснулся моей головы, взъерошив волосы. – Они едят мясо потому что не могут есть ничего другого. А мы можем выбрать. А от того, что мы выбираем, и зависит, будет ли Великая Матерь Илвинин сопутствовать нам.

Он говорил, а я смотрела на него. Губы Эарина изогнулись в восторженной улыбке, на щеках заиграл румянец, глаза сияли, он смотрел вроде бы и на меня, но в то же время куда-то сквозь меня, словно за моей спиной стояла богиня Илвинан. Хм, может быть так оно и есть? Вдруг богиня удачи Хига и есть Великая Матерь Илвинан? В конце концов, у Паладайна и Такхизис из «Саги о копье» тоже было по несколько псевдонимов для каждого народа.

– Скажи, Эарин, а другие, не эльфы, поклоняются Илвинан?

– Это вряд ли, – покачал головой эльф. – Я триста лет живу на свете, обошёл весь материк, проплыл вдоль всех его берегов. И нигде не слышал ничего похожего на заветы Стайрена Маниара. А впрочем, что мне до того? Пусть каждый верит в то, во что верит. Вот во что веришь ты?

– В Великую Шестёрку, – ответила я, хотя язык чесался ответить «Ни во что!». – Но я ведь могу сменить веру, не так ли?

– Можешь, – кивнул Эарин. – Но для этого нужно много чего сделать – можно сказать, придётся родиться заново и заново прожить жизнь. Сможешь ты прожить без яичницы с ветчиной и меховой шубы в этакую погоду?

Он хитро прищурился и кивнул на входной полог, колышущийся под холодным ветром. Я, почувствовав замешательство, промолчала. Эарин же, развернувшись к стенке фургона, нараспев произнёс:

– Приветствую тебя, великий Бруэркас, дозволь нам миновать твои леса. Я обещаю, не забудем о тебе. Что причитается, получишь ты вполне.

Затем он коснулся стенки, и вновь повернулся ко мне.

– К кому ты сейчас обратился? – полюбопытствовала я.

– Маржи, а разве ты не слышишь, что мы уже в лесу?

Я прислушалась и кивнула. И в самом деле, звуки за стенками фургона изменились. К шуму ветра добавился шорох ветвей, лишенных листьев.

– Я поприветствовал орнина – хозяина этого леса, служащего Илвинан.

– Но кто он? Тоже эльф? Дух? Зверь?

– Он – это весь лес и всё, что в нём обитает. Орнин может принять любое обличье. Для зверей он обернётся зверем. Для эльфов станет эльфом. Для людей примет облик человека, но он – ни то, ни другое, ни третье, – Эарин сделал паузу и добавил. – Если ты придёшь в чужой дом – ты же поздороваешься с хозяином, так ведь?

– Конечно!

– Вот именно. Мы сейчас в гостях у Бруэркаса, так что, Маржи, пожалуйста, веди себя вежливо.

Я чуть было не рассмеялась – сложно было принять всерьёз слова Эарина – но, не желая обижать его, всё-таки сдержала улыбку.

– Кстати, – продолжил, как ни в чём не бывало, Эарин. – Ветер стихает. Это добрый знак.

Я выглянула наружу. Дуло и впрямь не так сильно, как с утра. Неужели всё это из-за пары слов?

Мессир Конрат из Трехречья явился точно в назначенный час. Утром Сегнив Хурес отправил ему с курьером приглашение, к которому приложил и копию показаний таинственной эльфийки. Вернувшись, курьер сообщил, что ученый с первого взгляда опознал текст и тут же согласился рассказать господину королевскому обвинителю всё, что знает.

Мессир Конрат оказался рослым, хмурым мужчиной с мощными плечами и здоровенными ручищами. Хоть он и был ровесником Шукаша, седины в волосах имел гораздо меньше.

«Такому место на поле брани, а не среди свитков», – мельком подумал Хурес. Вслух же он произнёс:

– Итак, мессир, что вы можете сказать об этом пергаменте?

– Эти письмена и этот язык мне знакомы, – ответил учёный низким, глухим голосом. – Я собрал немало записей на нём.

– Вы принесли их?

– Да, господин королевский обвинитель. Ваш стражник, после того, как обыскал меня, забрал суму с записями, дабы проверить её. Если вы позволите…

– Позволяю, – кивнул Хурес и позвонил в колокольчик. Открылась дверь, стражник внёс объёмистую кожаную суму, туго набитую свитками.

– Ничего? – задал Хурес вопрос стражнику.

– Ничего, ваше банство! – ответил стражник. – Только свитки.

– Оставь их здесь и возвращайся обратно.

Когда за стражником закрылась дверь, Хурес вновь обратился к учёному.

– Итак, я вижу, вы изрядно постарались, – произнёс он, кивнув на груду свитков на столе. – Как вы их находите?

– Самые первые я обнаружил в университетских хранилищах, ещё когда учился. Несколько нашлись в Волшебном Квартале, кроме того, у меня есть знакомства среди переписчиков и книготорговцев, которые сообщают мне обо всех непонятных записях и надписях, которые попадаются им на глаза. Ныне я путешествую по Миргу и соседним странам, в поисках древних записей.

– И где же вы находили записи на этом языке?

– Больше всего их я обнаружил в библиотеке Школы Волшебства. В основном это коротенькие записки, написанные ученицами.

Хурес усмехнулся.

– Так это – всего лишь детская забава?

– Подождите, не всё так просто, – покачал головой учёный. – Некоторые из этих учениц впоследствии наделали шуму…

– Продолжайте, – кивнул Хурес, внутренне подобравшись.

– Последние по времени записи, попавшие мне в руки, были сделаны ученицей по имени Лили Эванс. Я пытался расспросить наставников и учеников об этой Эванс, но никто не смог мне сказать, кто она такая, откуда взялась, кто её родители. Никто даже не был уверен, что Лили Эванс – это её настоящее имя. Со всеми она говорила на сносном миргском, хотя и с акцентом, однако же я предполагаю, что настоящим для неё является как раз этот тайный язык!

Учёный взял со стола один из свитков, развернул, демонстрируя Хуресу, и продолжил.

– А ещё я узнал, что после выпуска она собрала вокруг себя единомышленников, дабы сделать магию доступной для всех.

– Да, я припоминаю что-то такое, – равнодушно пожал плечами Хурес. – Какая-то юная волшебница взялась мутить народ, в том числе и в Волшебном квартале, с тем-де, что предназначение магии состоит в улучшении жизни всех людей. По мне так это невообразимая глупость. Мало того, что осчастливить всех людей невозможно, вдобавок, где это видано, чтобы тот, кто в чём-то превосходит всех остальных, согласился бы пожертвовать своим преимуществом ради тех, кто ниже его?

Учёный хотел было что-то сказать, но, когда открыл рот, произнёс явно не то, что собирался.