Однажды утром он, радостно вспоминая подробности свидания по дороге в общую залу постоялого двора, где все уже собирались к завтраку, увидел Улика, который, под стать настроению самого Пяти Защит, сиял, словно начищенный медный кувшин.

— У тебя какая-то радость, Улик? — поинтересовался молодой монах.

— Я не узнаю господина Маджиба! Он дал мне серебряную монету и поблагодарил за службу, чего никогда прежде не случалось! Господин Маджиб все последнее время доволен, но сегодня, верно, день какой-то совсем уж особенный!

Маджиб уже восседал за столом, встречая своего пленника улыбкой, достойной дорогого родственника.

— Несомненно, это влияние божественных близнецов, которые обратили на нас благожелательный взгляд Ахурамазды! — рассуждал он в ожидании завтрака. — Этот епископ так нуждается в моей помощи… Он торопит нас! А значит, и сам не откажется помочь. Если бы не пересох источник, мы бы так и не узнали, где скрыто тайное производство шелка! В Ширазе не называли имя оазиса, и принц Йездигерд не желал отпускать нас в путь, он говорил, что не может зря терять преданных людей, что мы ничего не найдем, ведь Китай столь обширен… Как замечательно, что я настоял на своем! Никогда нельзя сомневаться в милости Ахурамазды. — От волнения у Маджиба даже перехватило дыхание.

Улик шепотом переводил все это Пяти Защитам и подоспевшим индийцу с ма-ни-па.

— Вы весьма мудры, господин Маджиб! — почтительно передал через толмача китайский монах. — Но как вы собираетесь возродить к жизни пересыхающий источник?

— О, ты увидишь своими глазами, Улик… Они тоже увидят, — милостиво повел он рукой в сторону пленников. — Завтра мы все уезжаем, разобьем лагерь возле источника в горах.

— Но почему бы ему просто не оставить нас здесь до возвращения? Это было бы гораздо полезнее для детей, чем брать их с собой в пустыню! — воскликнул Пять Защит, которого привела в ужас одна лишь мысль о необходимости расстаться с Умарой.

Ответ главы персов не заставил себя ждать:

— Господин Маджиб решил, что едут все. Он говорит, что не доверяет ни одному из вас, — пояснил Улик, жестом выражая искреннее сожаление. — Могут остаться только индийцы, слона ведь не возьмешь с собой! — Улик обернулся к Кинжалу Закона и стоявшему за его спиной погонщику.

В тот вечер, чтобы быть уверенным, что пленники никуда не денутся, Маджиб приказал им устроиться на ночь рядом с ним, в жарко натопленной комнате, так что Пять Защит, конечно, не попал к стене сада.

Ночь прошла без сна — Пять Защит только и думал, что Умара теперь решит, будто он просто расхотел с ней встречаться. Он непременно должен передать ей весточку! Но как? К утру он не надумал ничего лучшего, чем открыться Кинжалу Закона. Тот мог ходить, куда пожелает, персы не следили за ним. В этот раз бессонная ночь сказалась на нем самым неблагоприятным образом.

— У тебя круги под глазами. Ты не спал? Что-то случилось? — очень кстати сам спросил у него Кинжал Закона.

Пять Защит, помедлив, решился:

— Я должен сказать тебе нечто неслыханное: я влюблен!

— Монах не может влюбляться! Ты шутишь! — округлил глаза Кинжал Закона.

— Какие шутки! Любовь обрушилась на меня внезапно и беспощадно. Я сам не понял, как это произошло. Наверное, это кама![41]

Индиец даже отступил назад, чтобы лучше рассмотреть друга. Пять Защит был серьезен, как никогда, его лицо отражало бурю чувств.

— И давно это случилось?

— Почти десять дней назад! — вздохнул помощник Безупречной Пустоты.

— А ты помнишь, что говорит по этому поводу Винайяпитака?[42] В Пешаваре послушник, который влюбился в женщину, рискует быть изгнанным из обители!

— Я не желал этого. Будда учит нас принимать события, позволяющие нам взрослеть, и я не чувствую себя виноватым! — твердо сказал Пять Защит.

— И кто та особа, что произвела на тебя столь сильное впечатление?

— Дочь несторианского епископа, это любовь с первого взгляда…

— Умара?

— Именно так. Дочь того, кто беспокоится об источнике и кому Маджиб обещал помощь.

— «С первого взгляда!» Только не говори, что за эти несколько дней вы успели заняться любовью!

— Это произошло само собой, сразу. Кинжал Закона, это случилось с такой внезапностью и с такой силой, что напоминает Просветление! Вроде того, что снизошло на Будду под деревом Бодхи, когда он познал Четыре Благородные Истины! — взволнованно воскликнул ученик Безупречной Пустоты.

— О Пять Защит, ты преувеличиваешь! Любовь слепа! — качая головой, растерянно бормотал последователь Малой Колесницы.

— После той первой встречи на дороге мы столкнулись снова — на утесе в пустыне, когда я поднялся, а ты оставался внизу с ма-ни-па… Она стояла там, хотя не должна была находиться в таком месте, тем более одна!

— Ага, теперь я лучше понимаю, отчего ты так долго стоял на вершине! Когда ты спустился, я заметил перемену в твоем лице.

— Знаешь, мне на ум приходит китайская поговорка: «Когда вступает в дело судьба, вода и горы перестают встречаться»… И теперь я понимаю, что это значит! Стоит лишь заменить слово «судьба» на имя Блаженного!

— Ты действительно веришь, что Будда Шакьямуни устроил вашу встречу? — хмыкнул индиец.

— Как я могу в этом усомниться? Разве каждый истинно верующий не проходит по жизни под постоянным присмотром Будды и не следует его наставлениям?

— Она христианка, а ты — буддист! Тебя это не смущает?

— Какое это имеет значение? Любовь преодолевает различие наших вер.

— Скажи, а вчера вечером у тебя тоже было назначено свидание с малышкой Умарой?

— Как ты догадался?

— Значит, вы встречались и вечером накануне, и еще раньше? Тебя не бывало с нами ночью… Я думал, ты просто ложился спать на свежем воздухе… — улыбнулся Кинжал Закона. — Теперь я догадался, отчего ты расстроен: должно быть, вчера она ждала понапрасну!

Пять Защит смущенно потупился:

— Я опасался, что ты будешь осуждать меня…

— Все люди подвержены чувствам… Кто я такой, чтобы осуждать кого-то? Ты сам должен решать, что для тебя лучше. Ты мой друг и всегда можешь рассчитывать на мою помощь.

— А… ты не передашь от меня кое-что Умаре?

Кинжал Закона заколебался, размышляя, не считать ли такую услугу потаканием тяжкому греху камамитьячара,[43] ведь он поможет монаху нарушить правила сангхи. Однако сразу вспомнил о только что данном обещании.

— Хорошо, я передам ей твое послание. — Он задумался. — Пожалуй, я поеду вслед за тобой к источнику. Вдруг именно там я смогу помочь тебе бежать от персов… А что станется с девушкой? Ты надеешься потом вернуться сюда?

— Она поедет со мной! Мы с Умарой решили, что никогда не расстанемся!

Глаза индийца полезли на лоб. Он с трудом собрался с мыслями, чтобы начать вразумлять друга, но в этот момент их беседу прервал резкий голос Маджиба, в котором звучало нетерпение. Пришлось быстро собираться в путь, седлать лошадей, рассчитываться с хозяином постоялого двора.

Кинжал Закона подозвал Улика:

— Спроси у своего господина, могу ли я поехать с вами, если того пожелаю. Что бы он ни думал, слон Синг-Синг может оказаться очень полезен!

Улик передал его просьбу Маджибу.

— Господин благодарит тебя, но не понимает, каким образом слон поможет.

— Видишь ли, конечно, магия — великая сила, но кто знает, вдруг полезнее окажется сила слоновьего хобота? Разве твой господин не знает, что слон умеет работать — переносить грузы, расчищать завалы?

— Господин Маджиб не возражает против того, чтобы ты отправился вместе с нами к источнику в пустыне! — сообщил Улик после коротких переговоров с Маджибом.

Когда они выехали, Пять Защит приуныл: раз индиец примкнул к ним, то не сможет ничего передать Умаре! Кинжал Закона постарался его ободрить:

— Как только мы вернемся в Дуньхуан, я пойду и передам твое послание девушке и объясню ей причины твоего отсутствия. Она все поймет, если испытывает к тебе те же чувства, что и ты к ней. Если же персы не захотят возвращаться в оазис, мы попробуем убежать!