— Это вам не буддийский монастырь, где подают милостыню странникам! У меня приличное заведение! Я не хожу вокруг да около, сразу об этом говорю, так-то! — Хозяин постоялого двора был насмешлив и бесстрашен; вне сомнения, рядом стояли вооруженные слуги.

Улик перевел сказанное Маджибу. Главарь сухо и коротко буркнул что-то в ответ.

— Вождь Маджиб требует справедливой цены, — с этими словами Улик почему-то обратился не к владельцу постоялого двора, а к Пяти Защитам.

Молодой монах выступил вперед, навстречу хозяину. Тот сморщил нос от дурного запаха, исходившего от немытого гостя.

— Знаешь ли ты, что рискуешь своей кармой, проявляя такое недоверие к почтенным путникам? Что ж, мы плохо выглядим: это понятно, ведь мы долго шли по горам. Но почему ты так непочтительно говоришь о буддийских монастырях? Настанет время, и тебе придется нести дары, чтобы монахи за тебя молились, но лучше бы ты вспомнил о карме сейчас! Неужели тебе вовсе не ведомы законы гостеприимства? — повысил голос Пять Защит, призвав на помощь все свои ораторские навыки.

Хозяин постоялого двора заметно занервничал. Тогда монах надавил еще немного:

— Каждый буддист знает, что такое гостеприимство. И не отзовется дурно о милосердии тех, кто помогает ему заслужить милость Будды. Или ты не нуждаешься в божественной милости?

— Я дважды посещал монастырь Просветления в Хотане, — пробормотал смущенный хозяин.

— То-то же. Паломники, которые много дней мерзли и страдали от непогоды, достойны более радушного приема.

— Кто ты такой, чтобы учить меня манерам? — Хозяин, как видно, опять вспомнил о деньгах, но голос его звучал неуверенно.

— Я Пять Защит Трипитаки, помощник настоятеля величайшего монастыря Большой Колесницы! Будь уверен, я знаю, о чем говорю!

Он посмотрел хозяину прямо в глаза как можно тверже. Тот отступил и сник:

— Забудь мои слова. Я не думал… Я возьму столько, сколько вы готовы заплатить… Добро пожаловать!

Пять Защит вывернул карман, достав оттуда два последних таэля.

— Вот все, что у меня есть. Что до остального, пусть нужную сумму внесет твое милосердие!

— Да будет так… — уныло кивнул хозяин.

— Ну вот! Скажи вождю Маджибу, этот человек предоставит нам жилье по весьма выгодной цене! — сказал довольный Пять Защит толмачу.

— Держи на привязи своего огромного пса, а то напугает слона. — Хозяин постоялого двора испуганно глядел на Лапику, которая, в свою очередь, недружелюбно уставилась на него, слегка оскалив зубы.

— Она слушается меня беспрекословно и будет спать у моих ног, — ответил монах, подумав, что это довольно странно: вспоминать о слонах в продуваемых ледяными ветрами горах страны Бод!

— На сколько дней он даст нам кров? — перевел Улик вопрос Маджиба.

Пять Защит передал вопрос владельцу постоялого двора. Тот слегка скривился и невнятно забормотал по-тибетски, как видно не решаясь ни отказать, ни согласиться на длительный срок. Молодой монах обернулся к Улику, который не знал тибетского, и соврал:

— Он готов приютить нас на три ночи и два дня.

Этого хватит, чтобы устроить побег. Если не получится, отдых тоже не помешает.

— Вождь Маджиб говорит, ты способный малый! Он доволен тобой, — передал толмач.

Пять Защит подумал, что их теперь не прирежут, даже если поймают при попытке сбежать.

— У нас есть два дня и три ночи, чтобы действовать, — прошептал он странствующему монаху, поднимая корзину с младенцами: на этот раз Маджиб доверил ее попечению Пяти Защит. Вдвоем с ма-ни-па они поднялись по крутой лестнице в одну из больших спален на втором этаже, которую отвели новоприбывшим.

Друзья устроили корзину в углу, приложили детей к соскам Лапики и сняли наконец грязную верхнюю одежду.

— Я так устал, что даже не чувствую голода, — признался ма-ни-па, опускаясь на простую, ничем не прикрытую койку, занимавшую другой угол комнаты.

— Я тоже! Спать хочется до смерти, — откликнулся молодой монах, растянувшись прямо на соломенном полу. И тут же провалился в сон, не опуская, впрочем, руки с края корзины.

Во сне он увидел прекрасное лицо Будды, каким его изображают на миниатюрах, но это видение было мимолетным. Юноша проснулся от легкого прикосновения; спросонья Пяти Защитам показалось, что в него тычется какой-то зверь, но, поморгав, он увидел перед собою Улика.

— Вождь Маджиб велел передать, что твой конь Прямо Вперед не желает заходить на конюшню! Маджиб требует, чтобы ты спустился.

Борясь с сонливостью, Пять Защит торопливо оделся и вслед за Уликом вышел во двор. Перед конюшней, упершись всеми четырьмя, стоял черный жеребец. Он время от времени начинал рыть снег передним копытом и тревожно ржал. Двери конюшни были широко распахнуты. Вокруг взбунтовавшегося коня на почтительном расстоянии собрались персы, наблюдая, как конюх опасливо и тщетно тянет его за повод.

Пять Защит заметил во дворе еще двух человек, необычайно смуглых. Очевидно, это были индийцы, поскольку они негромко переговаривались на санскрите. Один, в длинном оранжевом одеянии монаха Малой Колесницы, спасался от холода под толстым грубошерстным пледом.

— Лошадь боится слона! Так он никогда не зайдет на конюшню! И Синг-Синг тоже нервничает, он может снова пораниться! — крикнул Маджибу второй индиец, на котором не было оранжевого монашеского облачения. Пять Защит приметил за поясом у этого человека характерный крюк, какими пользуются погонщики слонов. Монах-хинаянист согласно кивнул и добавил несколько слов на фарси.

— Этот человек сказал господину Маджибу, что его слон может быть опасен, если начнет нервничать, — пояснил Улик.

— Откуда ты знаешь их язык? — спросил Пять Защит на санскрите.

Удивленный монах обернулся к нему:

— Я помню его с детства, с той поры, когда моей родиной еще правили персидские цари! — И с некоторой гордостью добавил: — Я выучил много языков помимо китайского. Могу прочесть и написать целую тысячу китайских иероглифов.

— Как тебя зовут?

— Кинжал Закона, а тебя?

— Мое имя Пять Защит. Я следую Большой Колеснице, но глубоко уважаю Малую!

Разговор между буддистами прервал внезапный шум внутри конюшни. Пять Защит попытался разглядеть, что там происходит, и в полутьме вдруг увидел задранный кверху и гневно раскачивающийся хобот слона.

— Синг-Синг распереживался, он болен и сердится от малейшего пустяка! Если он впадет в настоящую ярость, то разнесет всю конюшню! Скорее успокойте коня! — заволновался Кинжал Закона и повторил свои слова на фарси.

Пять Защит подошел к коню, который прядал ушами, выкатывал глаза и раздувал ноздри. Монах положил ему руку на лоб.

— Позвольте мне! — произнес он и забрал поводья.

Пять Защит погладил шею коня и успокаивающе зашептал ему на ухо:

— Прямо Вперед, красавец мой, все хорошо! Я тут, рядом с тобой!

Жеребец моментально перестал выказывать признаки тревоги и стал кротким, словно ягненок, радостно прижался мордой к плечу хозяина.

— Этот монах, кроме прочего, еще и с животными умеет разговаривать! — воскликнул ма-ни-па, обернувшись к Улику, который тут же перевел его слова.

Персы явно были поражены легкостью, с которой Пять Защит усмирил норовистого коня. Под пристальным взглядом Маджиба молодой махаянист покрепче намотал на руку поводья Прямо Вперед, который послушно последовал за ним, и медленно вошел в конюшню. Там он направился прямиком к стойлу Синг-Синга, выходившего из себя от ярости. При виде слона конь снова принялся раздувать ноздри, поднимая верхнюю губу.

Погонщик поспешил к своему подопечному, вытаскивая из-за пояса крюк. Он готов был в любой момент броситься между животными. И тут Пять Защит медленно, глубоким голосом заговорил по-китайски. Он читал вслух «Сутру Умиротворения» — текст, который Безупречная Пустота всегда произносил возле постели тяжело больных, изгоняя лихорадку: «Умиротвори сердце и душу свои, и придешь в мир и согласие с самим собой…» Затем очень осторожно, полуприкрыв глаза, не прекращая речитатива, он плавно сделал шаг в сторону Синг-Синга, взял его хобот и коснулся его кончиком гривы коня. Оба животных дрожали, тяжело дыша, но не протестовали. Несколько мгновений спустя вспыльчивый Синг-Синг позволил незнакомому человеку погладить его, при этом слон поводил от удовольствия ушами, словно огромными опахалами.