В золотистом свете раннего вечера окрасившиеся розовым скалы и зубчатые контуры гор нависали над индийским городом Пешаваром, словно крылья гигантской хищной птицы, по неведомой прихоти взявшей людей под свою защиту. Монастырь Единственной Дхармы стоял здесь уже одиннадцать столетий — чуть в стороне от города, кипевшего бурной жизнью, полного торговцев и паломников; осью же всей обители служила прославленная реликвия царя Канишки. Собственно говоря, монастырь и выстроили для защиты и сохранения этой самой значительной святыни индийского буддизма.
Во времена своего расцвета царский город Пешавар был столицей гандхарского греко-бактрийского государства Кушан, в котором насчитывалось не менее тысячи монастырей. После ужасного опустошения, которому в ходе нашествия гуннских племен эфталитов город подвергся около 530 года, за полтора столетия до описываемых событий, он представлял собой лишь тень былого величия. От тысяч ступ, возвышавшихся некогда на углу каждой улицы, не осталось теперь ничего, кроме куч камней, служивших местным ребятишкам снарядами для рогаток. На вратах полуразрушенных святилищ можно было различить лики многочисленных будд и бодхисатв, изящных и прекрасных, вырезанных в камне греко-бактрийскими скульпторами Пешавара в те времена, когда здесь находились знаменитые мастерские. И хотя кое-где все еще виднелись восхитительные формы классических греческих статуй, большинство фигур были безжалостно разбиты.
Среди всеобщего архитектурного упадка громадой высился величественный, гордый силуэт монастыря Единственной Дхармы. И казался еще выше из-за того, что располагался на склоне, примерно на полпути к вершине горы, — не все паломники находили силы подняться туда, чтобы поклониться святыням. Во времена Кушанского царства монастырь вмещал до пятнадцати тысяч монахов. Это был настоящий город со своими школами, пекарнями, площадками для игр малолетних послушников, умывальнями с отведенной из горных источников водой и фруктовыми садами, чьи плоды предлагались приходившим в обитель паломникам для жертвоприношений во время шествий к реликвии Канишки.
В 100 году н. э. царь Канишка, правитель Кушана — огромного царства, охватывавшего часть Северной Индии, Бактрию и впадину Тарим, тянувшегося от долины Ганга до вершин Памира,[12] — следуя обету, распорядился обустроить в окрестностях этого монастыря святилище в честь одного удивительного происшествия.
Легенда гласила: однажды на охоте Канишка заметил чудесного белого зайца и, преследуя его, наткнулся на молодого пастуха, пасшего стадо на зеленом лугу.
— Благословен будь, царь Канишка! — приветствовал его юноша.
— Откуда ты знаешь мое имя? — удивился правитель.
— Я знаю только пророчество святейшего Будды: «Через четыреста лет после моей смерти этими землями будет править царь по имени Канишка», — с улыбкой ответил пастух.
— С этого необычайного дня я буду следовать заповедям Блаженного! — воскликнул пораженный царь, сходя с коня и простираясь ниц перед юношей.
Вернувшись в Пешавар, он приказал возвести на том месте, где услышал о пророчестве, огромную ступу Святого Предсказания; затем он распорядился, чтобы лучший ювелир в тех землях, грек Агесилай, изготовил небывалую ступу-реликварий, впоследствии названную в честь царя.
Древние тексты утверждают, что не было ничего прекраснее часовни из инкрустированного серебром сандалового дерева, на вершине которой ювелир установил статую Блаженного, отлитую из золота и украшенную самыми редкими драгоценными камнями, и что два гигантских сверкающих бриллианта служили статуе глазами — поистине царский подарок.
Эти два камня-близнеца были взяты из сокровищ, захваченных царем в многочисленных победоносных войнах. Поэты не скупились на восторженные эпитеты, воспевая красоту и сияние бриллиантов. В истории Канишки упоминается, что царь передал эти камни Агесилаю во имя увековечения памяти Будды и его особого деяния: однажды Блаженный подал чудесную милостыню, вложив в глазницы слепого два драгоценных камня и тем вернув ему зрение.
Когда статуя была готова, благочестивый царь приказал поместить ее в нише на вершине башни, на высоте пятидесяти метров от земли, в окружении каменных изображений летающих божественных дев-апсар, чтобы те охраняли сокровище. Добраться сюда представлялось возможным лишь по специальным строительным лесам, которые, конечно же, никто не сумел бы возвести незаметно.
Сам император Канишка, сделавшись буддистом,[13] с типичным для новообращенного жаром устремился на завоевание Пенджаба, имея целью утвердить свою новую веру в оазисах Центральной Азии, а затем и в Китае.
Золотая статуя и ее бриллианты веками оставались недоступными, пока их не похитили завоеватели-гунны.[14] С того времени все, что осталось от реликвий, было помещено в золотую шкатулку пирамидальной формы, столь тщательно закрытую, что впоследствии никто не решался открыть ее в страхе повредить святыню. Обычно шкатулка пребывала в стене, и лишь раз в пять лет ее извлекали и проносили в «великом паломничестве», собиравшем толпы верующих со всей Северной Индии. Паломники являлись из Китая, Тибета, Кучи, Турфана и Согдианы.
Каждое важное место культа хранило какую-нибудь драгоценную реликвию Блаженного. Но древняя традиция утверждала, что только в монастыре Единственной Дхармы в Пешаваре находятся подлинные «глаза Будды».
Отважные путешественники прибывали в основном из богатых оазисов на более или менее проходимых путях, соединявших Пешавар с цивилизациями Запада и Азии. Это место стало перевалочным пунктом для тех, кто пересекал враждебные и суровые пустыни, останавливаясь в Кашгаре, Яркенде, Хотане, Куче, Турфане, Хами и возле пещер Дуньхуана. Теми же маршрутами помимо паломников путешествовали и буддийские монахи, желавшие донести свет учения до Центрального Китая, и купцы, перевозившие драгоценные товары из далеких краев. Небольшие тюки из сероватой ткани закреплялись на спинах верблюдов и лошадей: снаружи они казались обычным тряпьем, но внутри таились ткани несравненной тонкости и красоты, от каких разгорались глаза у богатых красавиц, а также золотое и серебряное шитье, подходящее и для царских нарядов. Именно эти тончайшие драгоценные ткани дали имя дороге, складывавшейся из переплетения троп: Шелковый путь. И один из важнейших участков пути, проходивший по ущельям высоко в горах, вел к монастырю, со стен которого теперь тысячи пар глаз напряженно ждали появления Бесценного наставника, восседавшего на спине у белого слона. Это необыкновенное толстокожее животное с красными глазами, еще не достигшее пятидесяти лет и уникальное по цвету, вызывало восхищение паломников и служило для них лишней причиной побывать в обители; в общем, говоря по правде, возвращения слона ждали с не меньшим нетерпением, чем самого Буддхабадры.
Обитель Единственной Дхармы содержала еще шесть слонов, более молодых и сильных. Послушники ежедневно мыли их и обряжали для церемоний, кормили свежими плодами и лакомствами, которые доставляли паломники. Животное, почитавшееся священным, обладало двумя особыми привилегиями. Во время Малого паломничества, совершавшегося раз в год, украшенный золотом и серебром слон нес на себе башенку, внутри которой помещалась крошечная шкатулка, хранившая Святую Ресницу Блаженного, — все остальное время года это сокровище находилось в келье настоятеля, под особым замком. Кроме того, священный слон был единственным животным, кому раз в пять лет, на большой праздник Канишки во время Большого паломничества, доверялось переносить на спине пирамидальный реликварий из чистого золота, содержавший главную святыню монастыря Единственной Дхармы: Глаза Будды.
Со всеми предосторожностями монахи ставили островерхий золотой ларчик внутрь паланкина, закрепленного на спине белого слона. А потом эта гора живой плоти, казавшаяся еще белее благодаря муке, которой слона припудривали перед церемонией, с густо подведенными, как у старой наложницы, глазами, усыпанная множеством драгоценных камней, начинала медленное движение впереди толпы монахов и ликующих паломников, величественным шагом направляясь к главному строению монастыря, расположенному в глубине длинной кипарисовой аллеи. Доставив реликвию, слон раскачивался вправо-влево, вызывая восторг верующих, которые воспринимали это как знак поклонения Блаженному.
