Стихи – бунтовская искринка для братства.
Стихи – золотая прелюдия, акт до венца.
Стихи – волшебство чёрно-белого свойства.
Стихи – баснописный, рифмованный гром.
Стихи – воспеванья любви и геройства.
Стихи – вавилонный и мысленный дом.
Стихи – правота в обличительной форме.
Стихи – постоянство в любой череде.
Стихи – витамин к мозговому прикорму.
Стихи созидаю, как Бог бытие.
Из обезьяны снова в человека
Плебейничать, холопничать устал.
Уже умаялся я жить на горсть наличных.
Я юн и спел, а мозг, как аксакал.
Пора воззвать к гордыне и величью!
Настал вдруг срок отбросить рабский быт,
воздать врагам за дурь и злодеянья,
топор войны ржавеющий отрыть,
изгнать себя из места, где закланья!
Пришёл момент подняться из грязи,
смахнуть золу, плевки и наслоенья,
омыться вмиг от грусти и трясин
и оживить святое настроенье!
Оковный быт к пассивности ведёт.
Я – крепостной при двадцать первом веке,
в каком химеры, сотни несвобод.
Настал тот час – назваться человеком!
Взошедший на квадрат
В душе и семье неурядицы в ряд.
В стране, городке безобразье.
От крыши ума льётся пот или мат.
Болезненный дух ежечасно.
И в месте отхожем десятки людей.
Достали семь лет заводчане.
Завод – муравейник без чести, идей.
Живу лишь для выплавки плана.
Все улицы – ад, что загажен и стар.
Весь кожный пергамент под тиной.
В покровы впаялась железная гарь.
Дыханье, как выхлоп машины.
Полотнища красные, словно костры.
В промышленных зонах металлы.
Я, будто в пожаре с известной поры.
Какой же я грязный и малый!
В стенах духота он жаровен печей.
Я сам – исхудалая щепка.
И чтобы не вспыхнуть, бегу от углей.
Везде трудоёмко и терпко.
Совсем опостылел рабочий мой цех.
Работа стократней зарплаты.
Умаялась туша, шагнула наверх.
Привстал на решётку с квадратом.
Как малое пламя привстал мой язык.
Уставшая грудь еле дышит.
Верёвка упёрлась в ранимый кадык.
Наклон табуретки всё ниже…
Внезапно крестящиеся
Поборники Бога средь улиц и хлама
приятельски и раболепно глядят
на жёлтые шапки белёсого храма
и молятся спешно, идут иль стоят.
Внезапно, вдруг крестятся, мимо шагая,
дельцы богомольцы, что видят кресты,
боясь, уважая, любя Адоная,
и просьбенно шепчут их сытые рты.
Они, как фабричные люди ждут звука,
господнего голоса с башни большой,
какой их сомненья, печали и муки
за миг облегчил бы своей чистотой.
Прохожие блеют с порывами страсти.
Дела боговеров спонтанны, странны.
Жильцы-боголюбы в том видят всё счастье.
По мне же, они, как безумцы страны.
О некоем строе
Не стоит огульно хвалить этот строй,
который продажен, тиранен, фиктивен,
коварен, готов всей планете дать бой,
дурён, воровски и бандитски активен.
В крови дальнострельность орудий, плевков.
Он множит госшлюх, идиотов, бандитов,
плодит изобилие хитрых оков
сумы, кандалов и банкирских кредитов.
Себя восхваляя, соседей кляня,
с огнём обносясь пограничным заслоном,
противников, умных и честных гнобя,
грешит, деградирует, прёт по уклону.
Законы чинуш для поддержки основ
и казней плебеев за краденный хлебец.
Инстанции власти пугают рабов,
хотя всё правительство и есть иждивенец.
Владельцы людей и земель – богачи,
какие в хоромах, икре и именьях.
Дельцы, словно буйволы и тягачи,
воруют богатства с великим уменьем.
Церковные рыла с мешочками щёк,
рюкзачными пузами, тьмой негодяев
боятся наук, что им вечно в упрёк,
кадилами сумрак, туман нагоняют.
Окуренный люд в безобразных краях,
что к винам приучен с крестин, омовений,
