Как кофе после льда, – вот так и мне противно,

когда в меня вдаёшь свою тупую жизнь,

когда целуешь вдруг, внезапно, превентивно

и точечно в рот бьёшь, как будто штампом в лист.

Услады мало в том, порой до слёз отвратно.

В тебе манера рыб, что вынули весной

из мутного пруда, где масляные пятна,

со слизью и тоской, и плёнкой нефтяной.

Терпима с виду вся, но внутренность убога,

отталкивает всё, что чаще манит плоть.

Свиданимся с тобой два месяца в итоге,

а кажется, что я на плахе целый год!

Стесняюсь отказать, свести всё к расставанью.

К тому же, был один я целых десять лет!

Пусть будет всё как есть. На Будду уповаю!

К тому же, лучше всех ты делаешь минет.

Ах, мне бы побольше чудных, беспородных!

Со мной есть уже шлоебень, вшивота.

Ах, мне бы немытых, нечёсаных, потных,

что не пожалеют горбов, живота!

Люблю быть для них благодетелем, князем.

Не чту самовольных, волков, надоед.

Себя я считаю ресницей над глазом

господнего взора средь множества лет!

Храню при себе оскорблённых и тёмных,

горбатых, сквалыг, горемычных червей,

с душой крепостной, молчаливой, неёмкой,

хозяев бород или щёчных брылей.

Всегда угнетаю раскольников светских,

ехидно, насмешливо, едко язвлю,

к философам, лицам живым, просоветским

горяч, зложелателен, бранью горю.

Бытую в хоромах легко и комфортно,

чужими руками гребу алый жар,

катаюсь на спинах больных, низкосортных,

а всем недостойным даю гонорар.

Дарю трудодни, бутафорность свободы

срединным и малым филиалам своим,

что так недружны меж собою, средь пота.

Я в гриме волхва и Иисусом любим!

ИП Дмитриеву Алексею Анатольевичу

Внезапный вой большой сирены

тревожным голосом во тьме

поднял всю воинскую смену,

погнал по высохшей весне.

Безумный звук, бойцов вспугнувший,

вернул ребяток в явь войны,

изъяв из снов весь взвод уснувший

без капли скромства и вины.

Все резко встали в наступленье,

помчали быстро на посты,

предотвращая преступленье,

что против мира и страны.

Понёсся шквал пальбы и жара.

Везде бега, огни и гул,

удары, взрывы, клубы пара.

И я поймал три дозы пуль.

Вобрал стрельбу троих стрелявших,

попав в военный переплёт.

Я стал ещё одним из павших.

И вот на мне пресёкся род…

Научен безбожным, словесным рубакой,

старальцем в холопском своём амплуа,

зовущим себя подневольной собакой,

натравлен на слой или класс буржуа.

Идейный пушкарь, обучивший основам,

узнал нужный вектор и мне указал -

учить холуёв мыслям старым и новым,

вещать, чтобы слышал и царь, и вассал.

А опыт былых краснофлажников в помощь!

Они ж узурпаторов били давно.

А я как родителей алых детёныш

обязан продолжить борьбу и звено.

Кипящий, вбирающий книжные вести,

давно подстрекаемый ярко горю

мечтой о добре, справедливости, чести

и каре врагов, что в народном строю.

Познавший догматы, устой, наущённый,

был с маленькой искры сомненья зажжён.

Я, бризом раздутый, цветной, вдохновлённый,

теперь раззадоренный пру на рожон.

Немного признавший багряное знамя,

насытив сознание, дух и язык,

сильней распаляя нетленное пламя,

бунтую и злю буржуазных владык.

Арену Ананяну

На сливочно-винно-икорный обед,

без прелых, засохших, привычных продуктов,

вчера пригласил как заботливый дед

детей, их супругов и внучек, и внуков.

Сижу в ожидании светлой гурьбы,

детишек забавных и деток любимых,

с усталостью, будто бы после борьбы,

с пустым кошельком ожидая родимых.

Желаю веселья и пира с роднёй