Иду борозду, создаю свою пашню,
храня семя букв и присутствие сил.
Дыхание ветра сентябрьских будней
играет взъерошенной гривой, тряпьём.
Но всё же пишу, победив в себе трутня,
как парой дней раньше писал под дождём.
Чернила впитались под ногти, в фаланги,
слегка очерняя возможный талант.
Сегодня я – пыльный, запятнанный ангел,
на чьей голове седина, словно бант.
Стремлюсь подковать не блоху, а Пегаса,
желаю почёта, почтенья страны,
салюта, цветов триумфального часа!
Пока же я бомж, что сидит у стены…
Шкунс
Он хитрый, ехидный, почти что енот,
самец свинорылый с вонючей начинкой,
таинственный, гнусный, как крыса иль крот,
противен башкой с бесконечною линькой.
Паскудник, что ест насекомых любых,
от всех отличим тупизной, бледнотою,
использует норы животных чужих.
стреляет на метры анальной струёю.
Он сам своей жидкостью серной пропах.
Балбес, что как будто ни разу не брился,
ковры и сражения видит во снах,
с христианской душою лет пять как простился.
Его совесть, словно чудная культя.
Смердит, источает зловредные ноты.
Ладонь подавал ему, видимо, зря!
Животная тварь провоцирует рвоту…
Максиму Шкуратову
Медицинский суицид
Прошу, умертвите меня поскорее!
Даруйте врачебный, простой медицид!
Хотя осудил я себя побыстрее,
увы, ещё трушу свершить суицид.
Я жду эвтаназии, шпаги укола,
как будто пришествия Иешуа.
Устал выносить продолжительность болей
и их неотступность, что гробит жуя.
Внутри перманентные, щедрые муки,
что так регулярно терзают весь стан.
Хочу испариться, забыть пульса стуки,
уйти безвозвратно в земельный капкан.
Недуги, телесные немощи мучат.
Ах, как бы избавиться и умереть!
Мечтаю оставить мясистую кручу,
за миг испытав навсегдашнюю смерть!
Обидчивая душа
Душа – гнездо, где осы или кобры,
живой костёр, что тлеет, не искрит,
вполне спокойные, чуть дышащие сопла,
песочный лев, что дремлет иль сидит,
живой вулкан, что спит иль будто умер,
притихший бык, альфонс средь дам и дев,
бегун на старте, что имеет нумер,
тишайший скунс, что бродит меж дерев,
лимон гранаты, что с чекою в ухе,
огромный ствол, что маскировкой скрыт,
молчащий дед без действия и слуха,
блестящий клад, какой давно зарыт,
засадный пост, пирог готовой мины,
живой курок, чья цель – чужая жизнь,
шмат динамита в жёлтом пузе дыни…
Но коли тронул, то уж берегись!
Животные клички
Мы кличем друг друга то "зайцем любовно,
то "милым котёнком", то "дивным котом".
Потом размножаемся с "зайкой" любою
иль гадим в постель, на ковёр, за углом.
Другие ласкаются "тигром" иль "львицей".
Но твари в охоте, когда люд во сне,
добыча любая кроваво кроится,
ведь хищные звери безжалостны все.
Порой именуются "бабочкой", "пташкой".
Но прежние формы – цыплёнок, червяк.
Иные зовутся "волшебной ромашкой".
Число лепестков – это столько был брак.
Ответственность клички ложится на плечи.
Порой на фас морды походит наш лик.
Животные сути сильней человечьих,
в которых превыше не ум, а инстинкт.
Чёрно-белое пламя
Бумажное пламя шуршит всесловесно
искринками букв и различных значков
так чётко, заметно, пожарно и честно,
вводя в окруженье тепло и любовь.
Оно согревает всех ищущих жара,
замёрзших, бродячих и спящих в ночах,
почти потерявшихся в ветках тумана,
промокших, озябших и слабых в речах.
Я мрак декорирую, свет дополняю,
искрясь в чёрном порохе каменной тьмы,
луной-костровищем всесильно сияя,
аж звёздочки-рифмы чуть зрячим видны!
Из недр эпицентра (из сердца живого)
