Напрягаю корпус, вылетая из ледяного застоя. Бегу в приоткрытую калитку так быстро, что тишина свистит, смешиваясь с хрустом.

Позади мне что-то кричат. Тяжелые шаги следом. Кровь настолько переполняется кипучей смолой, что затягивает чернотой глаза. Я даже не разбираю, как врываюсь в самый эпицентр пожара. Не различаю резкого перепада температуры онемевшим от ужаса телом.

— Даамир. Дамир!! — ору в исступлении.

Он не отвечает. Гул в ушах становится невыносимо крепким, как будто сотни церковных органов зазвучали в раз и размножились, отлетая с акустикой от полируемых огнем стен.

— Дамир!! — Срываю голос, оставляя в дыму часть легких при кашле.

Не прекращаю, выдыхаю уже с хрипом…

— Дамир.

Потом становится невыразимо легко, под клубами едкого дыма и жарева, как из печи. Даже уютно. С облегчением делаю последний глоток гари, безвольно стекаю на пол и погружаюсь в безмятежный сон.

Четыре месяца спустя. Питер.

Тонкий звук таймера мелодично врывается в тишину, оповещая, что сеанс закончен. Замолкаю, распахиваю глаза и возвращаясь в свою прежнюю атмосферу, но как раньше уже не будет. НИ — КО — ГДА.

Протолкнув сухой комок в горле, убираю с живота подушку, обтянутую фисташковым плюшем. Не удивительно, что и в оформлении используют один из психологических приемчиков. Зеленый цвет успокаивает.

А меня успокаивает — выдирать мелкие ворсинки из мебельного аксессуара. За два месяца моих посещений, еще недавно новая вещь, заметно облысела. Виновато поглядываю на проплешину.

Арден сидящий напротив в кресле, смотрит с мягкостью, присущей только людям его профессии

— Ева, не торопитесь. Следующий час у меня свободен. Задержитесь и..- предупреждает мои возражения, — Это совершенно бесплатно.

Поднимаюсь с кушетки пробегаясь взглядом по простой, но стильной и по всему, очень дорогой обстановке кабинета. Стены увешаны многочисленными дипломами и выкрашены в цвет топленого молока. Ромбовидный стеллаж более темного оттенка. Пара кресел, письменный стол и мягкий диванчик, что так располагает к откровениям.

— Скажите прямо — мой случай безнадежен, — с грустной усмешкой проговариваю и запускаю шары ньютона, биться друг о друга глухими всплесками.

— Нет, Ева, ваш случай интересен. Мне, как неутомимому исследователю глубин нашего разума — вдвойне. К тому же, боюсь, что на следующей нашей встрече вы опять замкнетесь. А я очень хочу узнать, чем закончилась эта история, — проговаривает на такой тональности, что подтапливает глыбу эмоций сдавливающих меня изнутри.

— А это и есть конец. Я очнулась через два дня в реанимации, после крайней степени отравления угарным газом. Было очень паршиво. Первое, что спросила: Где Дамир? Мне ничего не ответили. Потом пришла мама. Потом полицейские. Задавали кучу вопросов.

— И вы солгали?

— Не совсем, упустила ту часть, где моя собственная сестра хотела забрать мою жизнь. Не подумайте, что я ее прикрывала.

— Почему тогда?

— Потому что, так было проще оставить семейные тайны — тайнами. А еще списать убийство папы на Станислава Суворова, — ну фактически он его и убил, подчищая за Ариной следы, — Его опознали по обгоревшим останкам, а точнее по слепкам зубов. Так что, виновным он признан, посмертно, — произвожу формальный отчет расследования, при этом неотрывно слежу, как шарики движутся, подталкивая друг друга.

Тук. Тук. Тук.

Надо домой купить — расслабляет. Моя зажатость, мягким воском, расплывается под методичными покачиваниями.

— А ваша сестра? — ровный тон как лезвие, задевает слух, я оборачиваюсь. Если закрыть глаза, то можно представить, что разговариваю сама с собой.

— На пепелище нашли ее серебряный кулон, — ненадолго замолкаю, пока не отступает накатившая тошнота, — К сожалению, выжила только Ева Сотникова. Все остальные мертвы. Вот так.

— А что говорят о причинах пожара? — игнорируя мою самоиронию, он продолжает допрос.

— Взрыв бытового газа. Так бывает, когда играешь с огнем. Арина всегда делала именно это. Держала пламя на ладони и умела им управлять.

— То есть, вы не уверены что она умерла?

— Арина и определенность? Пфф, — скептически фыркаю в ответ, — Не смешите меня, они никогда не сталкивались в одном месте. Правда или ложь. Ложь или правда. Это была ее фишка. Путать одно с другим.

— Тогда задам последний вопрос, но мне кажется, для вас он наиболее важный. Все ваши блоки кроются именно в нем. Что. случилось. с… Дамиром? — растянутые паузы в последнем предложении, активизируют отдачу во всех болевых окончаниях. Мне приходится задержать дыхание, а потом спустить жгучую массу из легких одним рывком, — Ева, вы должны мне ответить Вам станет легче. Произнесите вслух, — нетерпеливо настаивает Арден.

Я, уже взяв себя в руки, подхожу к вешалке и снимаю пуховик. Намотав шарф неловкими пальцами, чувствую на себе пристальный взгляд, который кажется утраивает внушительность, преломляясь под линзами очков.

— Ну вы же психотерапевт, знаете, на что способно наше сознание в критический момент. Дети часто придумывают себе друзей или защитников. Вот и Дамир — всего лишь вымысел. Нет его, и никогда не было. Ясно, — категорично прерываю, начинающую утомлять беседу.

Все это было сказано мной мозгоправу не единожды. К чему бессчетное количество погружений в мой персональный ад. Он должен оставаться под замком, в самом темном углу памяти, чтобы мои мысли не смогли туда добраться. Иначе, эта болезнь, с таким красивым названием «не родившаяся любовь», начнет прогрессировать и сожрет меня до конца.

Не успеваю скрыться за дверью, как меня мягко, но настойчиво, втаскивают обратно. Распаленная злостью вырываюсь и отталкиваю. Арден спокойно отступает, поднимая руки в жесте капитуляции.

— Сходите со мной на свидание? — вдруг огорошивает своим вопросом.

— Вас же лицензии лишат за связь с пациентом, — отвечаю первое, что приходит на ум.

— Я передам вас другому специалисту.

— Конечно, нет. Я не готова и вы. вы. Да что за бред. Вы же шутите?

— Я вполне серьезно. Вы бы смогли построить отношения. Со мной или кем-то другим, — его лицо сменяет бесстрастие на мужской интерес. С нарастающей тревожностью наблюдаю это преображение и похотливый блеск в глазах, — Только представь. Я трогаю твое бедро, постепенно забираюсь под юбку… МОИ руки касаются твоей груди, — жестами описывает свои действия в воздухе и постепенно сокращает дистанцию между нами.

— Боже нет!! — почти в страхе выкрикиваю, зажимая края куртки как можно теснее. Арден удовлетворенно улыбается, постукивая указательным пальцем по подбородку.

— Вот вы и ответили на мой вопрос. Всего хорошего. Жду вас через неделю, в то же время. Подумайте, Ева, стоит ли лгать себе и прятать накопившиеся чувства, а потом поговорим об этом.

Возмущенно срываюсь на бег, отдавая предпочтение длинной лестнице, вместо полупрозрачных лифтов в медицинском центре.

Как я могла купится на этот трюк. Все болезненное, что я так старательно утрамбовывала поглубже, вдруг начало вырываться наружу.

Хлестко, едко просачивается, нагнетая невыразимые комбинации ощущений. Хочется завизжать или расплакаться. А ведь мне казалось, что я научилась держать равновесие.

Работа отнимает все мои силы, время и по возможности мысли. Страничка плавно переворачивается, закрывая ту часть, которая ранит больше всего. Убивает медленно и мучительно.

Нас с Дамиром не было.

Чем чаще себе это повторять, тем быстрее поверишь. Хуже всего по ночам, корчась от невыносимой тоски, так трудно отыскать стимул, продолжать двигаться дальше. Хотя бы рефлекторно. Просыпаться в холодном поту, а со временем и вовсе перестать спать. Сны мое нескончаемое пекло. Всегда в огне. Всегда в боли.

Через три пролета все же немного успокаиваюсь, ровняю шаг и мимо ресепшена, почти невозмутимо, плыву, поправляя сбившийся кверху джемпер в крупную клетку. Закидываю длинный ремешок сумки на плечо, уже дохожу до коврика с надписью «Вам здесь всегда рады», когда затылком слышу: