Я кое-как повернул голову и узрел, что ног у меня больше нет. Десяток Лейб-Стражниц атаковали их разом, их потоки магии просто отрезали мои ноги по самые бедра.

Ноги теперь валялись отдельно от меня, они на глазах превращались в желе, оплывали и дымились, как только что погасшая свечка. Управлять ими я теперь точно не мог, да они и совсем растворятся через минуту…

Двое стражниц уже лезли по обломках моих ног, одна из них схватила меня за моё огромное мужское достоинство, а потом, пылая яркой сине-красной аурой, вырвала его под корень.

— Как тебе такое, Нагибин? — заорала девушка, бросая мне мой же орган в лицо.

Вот это уже чересчур. Боли я не чувствовал — но когда тебе в рожу кидают твой же хуй — это уже настоящее оскорбление.

Похоже, мне конец…

Еще одна стражница, активно работая ногами, превратила в желе то, что помещалось ниже моего мужского достоинства, еще трое девушек оторвали мне левую руку…

Да меня же расчленяют заживо! Боли все еще не было, почему-то я ощутил её, только когда стражницы в первый раз атаковали мои ноги. Но в любом случае, ситуация была паршивой, я ощущал себя попаданцем в какое-то лютое гуро.

Из последних сил я воздел свою единственную руку, в которой все еще сжимал шпиль, и кастанул заклинание Пыталовой — боль и лихорадку по площади.

Никаких вспышек на этот раз не последовало, аура Пыталовых была бесцветной. Но заклинание явно прошло, я ощутил пролетевшую через мою руку МОЩЬ, несколько стражниц повалились на землю.

С восточного берега донеслись звуки стрельбы, погас последний прожектор на лугу. Впрочем, темнее от этого не стало, поле битвы все еще освещалось прожекторами лодок и вертолётов, которые сгрудились вокруг воздвигнутого мною защитного купола.

А поваленные моим заклинанием стражницы тем временем уже вставали. Они истекали потом, глаза у них были стеклянными, на личиках застыла боль, но… Но им было на это плевать. Стражницы Лейб-Гвардии способны сражаться даже в лихорадке, даже когда я выдавил из них все эндорфины своим заклинанием и заставил испытывать лютую боль.

Мне за пару мгновений оторвали вторую руку — ту, которая все еще сжимала шпиль.

А вот теперь всё. Я теперь натуральный самовар — голова и торс. И никакие заклинания я больше не покастую. Для этого нужны руки, а у меня их больше нет. Мои ампутированные конечности больше не восстанавливались, даже не пытались это сделать, как тогда, когда мне оторвало руку ракетой.

Судя по всему, Лейб-Стражницы расчленили меня со знанием дела, так что я утратил даже способность к регенерации.

Последних двух стражниц, законтроленных моим заклятием, убили — одной размозжили голову куском эшафота, вторую убили какой-то ярко-красной магической вспышкой, чем-то типа местной Авады Кедавры.

Мертвые Лейб-Стражницы теперь валялись повсюду, но четверо из них были все еще на ногах и более того — были готовы сражаться.

Длинноволосая блондинка все еще держала попа, который безуспешно пытался сопротивляться и упорно бормотал молитвы.

Трое стражниц подошли к моему лицу, одна из них — красивая арабка с черно-синей аурой, положила себе руки на бедра и рассмеялась:

— Это что у нас тут за червячок, м?

Я вместо ответа харкнул в неё желто-голубой субстанцией, которая у меня была вместо слюны.

Плевок был настолько мощным, что ему позавидовал бы любой верблюд — он сбил девушку с ног, но она тут же поднялась, её голова была полностью покрыта пузырями от моей волшебной харкотины.

Девушка сорвала с валявшегося рядом мертвого тюремщика синий мундир, утерлась им, а потом приказала:

— У Нагибина еще осталась голова. Это упущение. Оторвём её!

Все трое стражниц бросились на меня. Я на это мог только громогласно заорать, а еще попытаться в очередной раз перекатиться. Первое у меня вышло, а вот со вторым возникли проблемы. Как выяснилось, для переката нужны руки и ноги, с одним торсом особо не покатаешься. Кроме того, моя грудина все еще была в состоянии увязания в обломках эшафота.

Стражницы тем временем уже начали ударами и магией рубить мою шею, всполохи их аур ослепили меня, а потом я вдруг ощутил странную легкость в теле. Точнее говоря, легкость отсутствия этого тела, если можно так выразиться…

От меня теперь осталась только одна голова. Моя оторванная от башки туша шипела и медленно обращалась в желе, растекаясь по траве громадным озером и дымясь. Странное зрелище…

Похоже, я теперь просрал оба своих тела — все два. Мое оригинальное тело барона Нагибина я случайно сжег, когда выгонял из себя Алёнку, а мое божественное тело было уничтожено стражницами буквально за полминуты…

— «Найду ли краски и слова? Пред ним живая голова!» — процитировала стражница-арабка «Руслана и Людмилу» Пушкина, бешено и звонко расхохотавшись.

Её подружка, какая-то японка, подскочила к моему уху и весело проорала детскую кричалку:

— Голова, дай денег!

Но я не собирался давать ей денег. Вместо этого я окончательно рассвирепел. «Руслан и Людмила» говорите? Ну что же, будет вам «Руслан и Людмила»… Насколько я помнил, живая голова там доставила витязю кучу проблем, пытаясь того сдуть. Я решил поступить также. Надув щеки, я исторг из себя бешеный ураган.

И это сработало, арабка и японка поднялись в воздух, сдуло их прямиком на кучу металла, оставшуюся от эшафота. Зато третья стражница не растерялась, она запрыгнула мне на голову, а потом ударом сапожка, заряженного аурой, выбила мне левый глаз…

Глаз стёк на траву крупным куском голубоватого желе. Я теперь был еще вдобавок и полуслепой…

Интересно, до какого состояния они могут меня курочить? До того момента, как останется один голый мозг? Но ведь у меня не было никакого мозга, я раньше уже просил Машу снять меня на смартфон в моей божественной форме, так что знал, как я выгляжу со стороны — и никакого мозга внутри моей полупрозрачной головы не наблюдалось.

Так что же со мной будет, когда Лейб-Стражницы закончат расчленение моей туши? Я умру? Или останусь жить бесплотным духом…

Но рассуждать о такой глубокой философии сейчас было некогда.

Установленный мною защитный купол зашипел и растаял, вся моя магия растворилась вместе с остатками моей туши, которые уже впитались в траву, окрасив её в ядовитый желто-голубой цвет.

— Купол пал! — услышал я громовой голос конунга Жаросветова, — Огонь! Из всех орудий!

На то, что на поле боя до сих пор находились живые и верные самозванцу Лейб-Стражницы, Жаросветову было явно плевать. Да и самим Лейб-Стражницам тоже, я был уверен, что эти безумные фанатички всегда готовы сдохнуть за своего самозванца.

Затрещали пулемёты, на луг полетели ракеты, сразу сотня или даже две… Мир обратился в огненный ад…

Сзади что-то ударило об землю, так мощно, что весь остров задрожал.

Люба обернулась на бегу и увидела, что это громадное тело Нагибина — Лейб-Стражницы завалили его на траву и теперь пытались отбить магией божку его ноги.

И у них это получится. Люба слишком хорошо знала стражниц Лейб-Гвардии, чтобы хоть на секунду усомнится в их победе. Вообще, исход боя был предрешен, когда девушки из личной охраны Императора прибыли сюда.

«Прекрасны и смертельны» — так звучал неформальный девиз Лейб-Гвардеек. А другой девиз — «Ублажать и защищать». Императора России, разумеется.

Люба Кровопийцина хорошо знала эти слоганы, она и сама два года прослужила стражницей Лейб-Гвардии. Она служила верно, пока не выяснилось, что на троне двойник — самозванец и узурпатор, да еще и болезненный, с поврежденным астральным телом.

Последнее особо оскорбляло Любу, она не понимала, как её бывшие сестры по гвардии могут сейчас сражаться во имя ублюдка с поврежденными чакрами. Император России должен быть силен, здоров и красив, как Павел Вечный, а его магия должна быть превосходной — вот тогда и в стране будет порядок. Так полагала Люба, за те два года, что она провела среди Лейб-Стражниц идиотская пропаганда о необходимости был верной любому Государю, даже слабаку на троне в её головку так и не влилась.