— Чертовски много, — пробормотал он. — Никто из тех, кого я когда-либо знал, просто слепо не выполняет подобные приказы, если только они не боятся последствий провала от того, от кого они исходят.

Я пробурчала, закатив глаза и снова посмотрев на луну. — Ну, тогда мне жаль тебя. Никто из нас не боится Данте — нам и не нужно бояться. Он причинит вред одному из нас только, если мы предадим его, а мы скорее умрем, чем сделаем это. Мы любим и уважаем его, и он неоднократно доказывал, что достоин этого. Он заслужил свое положение Альфы гораздо большим, чем просто будучи самым большим, самым плохим, самым сильным среди нас. Никто даже не подумает выступить против него. Никто даже не захочет.

— Даже ты? — спросил Райдер, его глаза загорелись знанием, и я рассмеялась.

— Даже я. Возможно, я рождена, чтобы стать Альфой, но Данте никогда не пытался отрицать это или подрезать мне крылья. Он помогает мне узнать, что значит быть хорошим и настоящим Альфой, а когда придет время создать собственную стаю, мы с ним разберемся.

— Значит, ты не попытаешься просто забрать у него это? — подтолкнул Райдер.

— Ого. Тебе действительно нужно многое узнать о семье, — пробормотала я.

Он обдумал это на мгновение, затем кивнул. — Возможно, ты права.

Мы сидели в тишине, глядя на далекие, усыпанные звездами холмы, еще несколько минут, пока я не смогла больше терпеть.

— Так ты не собираешься спрашивать? — потребовала я.

— О чем?

— О… обо мне, о моей боли, о том, что это такое и почему я ее чувствую. Я полагала, что ты пришел за этим, потому что хотел сказать мне «со временем все будет хорошо», что я ежедневно слышу от тети и всех остальных, кто думает, что мне нужно их мнение. Но ты просто сидишь и ничего не говоришь, так что…

Райдер тихонько засмеялся, покачав головой.

— Я буквально чувствую на тебе боль, щенок. И несмотря на то, что я считаю тебя одним из наименее жестоких Волков, которых я когда-либо встречал, я не заинтересован в обсуждении того, почему у маленькой девочки разбито сердце.

— Я не маленькая девочка, — прорычала я, его слова заставили меня подумать о Роари и о том, какой жалкой он, должно быть, считает меня. Просто еще одна маленькая идиотка с влюбленными глазами. Но все было не так. Меня тянуло к нему не только потому, что он был горячим, добрым, забавным и… ну, то есть, да, эти вещи способствовали. Но я чувствовала это. Я чувствовала притяжение между нами с помощью своих даров и просто знала, что он может быть тем самым для меня. Но я также не была настолько глупа, чтобы думать, что он заинтересуется девушкой на десять лет моложе его, не говоря уже о той, которая разрушила его жизнь. Поэтому я смирилась с тем, что буду лелеять свое разбитое сердце и хранить свои секреты из-за этого.

— Да. И я не испорченная оболочка человека, который едва умеет справляться с эмоциями, кроме тех двух, что нацарапаны у меня на костяшках пальцев, — ответил он.

Улыбка дернулась в уголках моих губ от его поддразнивания, и я посмотрела на его руки, свесившиеся над коленями. Слово похоть смотрело на меня с его левой руки, и когда он увидел, что я смотрю на него, он повернул костяшки правой руки в мою сторону. Боль. Имеет смысл.

— Где ты делал все свои татуировки? — с любопытством спросила я, заметив еще несколько, выглядывающих из-под краев его одежды.

— Смотря какие. Многие из них я делаю сам. Все они имеют для меня значение, даже если на первый взгляд это не так.

— Например? — я вздохнула, и он пожал плечами.

— Некоторые из них напоминают мне о том, за что я стою, другие — о том, что я потерял, — он откинул рукав рубашки и указал на Василиска, свернувшегося вокруг созвездия Лепуса. — Это символы моих родителей. Некоторые рисунки не имеют смысла сами по себе, но болезненный акт их создания — достаточная причина.

— А что означает знак Скорпиона? — спросила я, указывая на знак звезды ниже по его руке, и он помрачнел.

— Это был долбаный Габриэль, который вел себя как мудак. Он притворился, что Зрение показало ему, что для меня действительно важно сделать эту татуировку, но все, что он сделал, это обманом заставил меня пометить свое тело его гребаным знаком звезды, — Райдер поморщился, проведя большим пальцем по татуировке, как будто хотел стереть ее, но он мог бы удалить ее магическим путем, если бы действительно захотел. Это было хлопотно, но возможно в течение нескольких сеансов. Это означало, что он принял решение оставить ее.

Я рассмеялась, представив, как он, должно быть, разозлился, когда понял, что его обманули, и Райдер поднял на меня бровь.

— Я чувствую связь между вами двумя, так что, возможно, это тоже имеет значение, — добавила я, пожав плечами.

— Только не говори ему об этом, потому что, как он считает, я все еще злюсь из-за этого. Тем не менее, он, наверное, единственный друг, который у меня когда-либо был, так что, возможно, в этом есть смысл. Но теперь Леон продолжает говорить о том, что я должен сделать для него татуировку Лео, как будто мое тело — это гребаный блокнот для всех них, на котором они могут рисовать, что хотят, — он закатил глаза.

— Может, тебе стоит это сделать, — предложила я, пожав плечами. — Я тоже чувствую связь между тобой и ним. И у вас теперь общая половинка, так что разве это не делает вас как бы… братьями в законе или типа того?

— О, черт возьми, только не ты. Не называй меня так. Ни сейчас, ни когда-либо.

— Я думаю, это мило. Давай, Пауло пытался научиться делать татуировки в качестве одного из своих последних хобби, так что все, что тебе понадобится, прямо здесь. К тому же ты сделаешь доброе дело, если используешь его для достойного искусства — не говори Пауло, но на той неделе он сделал моей кузине Грете татуировку Пегаса на спине, и его рог выглядит как честный до звезд член. Серьезно — у него даже вены есть. Все остальные делают ставки на то, сколько времени пройдет, прежде чем ей удастся получше рассмотреть татуировку в зеркале или на фотографии и понять, что он сделал. Это будет чертовски эпично, когда она это сделает.

Райдер рассмеялся, и я поняла, что мне действительно нравится его общество.

— Знаешь, что странно, — сказала я. — Меня вырастил человек, который рассказывал мне только ужасы о тебе. Он предупреждал меня обо всех ужасных вещах, которые ты сделаешь со мной, если я когда-нибудь окажусь так близко к тебе, и все же, в конце концов, вот я сижу рядом с тобой со всеми своими конечностями, пока он… он…

Я запнулась, мой разум наполнился воспоминаниями обо всех тех поганых вещах, которые мой папа делал со мной на протяжении многих лет. Обо всей боли, страхе и ужасе, которым он подвергал меня, якобы для того, чтобы «сделать меня сильнее». Я жила в аду все те годы, что провела в ловушке по его милости, пока Данте и моя тетя Бьянка не узнали обо мне и не потребовали, чтобы мне разрешили переехать и жить здесь. И они не знали даже малой доли того, что я пережила с ним. Не то чтобы я хотела лгать им об этом, скорее, боль от этих воспоминаний была слишком сильной, чтобы делиться ими. Да и какой в этом смысл? Он был мертв, его больше нет, и все, что у меня осталось в память о нем, это шрамы в моем сердце и на моей плоти.

Я провела пальцами по линиям разрушенной кожи на правом боку, и взгляд Райдера опустился, чтобы проследить за этим движением.

— Ты ненавидишь свои шрамы? — спросил он, хотя это было скорее утверждение, чем вопрос.

Я посмотрела на него, разглядывая крошечную линию серебристой кожи, видневшуюся над его рубашкой, и он кивнул.

— Мне знакомо это чувство, — он задрал рубашку, обнажив мириады шрамов, покрывающих его грудь, и я сглотнула, зная, что он страдал еще сильнее, чем я. Райдер опустил рубашку. — Или, по крайней мере, раньше. Раньше я считал их признаком слабости, напоминанием о том времени, которое я провел по милости этой суки, о том, как она одолела меня… обо всем этом дерьме.

— Но теперь? — спросила я, в моем тоне прозвучал намек на надежду, в которой я не была уверена, что хочу признаться. Но я не знала другого человека, у которого были бы такие шрамы, как у меня. Несколько других Оскуров пережили немного пыток, но не в моем возрасте и не так, как я. Годы психологического насилия и пленения в доме моего отца оказали на меня почти такое же влияние, как и последний акт насилия, который на всю жизнь запечатлелся на моем теле. Пытки Райдера, может быть, и не исходили от родителей, но все же они исходили от того, с кем он был вынужден жить месяцами, он знал, каково это — быть в плену и во власти могущественного фейри.