Но его там нет.

Я не слышу ни шагов, ни звуков.

В следующую секунду меня хватают сзади за волосы. Я вскрикиваю, хватаюсь за его руку, чтобы он не рвал мой скальп.

— Поймал тебя, — его горячие слова приводят меня в состояние безумия.

Я впиваюсь когтями в его кожу, брыкаюсь и кусаюсь. Или пытаюсь. Большинство моих попыток заканчиваются грандиозным провалом.

Он — зверь, вышедший поиграть, а я — избранная добыча. Он прижимает меня к перилам крыльца, вдавливая мой живот в дерево. Мои волосы едва не вырываются от его дикой хватки, и я чувствую, как он наклоняется ко мне сзади. Краем глаза я вижу, как он хватает осколок стекла. Прежде чем я успеваю запаниковать, он отпускает мои волосы, хватает в кулак мои джинсы и разрезает их сзади.

Багрово-красное стекло взрывается на его ладони и капает на мои бедра — теплое, темно-красное и абсолютно поганое. Но его это, похоже, не волнует, так как он срывает с меня рубашку, лифчик и трусики, так что я стою совершенно голая. Затем он поворачивает меня лицом к себе и перекладывает красный кусочек стекла со своей раненой ладони на другую.

Я смотрю в ошеломленном шоке, как он скользит окровавленными пальцами от моего бедра к животу, груди, покрывая их красным, прежде чем обхватить мое горло.

Мои глаза выпучиваются, несмотря на то, что он не прилагает усилий.

— Ч-что...

— Шшш, — он проводит осколком стекла по кончику моего соска. — Тебе страшно?

Я киваю. Страшно — это эпическое преуменьшение. Этот человек сумасшедший. Спокойный тип сумасшествия, который является самым опасным.

— Хорошо. Мне нравится, что чувствует твоя киска, когда ты напугана. Она напрягается и заглатывает мой член, как моя любимая шлюха, но сначала... — он отпускает мое горло и тянется к поясу, затем достает пистолет. Тот самый пистолет, который я выбросила раньше. — Мы еще не закончили.

Он берет его в рот, облизывает, и я задыхаюсь, когда он скользит им между моих бедер, по моим складочкам, а затем вводит его в мою киску. Я вся мокрая от погони, от того, как он жестоко поймал меня и содрал с меня одежду, но я не готова к тому, что в меня входит пистолет. Металл кажется холодным, когда его принимают мои стенки, но потом он вводит его внутрь, и я встаю на цыпочки. Плотское чувство овладевает мной по мере того, как он вводит в меня оружие. Моя кожа натянулась, бедра сжались, а соски запульсировали и напряглись.

Меня трахают пистолетом.

Святой. Черт.

Он действительно хочет меня убить?

И почему я становлюсь все более мокрой и влажной?

Я не могу перестать смотреть в его карающие глаза, на силу, которую они излучают, не говоря ни слова.

Я словно впала в транс, от которого никто не может меня спасти.

— Ты притворяешься праведной и морально возвышенной, но ты всего лишь жадная маленькая шлюха, — он засовывает пистолет внутрь. — Так ты и мой член будешь доить? Он больше, но он влезет в тебя, не так ли? Ты проглотишь и возьмешь каждый дюйм меня.

Из моего горла вырывается хныканье.

Странно, что раньше мне никогда не нравилось ничего, связанного с сексом, но я наслаждаюсь тем, как он разрывает мой мир на куски самыми нетрадиционными способами. Как он говорит со мной в такой грубой манере. Этот мужчина держит пистолет внутри меня и осколок стекла на моем соске, который он сделал красным от своей крови, и я не могу перестать хотеть его.

— Скажи мое имя, — приказывает он, а приказ не подлежит обсуждению.

— Джереми, — стону я, готовая сказать ему что угодно прямо сейчас.

— Скажи, что в тот первый раз ты хотела меня, не какого-то другого ублюдка, а меня.

Слова застревают в задней части моего горла. Я не уверена, что могу признаться в этом. Я не могу признаться в этом даже самой себе после всего этого времени. Выражение лица Джереми темнеет.

— Значит, пока я преследовал тебя, пировал твоей кровью и трахал тебя до беспамятства, ты думала только о нем?

О ком?

Я все еще качаю головой, потому что мне не нравится, как его ресницы падают на глаза, закрывая выражение лица и скрывая его.

В воздухе раздается щелчок. От пистолета. Он нажал на курок. Святые угодники.

Я не знаю точно, как это происходит и почему, но меня захлестывает сильная волна. Это жизнь, понимаю я, этот прилив дыхания после веры в то, что я могла умереть.

Джереми отбрасывает осколок стекла в сторону, расстегивает джинсы и сжимает в кулаке свой твердый, пульсирующий член.

— Моя очередь, — он вынимает пистолет из меня и засовывает его себе в рот.

Тот же самый пистолет, который весь истекал от моего возбуждения, теперь находится между его губами, и он вылизывает его дочиста. Затем этот сумасшедший ублюдок приставляет его к своему виску.

— Умоляй меня трахнуть тебя.

Дрожь по всему телу проходит через меня.

— Если я это сделаю, ты перестанешь играть с пистолетом?

— Я не просил, Сесилия, и это не гребаные переговоры. Умоляй меня вогнать мой член в тебя и трахать тебя так, как ты хочешь — до конца и без контроля.

Я не могу перестать смотреть на пистолет, приставленный к его голове. Существует пятидесятипроцентная вероятность того, что его убьют. Может показаться, что это хороший процент, но это не так. Далеко не так. Человеку может везти только до тех пор, пока не исчезнет, вот так просто.

— Пожалуйста, — бормочу я.

Он дергает себя вверх-вниз в жестоком ритме, от которого у меня пересыхает во рту.

— Что пожалуйста?

— Пожалуйста, возьми меня.

— «Трахни», а не «возьми». Скажи правильно.

Я прикусила нижнюю губу.

— Пожалуйста, трахни меня.

Я едва успеваю произнести это, как он впивается пальцами в плоть моего бедра, поднимает мою ногу и входит в меня. Все мое тело бьется в конвульсиях, когда я падаю ему на грудь, мое сердце колотится, а его остается прежним — вечным, незатронутым, абсолютно холодным. Прошло некоторое время с тех пор, как он был во мне, и я чувствую его размер с каждым движением и каждым толчком.

— Ты моя, а не чья-то еще, блядь, моя. А теперь умоляй и произнеси мое имя.

— Пожалуйста, Джереми, пожалуйста.

Он входит в меня в жестоком ритме, который вызывает во мне первобытную часть. Не в силах стоять на одной ноге, я хватаюсь за его плечо для равновесия. Эта поза, тот факт, что я полностью обнажена, покрыта кровью, а он полностью одет, ясно показывает дисбаланс сил между нами. Насколько он владеет скрытой частью меня. Та часть, которая жаждет отпустить меня и позволить ему опустошать меня до тех пор, пока ничего не останется. Часть, которая надеялась, тосковала и совершенно стыдилась этой стороны себя.

Когда я нахожусь в объятиях Джереми, стыда нет. Он не осуждает меня. Он хочет, чтобы я владела этой частью себя. И самое главное, он трахает меня так, будто жаждет меня, будто не может оторваться от меня. Как будто если он перестанет трахать меня, то уже не будет прежним. Я держусь за эти эмоции, пока умоляю и зову его по имени. Чем больше я прошу, чтобы меня трахнули, тем сильнее он старается, тем глубже проникает, тем безумнее становится. Он кусает мою шею, грудь, мочку уха — везде, куда только могут дотянуться его зубы. Это претензия, территориальная декларация собственности, и я должна нести его следы. С каждым толчком он бьет по моей точке G, раз, два, пока я не теряю силы. Возбуждение нарастает во мне, а затем взрывается все сразу. Я обнимаю его за плечи, когда оргазм пронзает меня с одурманивающей силой.

— Задай мне вопрос, — его голос едва достигает моего затуманенного мозга.

Только когда я открываю глаза, понимаю, что он все еще держит пистолет у своего виска. Извращенное удовольствие медленно прекращается.

— Джереми, пожалуйста, остановись.

Он вбивается в меня, безжалостно, не глядя на то, что еще не закончил.

— Спроси. Меня.

— Чего ты хочешь? — шепчу я, дрожа на его руках.

Его толчки становятся все интенсивнее и длиннее. Джереми — это зрелище, когда он испытывает оргазм. Его мышцы напрягаются и твердеют под моими пальцами, и он слегка прикусывает уголок губ. Но самое главное, его хватка на мне крепнет, словно он отказывается когда-либо отпустить меня, когда внутри меня разливается тепло.