Но потом я начал замечать кое-что во внешне скучной Сесилии Найт. Например, ее безумную любовь к животным, ее склонность к ботанике, ее нарочитый фасад, но ничто из этого не приковывало моего внимания надолго.

То, что заставляло меня возвращаться за продолжением, проявилось прямо в этот момент.

Она отключается — точнее, диссоциирует.

Я знаю технический термин для этого. Как никто другой, я сталкивался с этим явлением с раннего возраста и исследовал его, как только смог понять, что такое психическое здоровье.

Вскоре после того, как я начал следить за Сесилией, заметил эти моменты, когда она смотрела в пространство в странном состоянии, не моргая и совершенно не замечая окружающего. Ее друзья или коллеги по приюту звали ее по имени, а она не подавала признаков того, что слышит их.

Им потребовалось бы несколько попыток, щелкая пальцами и размахивая руками перед ее лицом, чтобы вывести ее из этого состояния.

Сначала я подумал, что это злополучное совпадение. В конце концов, какова вероятность того, что я снова стану свидетелем того, как кто-то страдает от диссоциации?

Но чем больше я наблюдал за ней из тени, чем глубже внедрялся в ее жизнь, тем больше убеждался, что у нее определенно это заболевание, и самое страшное, что она, скорее всего, об этом не знает.

Это легкая, едва заметная болезнь, и, в отличие от тяжелых случаев, ее можно вывести наружу внешним вмешательством.

Однако призрак остается внутри нее.

Притаился под ее кожей, ожидая момента, когда он сможет полностью завладеть ею.

Он вернулся сейчас, сразу после того, как ее вырвало.

Ее тело напряглось, и она больше не смотрит на своего любимого ублюдка, пока он трахает другую девушку.

Я не планировал приводить ее сюда сегодня вечером. Я следовал за ней, как обычно, до самой ее квартиры. Это стало привычкой — следить за каждым ее шагом, таиться в темноте и ждать возвращения призрака.

Не спрашивайте меня, почему. Даже я не имею ни малейшего представления, почему хочу вырвать эту ее часть и вонзить в нее свой нож.

Я не знаю, почему именно в данный момент.

Однако, сколько бы раз я ни следил за ней дома, она не испытывает этого состояния. Она погружается в него, только когда находится с друзьями или сидит одна.

Я планировал закончить вечер как обычно — наблюдать издалека и собирать улики, но потом она вставила наушники в уши, и какие-то придурки решили, что это хорошая идея — проследить за ней.

Только мне позволено это делать.

Когда она увидела меня, не было смысла прятаться дальше, и я в последнюю минуту принял решение привести ее сюда. Ей нужно было понять, что Лэндон Кинг не такой уж почитаемый святой, каким она его выставляет.

Он такой же монстр, как и все мы — если не хуже, — и не имеет никакого дела до того, чтобы его так высоко ценили.

Но я не думал, что ее стошнит и разъест при виде этого.

Если бы это был кто-то другой, я бы полностью игнорировал всё и занялся своими делами. Меня не интересуют люди. Особенно сомнительные, которые могут помешать или не помешать моим планам.

Но что-то останавливает меня.

Скованность ее конечностей, застывшее выражение лица. Ее выпученные глаза, которые почти выскочили из глазниц.

Я хватаю ее за плечо и трясу, сначала осторожно, но, когда это не помогает, я применяю большую силу.

Ничего.

Ее взгляд по-прежнему прикован к эротическому шоу Лэндона, которое он предлагает посмотреть всем желающим.

Ублюдок.

Я тяну ее, но с таким же успехом могу сдвинуть камень. Тот, который стоит на месте и отказывается двигаться.

Поэтому я просто тащу ее за собой. Но что бы я ни делал, ее внимание по-прежнему приковано к этому ублюдку.

Я обхожу стол и нажимаю на кнопку под ним, затемняя сцену и отключая звуки. Картина возвращается на место, но Сесилия не отрывается от нее.

Ее выпученные глаза, ставшие приглушенного зеленого цвета, с безраздельным вниманием следят за красной картиной импрессионистов.

Я опускаюсь на стул и тяну ее за руку, чтобы она села ко мне на колени. Ее мышцы не расцепляются, оставаясь жесткими, как гранит, и она едва сидит. Ее руки приклеены к бедрам, как будто они являются их продолжением.

— Сесилия, — зову я ее по имени твердым голосом.

Она не показывает и намека на то, что слышит меня.

У Сесилии, которую я узнал за последние несколько недель, чувствительный слух. Что-то вроде мизофонии. Она не переносит сильных шумов и использует сонные бутоны, чтобы заснуть.

Так она узнает, что я рядом, когда мне становится наплевать и я небрежно прячу следы. Она слышит шаги или звук двигателя моего мотоцикла, и ее уши дергаются, как у гребаной кошки или кролика.

Так что дело не в том, что она меня не слышала.

Дело в том, что она не может.

Мой кулак сжимается, прежде чем я медленно разжимаю его и заставляю себя глубоко дышать.

Затем я ударяю ее по щеке. Ее бледная кожа мгновенно краснеет от удара, а я даже не приложил силы.

По-прежнему никакой реакции.

Моя рука скользит по ее коже, по красноте, распространившейся по всей щеке и шее. Затем я глажу ее, скользя пальцами по крошечным веснушкам под ее глазами.

— Сесилия, ты меня слышишь?

Нет ответа.

Я роюсь в ее сумке и достаю пачку мятной жвачки без сахара. Я часто видел, как она хрустит ими, даже во время таких состояний отключки. Как только я подношу два кусочка к ее губам, она заглатывает их внутрь и жует. Может быть, это чувство узнавания чего-то знакомого, которое делает жвачку отдыхом от необычного. Но это роботизация. Как будто она не осознает усилий.

— Сесилия?

Снова жевание, но никакой реакции.

Я беру стакан с водкой и подношу его к ее губам. Может быть, алкоголь выведет ее из этого состояния.

Я бы вылил ей на голову, но это шокировало бы ее, а шок не помогает вывести человека из приступа диссоциации.

Ее губы сжимаются в линию, и она глотает жвачку. Ее рот не двигается, не позволяет даже капельке алкоголя попасть внутрь. Тогда я надавливаю на ее щеки, пытаясь заставить ее открыться. Ее губы слегка приоткрываются, но недостаточно.

Я делаю глоток алкоголя, а затем использую это отверстие, чтобы прижать свои губы к ее губам и влить алкоголь ей в рот. Она вздрагивает в моей власти, и я делаю это снова; на этот раз мои губы задерживаются на ее полных, бархатистых губах дольше, чем нужно.

Я прикусываю ее нижнюю губу, облизывая и забавляясь с ней. Мой язык проскальзывает внутрь и прижимается к ее губам, поглаживая, играя.

Мой член дергается и упирается в джинсы. Ее вкус, аромат ее языка, то, как она медленно тает в моих руках, кипятят мою кровь.

Трахни ее.

Закончи то, что ты начал в прошлый раз, и покажи ей, что значит быть оттраханной.

Зверь внутри меня бьется и извивается против своих оков, желая вонзить зубы в ее плоть, разорвать ее жар и завладеть ею.

Но я заставляю себя сосредоточиться на ее реакции, на том, как она позволяет мне целовать ее, как ее губы становятся податливыми под моими.

Жесткость в ее теле медленно ослабевает. Ее мышцы расслабляются, медленно, но верно подстраиваясь под мои.

Она даже покачивает попкой на моем члене, поглаживая нежную плоть по всему телу. Моя эрекция растет на фоне ее кожи под джинсами, и все попытки удержать моего зверя в оковах ослабевают.

Сесили ускоряет темп, ее язык встречает мой, а глаза остаются закрытыми. Она позволяет мне опустошать ее губы, целовать их, кусать, пить с них алкоголь, который я вылил на ее язык.

Ее маленькие руки скользят по моей груди, ощупывая мышцы, поглаживая, исследуя, как будто она впервые прикасается к другому человеку. Она призывно скользит своей попкой вверх и вниз по моей эрекции, повторяя движения моего языка.

Ее смелых, хотя и невинных движений достаточно, чтобы превратить меня в разъяренного зверя.

Я запускаю руку в ее серебристые волосы и притягиваю ее назад, отрывая свой рот от ее рта и заставляя ее приостановить свои ласки.