— Значит, это всё-таки ложь?

— С чего бы это де Мариньи откровенничать с ним? К тому же, между нами, эти странные россказни слишком сильно напоминают ту ересь, что разносят по миру бродячие проповедники. Я скажу тебе правду, Марк. С момента выступления в поход, Монтре сильно подувял, он не ожидал таких сложностей, он испуган и устал, а короля раздражает его измученная физиономия. И Бризон оказался не у дел. Монтре едва добирается до постели и спит, как убитый. Вчера я намекнул мальчишке, что у него большие проблемы с этим, вот он и решил выслужиться. Но уверяю, я не стал бы нападать на твоего человека. Да и Монтре ни к чему ссориться с тобой. Вы же заключили негласный пакт. Ты ему нужен.

— Я не слышал, чтоб он пытался отвести от меня подозрение. Скорее, наоборот!

— Его цель — Делвин-Элидир, а не ты, но король запретил даже косо смотреть в сторону Айолина. Послушай, Марк, уверяю, я тебе друг, как и прежде! Если я что-то узнаю о твоём человеке, то честно расскажу. Пока же я использую создавшуюся ситуацию, чтоб окончательно дискредитировать Бризона. Ты ведь тоже теперь считаешь его врагом, верно? Вскоре мальчишка будет в наших руках, и мы разделаемся с ним!

— Ты разделаешься с ним, — Марк взглянул ему в глаза. — И не вздумай впутывать меня в это дело!

— Конечно, — покладисто кивнул Жан.

Издалека раздался рёв трубы, возвещающей вторую стражу.

— Пора спать, — уже спокойнее произнёс де Сегюр. — Завтра, чуть свет, снимаемся и — в дорогу. Нужно выспаться.

— Я могу сказать Монтре, что ты не сердишься? — заискивающе взглянул на него Жувер.

— Если он задаст трёпку этому болтливому щенку и заставит его сказать правду.

— Он заставит, но ты же понимаешь, что нельзя, чтоб эта правда дошла до короля. Монтре себе не враг.

— Достаточно, если её услышат Монтре и ты. А Бризон никогда больше не повторит её, даже оставшись один ночью на кладбище.

— Я лично пообещаю отрезать ему язык, если он что-то скажет.

— В таком случае скажи Монтре, что этим я буду удовлетворён. И пусть выплатит мне компенсацию за моего человека. Он был непревзойдённым мастером кинжала, такая редкость в наше время, и столь полезная в нашем деле! Он — невосполнимая потеря.

— Я передам это Монтре, — клятвенно заверил Жан и ушёл.

Утром, когда при первых лучах зари лагерь начал просыпаться, к шатру де Сегюра явился один из пажей виконта Монтре и передал подарок — большой ларец, вырезанный из редкой древесины, пахнущей пряностями и покрытой затейливыми узорами из переплетающихся годовых колец. Открыв крышку, Марк увидел на алом бархате широкую филигранную цепь с вставленными в неё драгоценными камнями и круглым медальоном с оскаленной волчьей мордой.

После того, как паж удалился, де Сегюр показал подарок Ламберу и Ла Молю.

— Вот куда делась цепь Беренгара, — усмехнулся Ла Моль, а Ламбер, процедив в полголоса гневное проклятие, спросил:

— Что делать с вещами де Мариньи?

— Они ему больше не нужны, — пожал плечами Марк, закрыв ларец. — Считается, что он погиб, наследников у него нет, так что распределите их, как добычу.

— Я беру себе меч, — тут же заявил Ла Моль и нырнул в шатёр.

Спустя два часа, когда стало совсем светло, первые отряды двинулись по дороге, ведущей на восток. На сей раз, телеги обоза встраивались в колонну следом за своими отрядами, чтоб на следующей стоянке не пришлось их ждать, а можно было сразу обустраивать лагерь.

Марк ехал, уперев руку в бедро, в окружении своих друзей. Он осматривался по сторонам, глядя в гущу деревьев и думал, что де Мариньи наверно уже далеко отсюда, и, будучи достаточно осторожным, уходит сейчас всё дальше от этой дороги. И судьба больше никогда не сведёт их, хотя об этом Марк немного сожалел.

Довольно долго Джулиан не был в странном мирке, расположенном на крохотном континенте, плавающем в безжизненном океане планеты-гиганта. Покидая его и возвращаясь, он каждый раз воспринимал его в совокупности свойств небесных тел планетарной системы, и уже устал от бесконечного ощущения абсурдности самого существования этого мира. Он был слишком мал и иррационален с точки зрения космической механики, слишком малозначителен и настолько чужд, что казался нечаянной аномалией на фоне разумного, поддающегося точному расчёту мира, где планеты вращались вокруг своей звезды, и орбиты соответствовали их параметрам. Они имели структуру, массу и объём подобающие своему типу и вращались с той скоростью, с какой и следовало, потому что подчинялись сложному комплексу внешних факторов, который гармонично складывался в одну из бесчисленного количества моделей, распространённых в бесконечном космосе. И с этой точки зрения крохотный пластик базальта, служащей основанием для колонии микроскопических, слабых и ни на что не влияющих существ казался лишь крошечной песчинкой поднятой со дна могучим течением великого океана. Само существование её было столь странным и хрупким, что в иные моменты казалось неуместным тратить на него время. И каждый раз ему приходилось снова приучать себя к мысли, что творящееся там имеет какой-то смысл, если не для вселенной, то для него самого.

Если б живущие там люди смогли хоть на мгновение взглянуть на свой мир с этой точки зрения, какими пустыми, жалкими и бессмысленными показались бы им их страхи, их страсти, их мечты и стремления, их ненависть и любовь, их боль и радость. Всё суета сует. Но они не видели этого, и продолжали возиться в своей пыли, спасая и убивая друг друга, совершая свои маленькие подвиги или маленькие подлости, раздувая свои маленькие переживания до размеров мирового пожара, который не порождал на деле и мельчайшей вспышки в холодной темноте вечной ночи.

Великая Тьма, соизмеримая в своей бесконечности с бездонной бездной космоса навевала те же мысли, охлаждая мятущийся человеческий разум бесстрастной мудростью, и обескураживающая её полным равнодушием ко всему, что касается людских судеб и сердец. По ней, как маленькие звёздочки, были раскиданы крохотные островки разнообразных обителей, приютивших тех, кого исторг из себя материальный мир, если он существует, и не принял в себя Свет, который существует, но неведомо где. И в этих обителях творят, томятся, страдают и прозябают души и духи, сущности и странные создания чьих-то измученных и извращённых умов, колдовских ритуалов и самих глубин Тьмы, где вечно кипят тёмные энергии в поисках ответов, вопросы на которые никем не были сформулированы и заданы.

Именно такие путаные мысли приходили ему в голову, когда он путешествовал между этими ячейками пространства в поисках ответов на свои вопросы. Что такое кровь Короля драконов? И что может быть противоядием ей? Он посетил тёмный Храм, где сидел на чёрном камне перед огромным существом, похожим на Минотавра, покрытым чешуёй из металла. Он видел красную огненную чашу, в которой кипела и пузырилась густая жидкость, поглощающая свет и носившая имя крови Короля драконов, но это было не то, что искал он, и, выслушав пространные объяснения железного Минотавра, он последовал дальше. В убогой хижине на крутом утёсе, нависшем над зияющей бездной, где небеса всегда черны, как смертный грех, и беззвёздны, он отыскал старую ведьму, бормотавшую что-то над истлевшей книгой. Она говорила о белой пене, тающей в тишине, проглотив которую можно стать чудовищем, но звалась эта пена Пухом снежной цапли, и превращала она исключительно в белого тигра с саблевидными клыками. В тёмной лаборатории на вершине сложенной из грубых каменных блоков башни, висевшей в пространстве, как осколок астероида, сорвавшийся с орбиты, он говорил с алхимиком, имя которого было забыто, а под тёмным капюшоном серой мантии уже многие века не было лица. И он возвестил, что эликсир Тьмы белого цвета, применяемый сёстрами породы Лилит, исходит из щелей в стене замка, сложенного из черепов, однако, этот замок был разрушен ещё вечность назад, и с тех пор никто не видел этого эликсира, и не знает, где находился замок.