Изабо сидела на койке, стиснув кулаки и невольно покачиваясь, чтоб удержать клокотавшую в её груди ярость. Или это было отчаяние? Все её мечты о могуществе рассыпались в прах, а вместо них на горизонте маячило что-то страшное и безнадёжное.

— Я вернусь на «Паладин», — наконец выдавила она.

— Правильное решение, командор, — кивнул Кирилл и, выходя из её закутка, добавил: — Я на кухню, посмотрю как там с ужином. Как только будет готово, принесу.

Он ушел, а Изабо издала звериное рычание и рухнула на койку, уже не обратив внимания на жёсткость досок под тонким тюфяком. Она была зла на жизнь, на альдора, на Ричарда, на себя, и на Оршанина тоже. Хотя, справедливости ради надо признать, что он оказал ей большую услугу, объяснив ситуацию, пусть даже в такой оскорбительной форме. Он был прав, и это бесило её больше всего. Она прекрасно помнила Ричарда, и понимала, что этот человек просто не способен на искренние чувства, он берёт то, что ему нужно любым способом: силой, подлостью, хитростью, и при этом без жалости выбрасывает всё, к чему утратил интерес. Он наверно никогда не признавал своих ошибок, перекладывая вину за них на тех, кто попался под руку. И в данном случае Изабо будет для него лишь козлом отпущения, и он, ни на минуту не усомнившись в своём праве, пожертвует ею ради своих интересов. И, действительно, как она могла подумать, что он открыто приблизит к себе женщину, которую алкорцы обвиняли в измене и приговорили к казни, а она просто сбежала? И если он заверяет их, что непричастен к её действиям, то должен, просто обязан выдать её альдору. И никакие её обещания дать важную информацию не спасут. Он возьмёт эту подачку и выбросит её за ненадобностью. И даже если он отпустит её, по следу за ней тут же устремится де Сегюр и его псы, которые не простят ей своего ареста и гибели друзей. Вот у кого есть твёрдое понимание преданности и дружбы!

Как ни крути, а Оршанин был прав, и когда он принёс ей миску с бобовой похлёбкой, ломоть серого хлеба с отрубями и чашку травяного отвара, она устало проговорила:

— Вывозите меня, как можете, капитан, я на всё согласна. После я поеду на «Паладин» и останусь там до дальнейших распоряжений командора Северовой или её старпома.

— Хорошо, — кивнул он и, поставив посуду на перевёрнутый ящик, заменявший здесь тумбочку, произнёс: — Приятного аппетита, командор!

Он ушёл, а она снова легла на койку, задумчиво глядя, как клубится ароматный пар над грубо слепленной глиняной миской.

Несколько дней Марк де Сегюр провёл, проверяя кандидатов на роль убийцы Бартоло из списка де Грамона. Он не испытывал при этом никаких угрызений совести, хотя бы потому, что, чем больше узнавал об этих людях, тем яснее понимал, что они давно уже заслужили если не петлю, то длительное заключение в самых тёмных подвалах королевской тюрьмы. Но все они продолжали наслаждаться жизнью при дворе короля, который в обмен на некие услуги закрывал глаза на их действия, в иных случаях приведшие бы их под суд.

Все они мало отличались от убитого конюшего, и, по мнению Марка, составляли ему вполне подходящую компанию. Он побывал у многих в домах, кого-то словно невзначай встречал во дворце, кем-то вскользь интересовался в приватных беседах и за столом на дружеских пирушках. Его собеседники, попав под обаяние мальчишеской белозубой улыбки и бесхитростной манеры общения, с радостью выбалтывали ему все известные при дворе сплетни, а заодно и некоторые сведения, которые люди, служившие объектом его интереса, наверняка пожелали бы сохранить в тайне.

И, наконец, наступил день, когда он был готов дать де Грамону отчёт о проделанной работе, но вместо того, чтоб явиться к нему в Серую башню, направил с пажом записку с просьбой встретится, после чего отправился в дом барона Делвин-Элидира, чтоб прежде согласовать свои действия с Айолином в интересах их общего дела.

Вскоре после того, как он пришёл туда, снял, наконец, латы и оружие, и забрался в приготовленную слугами лохань с горячей водой, сдобренной ароматическими маслами и травяными настоями, к нему явился Алед и передал записку от де Грамона, а также приглашение своего хозяина на ужин в световой комнате на вершине башенки, украшавшей дом.

В записке Рене по обыкновению тщательно расшаркивался, извиняясь, что в виду занятости не может встретиться с ним немедленно, однако располагает сведениями, что виконт Монтре пригласил барона де Сегюра на яблочный пир в свой загородный дом, где они и смогут встретиться и поговорить без свидетелей. Марк отметил про себя, что Рене неплохо осведомлён, поскольку это приглашение было высказано ему виконтом лично лишь несколько часов назад. Выбравшись из лохани, он вытерся мягким полотенцем, поданным ему слугой, после чего с удовольствием надел чистое бельё и одежду, лишь недавно присланную от портного: тёмные штаны из плотной шерстяной материи и узкий камзол со стоячим воротником, сшитый из синего узорчатого сатина, отделанный серебряным позументом, подчеркивающий его стройную крепкую шею, мощные плечи и торс, и узкие бёдра, которые он, по обыкновению, подчеркнул, опоясавшись широким кожаным ремнём с изящной серебряной пряжкой. Оставив латы и меч на лавке, он прикрепил к поясу ножны со стилетом и отправился на ужин.

Световая комната располагалась в башенке, возвышавшейся над крышами соседних домов изящным украшением в форме бутона на высоком узком конусе. Поднявшись по винтовой лестнице, он оказался в круглом помещении, все четыре широких окна которого выходили на разные стороны, открывая вид на город, коричневые черепичные крыши и изящные башенки храмов и ратуши. На западе эта картина дополнялась мощными башнями королевского дворца, главенствующими над другими строениями.

В центре комнаты располагался накрытый к ужину стол, а хозяин дома стоял у окна и задумчиво смотрел на бледные небеса, светившиеся голубым лучезарным светом, несмотря на поздний по людским меркам час.

— Как подготовка к походу? — поинтересовался Марк, без церемоний присаживаясь к столу.

— Полным ходом, — без особого оптимизма ответил Айолин. — Ещё день-два и король назначит дату выступления. Он рассчитывает завершить поход к Грозовой горе до окончания перемирия с альдором.

— Скорее всего, завершит, — отозвался Марк, оглядывая выставленные перед ним блюда. — Правда, не могу сказать, чем этот поход закончится для него. За столом нам не будут прислуживать?

— Если ты не в силах сам налить себе вина, я наполню твой кубок, — проворчал Айолин. — Я велел накрыть стол здесь именно для того, что б мы могли поговорить без свидетелей. Сейчас в доме слишком много народу, и я не хочу, чтоб нас кто-то подслушал. Внизу у подножия лестницы стоят те, в ком я уверен, и никому не позволено подниматься сюда без вызова, кроме Аледа.

— Разумно, — Марк взял кувшин и разлил вино по кубкам, после чего поднял свой и отпил глоток. — Это с твоих виноградников?

— Нет, это вино из Магдебурга. Моё лучше, но оно пока не доставлено сюда. Думаю, мы встретим обоз по дороге.

— Всё равно хорошее. Я одобряю твою предусмотрительность, потому что хочу обсудить с тобой то, что я передам де Грамону, а что придержу на будущее. У меня возникли некоторые вопросы, которые я хотел бы прояснить для себя.

— Я слушаю, — Айолин подошёл к столу и, сев, взял свой кубок.

— Прежде всего, сам де Грамон. Из разговора с ним и того перечня имён, который он мне дал, я понял, что он сам ведёт какую-то игру против Монтре. Он его откровенно недолюбливает и, похоже, не прочь устранить если не совсем, то от трона — точно.

— Так и есть. Де Грамон принадлежит к старой аристократии Сен-Марко, он предан королю и при этом входит в группировку маркиза Вайолета. Правда, маркиз является скорее формальным лидером этой группы придворных, там заправляет Раймунд, но, как всегда, негласно. Они ясно видят сложившуюся ситуацию и считают, что возвышение Монтре и его клики вредит королевству, однако, будучи верными подданными, никогда не станут открыто выступать против королевского фаворита.