Ставит на стол две вытянутые тонкие стопки и до краев наполняет их зеленой жидкостью с горьковато-пряным ароматом. Тяну руку к одной из рюмочек, но он меня останавливает тоном, с которым обычно бьют по рукам:

─ Подожди. Еще не время. Наблюдай.

Как же меня заводит его приказной тон. Делаю глубокий вдох. Тут все пропитано им, и тело начинает бешено пульсировать просто от нахождения в его пространстве. И мне даже подумать страшно, что утром придется поехать домой. И все кончится. Возможно, навсегда.

Купает в содержимом рюмок кусочки сахара. Я стою и наблюдаю за этим действом, радуясь так по-детски. Устанавливает на рюмочки чайные ложечки, тщательно поправляя их красивыми пальцами, и укладывает в них кусочки позеленевшего сахара. Выуживает из кармана брюк зажигалку и поджигает сахар. Как завороженная, наблюдаю за пляской огоньков. То же самое он делает и с моим сердцем. Оно плавится и чернеет, стекая сладкими каплями и растворяясь в зеленом мороке. Не знаю, как чувствует себя сахар, но сама я готова и дальше гореть и плавиться в его руках.

Сахар расплавился и стал одним целым с содержимым рюмок. Снимает ложечки и подносит мне напиток. Я смотрю в его глаза цвета жженого сахара и выпиваю пахнущий карамелью и горькими травами алкоголь одним глотком. Дыхание парализует, а на глаза в момент наплывают слезы. Меня сгибает пополам и сотрясает кашлем. Я только что выпила жидкий огонь. Оно слишком крепкое. И горькое несмотря на сахар.

─ Ты отчаянная, ─ ласково говорит Артём, обхватив мою талию ладонями. ─ Залпом абсент заливаешь. Молодец! Я обмякаю в его руках. Жжение в груди прошло, и голова кружится так сильно, словно меня пару часов катали на карусели. Он обнимает меня уже за плечи и ведет вглубь квартиры. Шатаюсь, но в коконе его рук упасть все равно не получится.

Это спальня. Типа того. Я вижу его фетиш. Или просто увлечение. А может, и работу.

Нас встречает ужасающего вида манекен, обряженный в старинные японские доспехи, похожие на одеяние Шредера из мультсериала «Черепашки Ниндзя», которых я так любила смотреть в детстве. Мне очень нравился зловещий господин в маске. Я всегда была на стороне злодея и болела за него всей душой. Глаза у рыцаря были как у Артёма.

─ Ты востоковед? ─ спрашиваю чуть заплетающимся языком, в который впечатался вкус абсента.

─ Завтра спросишь, ─ укладывает мне палец на губы, призывая замолчать. ─ Это настоящий самурайский доспех. Возбуждает, правда?

Киваю, косясь на грубый матрас, застеленный белыми простынями, которые кажутся кроваво-красными от очередной вывески, которая на этот раз призывает кайфовать.

Я стою, уносимая потоками, словно лежу на воде и плыву. В голове пусто, а тело пульсирует. Он медленно обходит меня и останавливается за спиной. Шею обжигает дыхание и парочка легких поцелуев.

─ Сколько тебе лет?

─ Двадцать четыре. А тебе? ─спрашиваю я, подозревая, что он прилично старше. Меня никогда не заводили ровесники. Теперь я это четко понимаю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

─ Мне тридцать пять. Много было партнеров? Половых.

Я сухо сглатываю, но мне уже почти не стыдно. Вопросы ─ это мелочь после того, что было в ресторане. Стою, вытянувшись в струнку, а его пальцы медленно расстегивают ряд мелких пуговок на блузке.

─ Один, ─ отвечаю как есть.

─ Хочу, чтоб ты остановила счетчик на двух. Я собственник. Хочу, чтоб ты принадлежала только мне. Поняла?

─Поняла, ─ выдыхаю я, и он рывком сдергивает с меня блузку.

─ Чего ты хочешь? И что разрешаешь мне? ─ От его голоса хочется плакать, но слезы эти не связаны с горем. Пока не связаны. Пока он рядом, я буду счастлива.

─ Всё, ─ говорю удивительно твердо и громко, и сама пугаюсь собственного голоса.

─ Нет, ─ осекает меня Артём, расстегивая молнию на юбке. ─ Ты должна установить границы!

Юбка падает на пол, и я ее перешагиваю, а Артём продолжает медленно меня раздевать, все так же стоя за спиной и не позволяя посмотреть на себя.

─ Ты можешь все, если мне будет хорошо, ─ уточняю я, не желая ограничивать ни его, ни себя.

Хриплый смешок впечатывается в кожу вместе с крепким поцелуем.

─ Ты любишь это слово? «Все»?

─ Я люблю тебя, ─ выдаю я и мертвею от ужаса. Ну как можно было сказать такое вслух?

─ Нет, не любишь. Увлечена. Максимум влюблена. Глупышка, но этим подкупаешь.

Я кожей чувствую, что он не разозлился, а даже доволен. Дыхание Артёма участилось. Избавляет меня от лифчика и трусиков и обхватывает ладонями набухшую от возбуждения грудь с твердыми до болезненности сосками. Я накрываю его руки своими ладонями, прижимая их еще плотнее.

─ А ты? ─ наконец решаюсь спросить я, покрываясь доспехом из мурашек.

Еще тупее! Я же не жду, что он начнет признаваться мне в любви. Артём же не романтик. Ему это не надо. Он и так получит все, что хочет.

─ Что я? ─ переспрашивает он, играя со мной и клеймя мою шею губами. ─ Смелее. Я сегодня добрый.

─ Что ты ко мне испытываешь? ─ спрашиваю я прямо. Кажется, то был не абсент, а смелость. А еще свобода.

─ Не знаю. Это сложно описать словами. Но после того раза никак не могу перестать о тебе думать. Так хотелось вновь тебя увидеть. Дотронуться. Ощутить твой запах. Ты кипятишь мне кровь. Но я сейчас покажу, что я к тебе испытываю.

Распускает мне волосы и резко разворачивает лицом к себе.

Полотно беговой дорожки горит под ногами, и мне кажется, что очередной рывок поднимет меня в воздух ─ так я стараюсь убежать от себя. От нее? От боли, которую она пробудила.

Я думал, что мы с болью заключили пакт о ненападении. Она змеей проникла мне в сердце и свернулась клубочком на его каменном дне, жаля лишь изредка. Я позволил ей это, потому что хотел, чтобы о Лере напоминала хотя бы надсадная боль, которая застряла под татуировкой с ее именем.

Моя малышка вернулась, и я вижу ее каждый день. И это самый изощренный вид садомазохистского удовольствия. Больно видеть такую родную и привычную Леру и не иметь возможности ее коснуться. Теперь-то я понимаю, каково ей было, когда я принимался за воспитание провинившейся «собственности» и игнорировал ее, пока моя трепетная девочка сама не начинала умолять о другом наказании. Иногда, очень редко, она забывает, что мы смертельные враги, и улыбается мне как прежде. Сама, наверное, этого не осознает, но в такие минуты я чувствую себя прощенным, хоть и понимаю, что прощения уж точно не заслужил.

Костя уже даже не ходит по дорожке. Стоит, облокотившись на тренажер, и попивает воду из бутылки.

─ Что-то в последнее время ты особо рьяно «насилуешь» тренажер, Тём! ─ замечает он. ─ Все нормально?

─ Все зашибись, ─ бормочу я сквозь стиснутые зубы и делаю очередной рывок.

Он хорошо меня знает. Если меня клинит на спорте, и я начинаю общаться односложными фразами, то в голове опять что-то стряхнулось и жди неприятностей. Мой деловой партнер прав. Я готов сорваться. Бросить все и взяться за старое. В такие моменты остро осознаю, что скучаю по своей старой работе. Она позволяла мне буйствовать, развернувшись во всю мощь, которая кипит внутри и не дает покоя. При той «занятости» весь мой адреналин и дурь в голове шли в нужное русло. Лера, кстати, так и не догадалась, кем я тогда работал. Слишком уж она хорошая и правильная девочка, чтоб даже подумать о таком.

Почему я отошел от дел, если так любил то, что делал и при этом купался в бабле? Все просто! Мне захотелось прекратить существование себя прежнего. Сначала я просто хотел разобраться с телом, но Костя вовремя подоспел. Тогда я решил, что переформатирую собственную личность: стану скучным и обычным, уморив внутреннего зверя, которого взрастил на доминировании и вседозволенности. Я стал типичным бизнесменом и затаился, уйдя в себя, лишь изредка позволяя себе «вернуться к корням». Никаких привязанностей. Только одноразовые сессии, чтобы плоть получила свое, пока разум мечется в костяной коробке, а чувства затравленно скулят на задворках души.