– Я… я… что? – перебила её гонджу.

– Мими, иди на кухню, – заговорила кормилица на диалекте Ци, – там наверняка есть какая-нибудь работа для тебя.

– Но ниан, – хныкнула Мими.

– Мими, – грозно прикрикнула на неё кормилицы.

– Я пойду, – сказала Мими послушно, помахала гонджу на прощание.

– Хорошо, – кивнула гонджу.

Мими побежала в сторону кухни. Минмин обернулась к кормилице, заговорила с ней на диалекте Ци.

– Мими всего восемь. Вы заставляете её работать, она еще совсем ребенок.

– Она должна вырасти трудолюбивой и послушной, – ответила кормилица, – а вам, гонджу, следует…

– Но она же ваша дочь, – с укором сказала Минмин, – неужели вы не хотите чтобы она чему-то поучилась, например, грамоте.

– Девочкам это не нужно, – ответила кормилица.

– Ах, да, – вздохнула гонджу, – я и забыла. Девочка должна выйти замуж, нарожать детей и прислуживать мужу.

– Мими воспитанная и послушная, – затараторила Ся Сифен, – когда я осталась без мужа и меня приютила ваша мутин, я пообещала ей, что буду заботится о вас как о своей родной дочери. Вы должны так же, как и любая благочестивая госпожа, вести себя безукоризненно, быть послушной и приличной девочкой. И когда ваш футин или же сам даван, – она сделала ударение на последнем слове, сложила руки в кулак и немного склонила голову в поклоне, – найдут вам подходящего супруга, вы должны будите ему понравиться.

– Я знаю, я поняла, – вздохнула гонджу, – я слышала это много раз. Я не собираюсь спорить.

Она развернулась и пошла в сторону мастерской Бай Ци.

– Если меня будут искать – то я у Бай Ци, крикнула гонджу, не оборачиваясь, помахала рукой.

– Гонджу, – взвизгнула, раздраженно, кормилица, – вы не должны проводить время с этим старым солдатом. Девочке на пристало…

– Да, – ответила гонджу, даже не оборачиваясь, – не пристало водить дружбу с мужчинами, вы это хотели сказать?

– Благочестивые…

Кричала ей вдогонку кормилица, но гонджу уже не слышала её. «Благочестивые…», она поморщилась. Обычные девочки может и ведут себя благочестиво или, что там еще от них требовалось, но вот только она не была обычной девочкой.

Всего семь лет назад, почти восемь, до того как очутиться в этом мире, в этом «Каменном веке», как она его называла, она жила в Москве, её звали Лисняк Валентина Степановна, её было пятьдесят три года и работала она, будучи кандидатом химических наук, в МГУ, доцентом химического факультета на кафедре органической химии. Как она попала в этот мир, в это время, она не имела ни малейшего представления.

***

Сегодня пятница. Занятия в университете у меня закончились в пятом часу и я сразу отправилась на концерт. Днем мне несколько раз звонили из клиники, рассказывали о самочувствии пациента. В четвертом часу мне позвонили в последний раз и предупредили, чтобы я готовилась к худшему.

Три дня назад я отвезла своего Тедди, беспородного семнадцатилетнего кобеля в клинику. Я знала, что рано или поздно этот день настанет, у него отказывали почки. Он уже долгое время не мог ходить, от постоянного лежания у него начались пролежни. Я отвезла его в ветеринарную клинику в надежде, что хоть там ему смогут оказать помощь, предоставить необходимый уход. Ему обработали раны, оставили в стационаре под наблюдением.

Именно поэтому я купила билеты и пошла на концерт. Я в свои годы, а мне далеко за пятьдесят, уже давно разучилась плакать. Я коплю все эмоции в себе и не могу отпустить. На этот раз, сидя в сумраке зала и слушая прелюдию 24 Шопена, я наконец-то смогла расслабиться и поплакать. Как давно мне этого не хватало.

После концерта я зашла в клинику. Мне открыла администратор, дежурившая этим вечером, пригласила зайти, сама вернулась за стойку администратора. Клиника работала круглосуточно, но в десятом часу ночи уже не вели регулярный прием. Дежурный врач вышла по звонку администратора.

– Здравствуйте, – поздоровалась она.

– Здравствуйте. Я по поводу Теодора. Кабель, дворняга.

– Да, пройдемте в смотровую, – пригласила она.

Мы зашли в кабинет. Ярко освещённая небольшая комната. У правой стены стол с компьютером, скамейка для посетителей. У левой стороны стол на котором осматривают животных, стойка с медицинскими принадлежностями, укладкой, подручным материалом. Ветеринар открыла на компьютере карточку с данными, вспомнила историю болезни.

– Ваш мальчик очень по вам скучал, – сказала она.

– Нет никакой надежды? – спросила я.

– Ну вы сами понимаете, в таком состоянии, в котором он находится, мы уже ничего не сможем сделать. Он очень мучается. Мы можем только облегчить лекарствами и обезболивающими препаратами. Но… я вам рекомендую все же усыпление. Ему уже… – ветеринар посмотрела в компьютер, – уже семнадцать.

– Я понимаю. У меня нет возможности ухаживать за ним. Днем я на работе… весь день он один.

– Да, конечно. Я вас понимаю, я знаю что такое прощаться с любимым животным. Это очень тяжело. Но вы должны тоже понимать, как ему плохо и больно.

– Хорошо, я могу с ним попрощаться?

– Да, конечно. Сейчас мы его принесем.

Я сидела в смотровой и ждала. Минуты тянулись. Освещенная ярким светом небольшая комната, стол с компьютером, скамейка для клиентов и процедурный стол, на котором осматривают пациентов. Я много раз бывала в этой клинике, в этих смотровых, но в этот раз она казалась мне особенно холодной и какой-то жесткой, колючей.

Принесли моего малыша. Я помню как семнадцать лет назад я подобрала его щенком в канаве, притащила в ветеринарную клинику. Маленький комочек, ежился и скулил у меня в руках. Его осмотрел ветеринар, поставил прививку. «Малыш – очевидно дворняга, без ошейника», сказал ветеринар. Чипов тогда не было. Я оставила его у себя, назвала Теодором, или просто Тедди.

Это сейчас по улицам Москвы не бегает ни одной бродячей собаки. Их всех давно выловили, стерилизовали, отправили по питомникам. Возможно в Подмосковье, или еде дальше в область, можно встретить бродячих собак, которых выгоняют нерадивые хозяева. Но не в Москве. А пятнадцать-двадцать лет назад они бегали по улицам, сбивались в стаи, лязгали своими оскалами на прохожих… особенно зимой, когда в самый лютый мороз им нечем было поживиться и негде было согреться. Я помню как сама со страхом шарахалась от подобных стай.

Сейчас собаку на улице Москвы можно встретить, если только какого-нибудь бедолагу выгонит наигравшийся, избалованный ребенок. Бывает так, что ребенок выпросил щенка. Ребенку весело, он рад. Но через какое-то время щенок подрастает, превращается в огромного пса, с которым уже не поиграешь и не помучаешь, за которым нужно ухаживать, воспитывать, кормить, выгуливать. И ребенок, когда-то страстно желавший питомца, просто выгоняет его на улицу. А зачем ему взрослая собака? Ведь можно попросить родителей купить новую. И родители покупают, а в семье у них вырастает нерадивый недоросль, который заботится только о своих интересах и не способен нести ответственность за себя, и уж тем более за кого-то еще.

Мой малыш, моё единственное, дорогое и любимое существо, которое семнадцать лет дарило мне любовь и ласку, умирало у меня на руках и я не могла сдержать слезы. Они текли ручьем, наконец-то я разревелась. Но лучше не стало, только заболела голова. Ветеринар приготовила инъекцию, я обняла своего питомца, приласкала его. В его глазах была такая грусть. Он тихо уснул, испустил последний вздох. Я обнимала его. Врач вышла, оставила нас попрощаться.

Через какое-то время зашел мужчина, может санитар, может тоже врач.

– Что я должна сделать, – заплаканная, спросила я у него.

– Ничего, мы обо всем позаботимся. Подождите снаружи. Сейчас в коробку запакую… хорошо?

– Я не смогу… можно… как его захоронить?