– В больнице? – он остановился, – а с каким диагнозом?

– Саркома лёгких.

– Оперировали?

– Да, – кивнула я, – но… потом еще был курс химеотерапии, не всё удалось вырезать.

– М… понимаю, – он внимательно посмотрел на меня, – какой результат?

– Полгода. Может быть год.

Он замер. До него дошел смысл последней фразы. Подумав недолго, покрутив обходной лист в руке, достал, наконец, печать, поставил оттиск, положил лист на стол перед собой.

– Давайте сделаем так, – предложил он, – на обходном листке я вам уже расписался… Вы сейчас куда-то спешите?

– Ну… – потянула я.

– Полчаса найдется свободного времени?

– Э… полчаса найдется.

– Отлично.

Он облокотился на спинку кресла, внимательно на меня посмотрел.

– Скажите честно, бессонница беспокоит?

– Да, – кивнула я.

– Угу, – промычал он себе под нос, – а головные боли?

– Да, я принимаю обезболивающие, так что…

– Я не сомневаюсь, – перебил он, – вы сейчас принимаете целый компот из обезболивающих и прочее, и прочее… Расскажите мне о себе.

– Что?– удивилась я неожиданному повороту разговора.

– О своем детстве, родителях, просто поболтаем. У вас есть время, у меня тоже, перед следующим пациентом… Вы меня, можно сказать, спасли тогда, зимой. Если бы не вы, я, возможно, подхватил бы воспаление легки, залег бы в больницу, не прошел бы аккредитацию, не получил бы эту работу, и умер бы от голода и болезни, – он посмеялся, – я шучу. Не делайте такое серьезное лицу. Я просто вижу, что вы человек очень замкнутый. Трудно раскрываетесь, не идете быстро на контакт. Даже беседуя с хорошо знакомым человеком, а я считаю себя таковым, учитывая, что был вашим студентом, вы не убираете эту… «стену», этот блок. Возможно эта закрытость добавляет напряжение в вашей, и без того тяжелой, жизни… Просто представьте, что всё, что вы сейчас расскажите, останется в этих стенах. Вы же, наверняка, знаете – выговорившись, становится легче. Может мы сможем решить с вами вашу проблему с бессонницей. Хорошо?

– Хорошо, – ответила я. – Я действительно давно ни с кем не разговаривала.

– Вот видите, вы уже готовы принять этот факт. Итак, немного о себе… всё, что пожелаете.

– М…с чего начать?

– Начните с начала, – посоветовал он, – с родителей.

– Я родилась в семье… Мой отец был дипломатом и они с мамой тогда жили в Китае.

– О! – воскликнул он. – Вы выросли в Китае?

– Нет, родители, вскоре после моего рождения, вернулись в Красноярск. Там у мамы ещё были родственники, мама сама была оттуда. Отец заболел и умер.

– Сколько вам было лет?

– Четыре.

– Значит вас вырастила мать?

– Ну… да, вернее… не совсем. Мама умерла, когда мне было четырнадцать.

– Сирота, – он вздохнул.

– Меня вырастила тетя. Когда мне было семнадцать я уехала в Москву, поступила в медицинский.

– Красноярск – достаточно большой город. Наверняка был хороший медицинский ВУЗ, но вы решили там не оставаться, а поехали в столицу?

– Да, – кивнула я, – тетя продала квартиру родителей после моего совершеннолетия, и… мне негде было жить.

– Что стало с деньгами, полученными от продажи квартиры?

– Их потратили на меня. На дорогу в Москву, на первое время в Москве. Кроме того я ведь жила в её доме, она меня кормила все эти годы…

– Понятно, – покачал головой Павел, – потом?

– Потом я поступила в ВУЗ, закончила его. Вышла замуж, родился сын. Несколько лет я работала хирургом. Потом, после смерти сына я ушла из больницы.

– У вас умер сын? Сколько ему было?

– Семнадцать. Он попал в аварию, его привезли в мою больницу. Я не знала, что это мой сын, оперировала его, увидела его лицо когда сняли кислородную маску… уже мертвого, на операционном столе.

– То есть он фактически умер у вас на руках?

– Да… Потом я некоторое время не могла работать. Мы расстались с мужем.

– Муж ушел или ваша инициатива?

– Ну, это было обоюдное решение.

– И всё же… – настаивал он.

Я промолчала.

– Он сейчас один, ваш бывший?

– Нет, он ушел к другой.

– Встретил её после расставания?

– Нет, еще когда мы были вместе. Я не знаю подробностей, я никогда не интересовалась. Это я предложила расстаться.

– А ваша жизнь с ним… были ли интимные отношения перед расставанием?

– Нет… мы давно уже жили как… дальние родственники… просто под одной крышей.

– То есть у него уже тогда была связь? Перед уходом?

– Да… я так думаю… мне было не интересно. Я устала от всего и не хотела продолжать такие отношения. Поэтому и предложила разойтись, он тут же согласился.

– Понятно, потом?

– Потом, через… где-то полгода меня пригласила соседка по подъезду преподавать химию в МГУ. Я согласилась. К тому времени я закончила аспирантуру. Потом защитила кандидатскую. Дальше, в принципе, вы знаете. Какое-то время я преподавала в МГУ на подготовительных курсах.

– Да, да, – закивал он, – где мы с вами и встретились.

– Вы, кстати поступили? – поинтересовалась я, вежливо.

– Нет. Я слишком взрослый. Решил ограничиться тем дипломом, который у меня уже был. Значит вы родителей лишились в юном возрасте, потеряли ребенка, и ушел муж, когда вы были… едва за сорок? Верно? – я кивнула. – Вы с кем-нибудь встречались после развода? Вы же в разводе теперь, я правильно понял? Простите, может я не то сказал…

– Да, в разводе, – скупо ответила я, меня начали раздражать эти вопросы. – Нет, не встречалась.

– Живете одна?

– Да, одна. Была собака, но в феврале она умерла.

Павел задумался, покрутился на своем кресле, потеребил в руках ручку, пощелкал на ней колпачком, посмотрел направо от себя. В углу, в сторону, куда он развернул свое крутящееся кресло, стояли два футляра: футляр из под гитары и из под скрипки.

– Этот обходной лист? У вас такое серьезно заболевание и вы продолжаете работать?

– Ну… жить то на что-то надо. Кроме того у меня только двенадцать часов в неделю, три группы.

– Это…? – переспросил он, не до конца поняв сказанное мною.

– Я только на курсах преподаю, девяти-одиннадцати-классникам. Три группы по четыре… э… урока в неделю каждая.

– Это в университете?

– Да, – кивнула я.

– А хобби у вас есть?

– Хобби? Ну… – я посмотрела в угол, на футляры, – сейчас особо ничем не занимаюсь, а раньше немного играла на фортепиано.

– А я вот делаю музыкальные инструменты.

Он встал. Подошел к футлярам, взял тот, который от скрипки. Гордо уселся на диван, стоящий между окнами слева от письменного стола.

Кабинет его был достаточно большой: слева от входа вся стена была уставлена стеллажами с книгами, напротив входа стоял письменный стол, позади стола – два окна. Кабинет был угловой и, справа от входа, было еще два окна, между которыми стоял диван. Перед диваном – два кресла, повернутые друг к другу. На полу перед диваном и креслами лежал ковер.

– Сами делаете? – удивилась я.

– Да, – гордо ответил он.

Он раскрыл футляр и достал скрипку.

– Полностью, начиная от чертежа и подбора дерева, заканчивая изготовлением и натяжкой струн. Всё сам, даже лак и струны делаю сам.

– В смысле? Струны? Лак? – не поняла я.

– Да, струны тоже… и для гитары. У меня есть небольшая плавильная печь, где я расплавляю металлолом, выливаю бруски и потом протяжкой из них вытягиваю струны.