— Ну, у Леди и Мрака недурно выходит. И скорость — не моя заслуга, — покачал головой Вин, пытаясь скрыть удовольствие от комплимента.

— Возможно. Но ведь надо еще и сообразить, что делать. То, что тело за мыслью поспевает — полдела, мне кажется, я даже думать с такой скоростью не смогу.

Ирвин застонал и поднял руки, защищаясь от его восторга:

— Пожалуйста, только не про мысли! Меня трясет от одного только упоминания.

— А что такое? — заинтересовался Санька.

— Да я сейчас с Леди целеполагание тренирую. Она меня этими мыслями замучила. Ругает меня, на чем свет стоит, но я не могу не думать…

Пауза повисла. Саня смотрел, как Ирвин, осекшись, закрыл рот и замолчал. Выдохнул, опуская плечи. В глазах Вина замерло странное выражение. Потом он и вовсе сник.

— Ты прав, Сань. Я действительно много о Леди говорю. Но еще больше я о ней думаю. Ну не могу я о ней не думать. Никак не могу. Понимаешь, у нас сейчас такой подъем в отношениях. Я ее словно с новой стороны открываю. И мне очень хочется сблизиться еще больше. Доверять. Считать ее другом.

Саня слушал его, усмехаясь. Да, конечно. Считать другом. Разумеется. Доверять. Ну, естественно. Что может быть логичнее, чем пытаться подружиться с мастером? Только вот в словах Вина, пропитанных восторгом и нежностью, звучали совсем иные мотивы. Но Санька, вполне способный считаться ветераном в войне человеческих отношений, понимал, что, попытайся он что-то объяснить приятелю, Ирвин упрется и будет все отрицать.

— Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, — вздохнул он, приняв решение не комментировать.

Вампир внезапно стал очень серьезным. И выражение, промелькнувшее в его взгляде, Сане совершенно не понравилось.

— Ты знаешь, Сань, — глухо протянул Вин, — иногда мне кажется, что я слишком хорошо понимаю, что делаю…

Тон прозвучал странно. Безжизненно. Санька вгляделся в лицо друга, рассчитывая на комментарий, но его не последовало. Вин сидел, погруженный в себя, явно не замечая повышенного интереса. Решив не вдаваться в философские беседы, Саня хлопнул приятеля по плечу, поднялся с места и вышел на танцпол, погрузившись в быструю мелодию. Через какое-то время Вин присоединился к нему. Они смешались с толпой танцующих и веселящихся людей. Как-то незаметно рядом возникли девушки, которые ясно давали понять, что не прочь познакомиться с симпатичными юношами. Санька смеялся, обвив талию маленькой рыжей вертлявой девчонки и закручивая ее в сумасшедшем вращении. Смеялся и Вин, выбрав себе высокую тонкую черноволосую партнершу. Ночь только разгоралась, и оставшееся время сулило им удовольствие и расслабление. Друзья, не сговариваясь, вытряхнули из головы все лишние мысли. В эту минуту не хотелось думать о проблемах. Ни о слишком запутанных отношениях с Леди. Ни о Мраке, все еще сердящемся на промах ученика. Обязанности, условия, задания — все это осталось далеко, за дверями клуба, там, куда не долетала оглушающая музыка, где не пенились коктейли и не улыбались девушки. Все это будет завтра. А сегодня можно отдохнуть.

Напевая под нос привязавшуюся мелодию, Вин закрыл машину и направился домой, едва не пританцовывая. Что Санька умел прекрасно, так это поднимать настроение. Тяжелые мысли ушли, оставив после себя вкус коктейля и идиотскую песню, вертящуюся в голове.

Ночь уже почти стала утром. В доме было тихо, и Ирвин старался двигаться бесшумно, чтобы не нарушить покой мастера. Едва открыв дверь, он увидел, что из проема, ведущего в гостиную, падают лучи цветного света. Разувшись и скинув куртку, Вин вошел внутрь. В комнате работал телевизор, отбрасывая блики на мебель, пол и потолок. На диване, свернувшись калачиком, положив ладони под щеку, спала Леди. Ирвин замер, не решаясь подойти ближе. Мастер никогда не позволяла себе спать в комнатах общего доступа. Она всегда помнила об опасности, которую впустила в дом. Почему же сегодня Леди изменила своим же правилам? Настолько доверяет ученику? Или попросту устала?

Стараясь не дышать, Вин приблизился и наклонился к ней, опустившись на одно колено. Прикрытые веки и расслабленное лицо живо напомнили ему другой вечер, когда он также поддался иллюзии покоя. Но сейчас дыхание наставницы было ровным, размеренным. Ладонь, по-детски подложенная под щеку, была трогательна. Вин замер рядом со своим мастером. Он наслаждался тем, что видел. Любовался, как любуются картиной, танцем, скульптурой. Как слушают прекрасную музыку. Он и представить себе не мог, что человек способен вызывать у вампира такие чувства. Ирвина захватывала нежность.

Бесшумно выпрямившись, он поднялся к себе в комнату, выудил из шкафа плед и вернулся в гостиную. Поколебавшись несколько секунд, Вин осторожно, легкими движениями укутал Леди, подоткнув свисающий край. Потом, помедлив еще мгновение, опустился рядом на пол и позволил себе смотреть. Ему казалось, что все эмоции мастера им выучены и запомнены, что на лице Леди не может возникнуть выражение, ему неизвестное. Но покой, запечатленный в каждой черте, поражал вампира. Вин жадно впитывал атмосферу комнаты, наслаждался своими эмоциями, до сих пор неведомыми или хорошо забытыми. Казалось, он мог бы так сидеть вечно.

Ирвин задержал взгляд на губах Леди. Полуулыбка, замершая на них, была ученику нова. Она манила. Вин был голоден, но в данную минуту на голод не хватало внимания. Появилось совершенно другое, непривычное желание. Ирвин понимал, что если он разбудит свою наставницу именно так, как ему хочется, предела ее гневу не будет. Но в крови бурлил алкоголь, сделать глупость хотелось слишком сильно, и вампир решил рискнуть. Он приоткрыл губы, усилием воли заставляя клыки спрятаться. Десны противно зачесались, но Вин мужественно боролся с голодом. Почувствовав, что ему удается контролировать себя, Ирвин наклонился к губам мастера.

Я открыла глаза. Этот простой жест произвел действие пощечины, не меньше. Вампир отшатнулся назад, ударился спиной о журнальный столик и, болезненно охнув, сел на пол.

Я сама не знаю, какие черти дернули меня заснуть в гостиной. Видимо, сказалась накопленная за последний месяц усталость. Мою жизнь мало кто способен был назвать спокойной, но определенная доля размеренности в ней присутствовала. Во всяком случае, я сама регулировала свою активность. Раньше. До появления у меня ученика. Ирвин же вносил в привычный распорядок сумятицу и неопределенность, выбивая меня из колеи постоянными сюрпризами. Во всяком случае, за те пять месяцев, что он обучался у меня, событий произошло столько, что мне вполне хватило бы на год. И те сведения, которыми я обладала, отнюдь не обещали мне стабильности и покоя в будущем.

Уютно устроившись на диване, я сама не заметила, как задремала. Причем мне приснилось, что я поднимаюсь к себе и укладываюсь спать, поэтому пару секунд после пробуждения я никак не могла понять, где нахожусь. Разбудили меня прикосновения. Чуть приоткрыв глаза, я едва не вскрикнула от удивления: Ирвин укутывал меня пледом. Причем в его движениях сквозило столько заботы, что я ощутила потребность немедленно взглянуть на себя в зеркало. Может быть, я уже выгляжу так, что краше в гроб кладут?

Тем не менее, поступок ученика был неожиданным. Уже из чистого любопытства я закрыла глаза и притворилась, что сплю, наблюдая за ним из-под ресниц. Ученик укутал меня, сел рядом и замер, созерцая плоды трудов своих. Я искренне не понимала, что в моем облике заслуживает столь пристального разглядывания, но продолжила свой эксперимент. Мы оставались неподвижны минуты четыре, и я уже ощущала желание перевернуться. Все тело ныло и затекало, вынужденное сохранять позу. Только наемничья привычка, воспитанная долгими часами ожидания в засаде, не позволила мне отказаться от эксперимента. И я дождалась.

Ирвин внезапно судорожно вздохнул и наклонился ко мне. Его губы приоткрылись, и я увидела клыки, которые то увеличивались, то вновь прятались, маскируясь под обычные человеческие зубы. Так-так. Мы решили укусить мастера. Отлично. Когда лицо вампира приблизилось к моему, я открыла глаза. Ученик отшатнулся назад и, ударившись, осел.