Самое ужасное заключалось в том, что Вин не представлял себе цели происходящего. Такое знание дало бы ему иллюзию контроля: если пыткой стремятся добыть информацию или склонить к нужным действиям, то можно надеяться остановить истязание, выполнив требуемое. У Ирвина же такой надежды не было. Он старался не думать о том, что Леди могла отдать приказ пытать до смерти, потому что для него, значительно более крепкого, чем человек, такой расклад означал бы несколько суток непрекращающейся боли. Да и за что?.. Он упорно отказывался верить в то, что мастер сочла, что его проступок заслуживает столь жестокой расплаты.

Некоторое время спустя вампир осознал, что просить о пощаде мучителей совершенно бессмысленно: они были исполнителями, отрабатывающими контракт. Решение могла принять только его наставница. Вин пришел к выводу, что она ушла, чтобы не позволить себе остановить наказание раньше времени. Он не верил, что наемница сможет равнодушно наблюдать, не испытывая хоть тени сочувствия. Тем более, получать удовольствие от истязания. Несомненно, будь мастер здесь, она откликнулась бы на его мольбу. И согласилась бы если не прекратить пытку, то хотя бы даровать бывшему ученику уже желанную смерть.

Надежды рухнули, когда один из падальщиков сообщил ему, что Леди наблюдает. Через камеру. На экране. Отстраненно. Выходит, он попросту потерял всяческое значение для нее. Никто. Досадная помеха. Мертвый груз. Один из десятков убитых ею вампиров. Для нее — первой, кто смог вновь увидеть в нем человека. Вин ощутил, как его медленно поглощает небытие. Падальщики говорили ему что-то еще, но он ничего не осознавал. Вокруг была ватная тишина и пустота. До тех пор, пока не распахнулась дверь, впуская Леди. Рухнув на колени от болезненного толчка в спину, он осмелился незаметно посмотреть на ее лицо.

Вин предполагал, что никогда не сможет забыть выражение ее глаз. В самых тяжелых кошмарах, после которых он долго приходил в себя, задыхаясь и пытаясь унять бешено колотящееся сердце, ученик видел не падальщиков. А этот взгляд. В помутневших, полупьяных зеленых глазах скопилась убийственная ненависть. Животная жажда крови. Желание насладиться чужой болью. Ирвина поглотили одновременно жар и холод: огонь охватывал кожу, а лед затапливал внутренности. Леди была не в состоянии сфокусировать взгляд, и он метался по комнате, выбирая жертву для своей ненависти. И к лучшему: казалось, если глаза наставницы замрут, остановившись на ученике, того в очередной раз вывернет наизнанку. Ирвин задохнулся от ужаса, понимая, сколь острой и всеобъемлющей должна быть злоба наемницы. Пощада? Милосердие? О них не могло быть и речи. Более того, такую Леди он не осмелился бы просить. Челюсти наемницы сжались так, что натянувшаяся кожа резкими чертами обрисовала скулы и подбородок. Пальцы стиснули рукоять меча, словно хотели переломить металл пополам. Ровное, медленное и глубокое дыхание создавало вызывающий дрожь диссонанс. И голос Леди звучал незнакомо. Острый, как спица, звонкий и физически ощутимый, он ввинчивал каждое произнесенное ею слово в сознание.

Ирвин боялся застонать. Боялся громко дышать. Боялся встретиться с ней глазами. Привлечь к себе внимание мастера неосторожным движением или словом. Тело разрывалось от нестерпимой боли. Час сидения на стуле дался ему ценой почти всех оставшихся ресурсов. Но то, что творилось с душой Вина, было стократ хуже.

Разговор с Себастианом немного снизил накал ситуации, но не умерил страха перед наставницей. Тем более что Ирвин осознал, что она-то, как раз, справилась. Справилась с высшим. Слова, произнесенные мастером в ходе этой беседы, зародили в душе дампира отзвук надежды. Слабой, едва тлеющей надежды на то, что самое страшное осталось позади. Но, стоило в комнату войти Тони, Вин почувствовал, как мертвенный холод прокатился по позвоночнику до копчика, обжигая ужасом осознания: выполнив все, что требовалось наставнице, провинившийся щенок должен вновь вернуться к падальщикам. Он бы закричал, но не смог. Связки подвели.

Но Леди вновь преподнесла ему сюрприз, окончательно лишив окружающий мир всякой логики. Ирвин не понимал, чем обусловлена ее забота. Где кроется подвох. Что ждет его теперь, и почему мастер отказывает ему в смерти. Уверенный, что наказание будет продолжено, Вин не сразу поверил, что возвращается в логово. В свою комнату. Две недели назад он многое отдал бы за то, чтобы ощущать прикосновения рук Леди к своему телу. Пусть даже в виде оказания медицинской помощи. Теперь же каждое ее касание, бережное, осторожное, рождало волну тошнотворного ужаса. Тело болело все, целиком. А память неизменно подсказывала, что прикосновение повлечет за собой страдание.

Следующие два дня он практически не запомнил, впав в глубокое оцепенение. Постепенно Ирвин поверил, что Леди, действительно, сочла наказание достаточным. Тем не менее, жить дампиру не хотелось. Он не видел смысла. Теперь, когда он перестал что-либо значить в мире наемницы, у него не осталось никаких причин влачить бренное существование. Возвращаться к вампирам? Нет, так жить он уже не смог бы. А среди людей, похоже, места для него не осталось. Плавая в состоянии безвременья и полузабытья, Ирвин даже позволил себе расслабиться. И, судя по всему, едва не совершил очередную фатальную ошибку.

Тон, взгляд и слова мастера мгновенно вернули его в прежнее состояние плохо сдерживаемого ужаса. Именно в тот момент, когда Леди напомнила ему о невозможности безнаказанно ослушаться, для Ирвина рассеялись последние иллюзии. Он не знал, какой толщины стальные тросы заменяют этой женщине нервы. И что там кроется, в глубинах ее души. Но отчетливо понял, что надеяться на то, что наставница ушла, чтобы не видеть мучений ученика, было, по меньшей мере, наивно. Она выдержала бы зрелище и похлеще. Не проявив слабины. Не отпустив измученного болью и ужасом щенка. Вин легко и сразу поверил ее обещанию «найти аргументы», способные впечатлить дампира, даже после падальщиков. Угроза сломать руку поставила окончательную точку в метаниях. Тело, отчаянно пытавшееся восстановиться, и терпевшее крах за крахом, постоянно грызла боль. Нудная, тупая и настырная. Вин почти сжился с ней, научился терпеть, проваливаясь в забытье. Но малейшая травма усилила бы страдания стократ: у него не было и капли ресурса на восстановление. Леди не осознавала до конца своей власти над учеником. Ушиб, вывих, перелом швырнули бы его на новый круг ада. Вин готов был сделать что угодно, без оговорок, лишь бы его не трогали.

Ирвин понял, что альтернативы у него не осталось. Все, что он мог сказать в данной ситуации, это «да, мастер». Любая, совершенно любая просьба Леди воспринималась им, как приказ. Он послушно проводил время с наставницей, стараясь, чтобы его настороженность не была слишком очевидна: Леди это печалило. Если требовалось выпить кофе, Ирвин пил кофе, не ощущая его вкуса. Если требовалось говорить, он говорил, придирчиво выбирая каждое слово, исподволь фиксируя легчайшие признаки недовольства. При малейшем напряжении, проскользнувшем в тоне мастера, раны начинали саднить, напоминая ему о том, чем закончилось для него непослушание. Резкое движение, даже не нацеленное на него, вызывало удушающую волну ужаса. Вин замирал, как маленький зверек перед огромным хищником, чувствуя себя неспособным не то, что защититься, а даже убежать. Ему казалось, что он делает все возможное, чтобы не вызвать гнева наставницы.

Приезд Мрака открыл для Вина еще одну неприятную сторону новой реальности. Дампир ни секунды не сомневался, что, будь у наемника возможность, он не отказал бы себе в удовольствии, как минимум, ударить предателя. И не один раз. Ненависть, жгучая, смертельная, пропитанная желанием убить, сквозила в каждом жесте. Одновременно испытывая глубочайшее отвращение к себе и опустошающий, парализующий ужас, Вин старался не поднимать глаз, стать как можно более незаметным. Дыхание застыло за грудиной, вызывая боль в легких. Единственным препятствием, отделявшим его от новых мучений, ограждавшим ученика от ярости наемника, была Леди. Ирвин боялся наставницы, но отлично понимал, что сейчас она — его последняя защита. Судя по ее словам, касательно разрешения прикасаться к ученику, наемница отдавала себе в этом отчет. О мнении самого Вина относительно прикосновений к нему речи не шло. Ирвин застонал, обхватив руками голову. В результате глупых, необдуманных поступков он потерял не только право на уважение, но даже возможность распоряжаться собой. Своей неприкосновенностью. Своей жизнью. Или смертью. У него не оставалось вариантов, кроме как подчиниться. Все это время он опасался гнева Леди, опасался, что она, разъярившись, вернет ученика к падальщикам, и совершенно не учел опасности лишиться покровительства своего мастера. Мрак, всегда демонстрировавший отношение на грани с дружелюбием, сейчас источал ненависть. О том, какие чувства к предавшему наставницу дампиру питал, скажем, Красавчик, Вину было даже страшно подумать. Если Леди не убьет его а, потеряв интерес, выгонит вон… Пугала не смерть. А то, что могло ей предшествовать. Ему было жизненно необходимо поддерживать расположение наставницы. А Ирвин еще смел ей перечить…