— Из этого, — Тринити присела на камне и зачерпнула горсть жидкости, — Впервые сделали нас, биониклов, — опять пауза и долгий изучающий взгляд на Алю. — Я — бионикл.

Алька нахмурилась. Биониклы? Сделали? Это вообще как?

— А ты… ты живая?

Тринити долго и отрешенно смотрела в сторону Али, но москвичка понимала — Тринити ее не видит. Было похоже, что бионикл перебирает в голове миллионы критериев и вероятностей. Ее лоб прорезала такая неуместная и оттого неестественная морщинка. Губы сжались в напряженную линию. Наконец, ее взгляд сфокусировался на Але:

— Живая? — переспросила Тринити, — Похоже, уже да.

Бионикл медленно подняла руку к щеке. Коснулась себя пальцами, а потом медленно потянулась к Алиному лицу. Волна ужаса охватила Алю. Даже дыхание перехватило. Ей хотелось закричать, но из горла вырывались только жалкие хрипы. Тринити еле ощутимо дотронулась до Али, но ту как будто током ударило. Она вздрогнула всем телом и… проснулась.

Аля распахнула глаза и первое, что увидела: замахнувшаяся над ней ладонь:

— Аля, Аля, — мама со всей силы лупила ее по щекам. — Аля, проснись, Аля.

Щека горела и даже болела. Добавки совсем не хотелось.

— Стой, стой, — торопливо прокричала Аля, — Я не сплю, не сплю… — мама так и осталась с занесенной над Алей рукой. Выдохнула, села на кровати, наконец опустила руки.

— Ты так кричала, стонала… Я тебя трясла, брызгала водой — ничего не помогало.

Аля провела рукой по мокрой подушке. Ей казалось, что этот сон длился пару минут.

— Аля, — утомленным голосом проговорила мать, — я прошу тебя, сходи к Андрею Евгеньевичу, я волнуюсь за тебя.

— Мам, я ему позвоню, — девушка накрыла ладонью руку матери.

— Точно? — Лидия Андреевна была похожа на капризного маленького ребенка, которому обещают карусель.

— Точно, — Аля приобняла мать. У той вырвался вздох облегчения. Она свято верила, что психиатр решит эту проблему. Альке бы ее уверенность.

Утро субботы выдалось необычайно суетливым. Аля работала два через два, и ее выходные нечасто попадали на субботу или воскресенье.

Сегодня был такой вот редкий день. Аля пообещала Сергею пикник. Это была ее идея — приезжие часто не видят красот Москвы за тоннелями подземки и каменными джунглями спальных районов. Но ведь Москва это и парки, и мосты над каналами, и соловьи в зарослях сирени, и закаты над озером.

Хотя сегодня закатов не получится. Аля пригласила Сергея в одну из парковых зон — позавтракать у пруда. По этому поводу девушка с шести часов суетилась на кухне: заворачивала в лаваш рубленую курицу с капустой и помидором, заваривала зеленый чай с медом и имбирем. С ее точки зрения, это был лучший напиток для теплого летнего дня.

Мама, поджав губы, взирала на Алькины сборы с любимой табуретки в углу кухни.

— На пикник собралась? — откуда-то из угла в сторону плиты наплывала грозовая туча. Мама хмурилась.

— Да, с подругами из кафе, — Аля старалась быть максимально невозмутимой. Ну подумаешь, не с подругами, а с другом. И не из кафе, а… Да и зачем маме все это знать?

— А ты Андрею Евгеньевичу позвонила? — по туче пробежали искорки.

— Мам, ну что беспокоить человека в выходные, в понедельник позвоню, — Аля приобняла мать и улыбнулась.

— Ты абсолютно несерьезно относишься к своему здоровью! — Лидие Андреевне хотелось добавить "и к моему", но она промолчала. Не время.

— Мам, я отлично себя чувствую. Правда. Я же взрослая девочка. Я вполне могу сама о себе позаботиться. — Алька щебетала, словно пташка. Ее сегодняшнее настроение не могла испортить даже надвигающаяся гроза.

— Не знаю, не знаю… — мама смотрела, как Аля пакует две чашки, две тарелки, два набора столовых приборов. Интуиция подсказывала ей, что свою дочь, свою собственность, необходимо защищать.

— Ой, мам. Все ты знаешь, — Аля опустила свернутые бутерброды в рюкзак.

— Хочешь сказать, что ты вполне самостоятельная и готова бросить пожилую мать в одиночестве? — нелогично, но очень уверенно перевела тему Лидия Андреевна.

Дело запахло корвалолом. Аля знала все мамины спектакли наизусть, поэтому быстро сгребла в рюкзак пластиковые чашки и тарелки, подхватила термос, чмокнув маму и протараторив что-то вроде «люблю-тебя-мамочка-честно-честно», вылетела из квартиры. Мама же пошла за телефоном.

Алькины разговоры о самостоятельности беспокоили ее все больше. С этим нужно было что-то делать. Лидия Андреевна не вчера родилась и понимала, что пикник у дочери, скорее всего, не с подругами. Или не только с подругами. Пожалуй, пора было пускать в ход тяжелую артиллерию.

Удобно расположившись в кресле у журнального столика, Алина мама набрала знакомый номер, и спустя три гудка бодрым и почти радостным голосом пропела:

— Андрюшенька, дорогой, здравствуй.

_____

Пожалуйста, если вам понравилась книга, добавьте ее в библиотеку

_____

Тринити уже второй день пыталась снять интоксикацию у девочки-борха. Процесс выздоровления шел очень тяжело и осложнялся эмоциональным состоянием пациентки. Она почти ни с кем не разговаривала, большую часть времени лежала, отвернувшись к стене иногда тихо постанывая.

Химический ожог тела составлял девяносто семь процентов. Она была почти при смерти. Хорошо, что степень ожога была невысока: кожа пострадала вся, но не сильно.

В медкарте было указано, что девочка сделала это сама. Причину никто не выяснил. Тринити считала, что этому нужно уделить особое внимание, поэтому во время обхода пошла к ней в самом конце:

— Доброе утро, — Тринити широко улыбнулась.

Девочка-борх фыркнула и отвернулась.

— Как ты себя чувствуешь? — прописанные алгоритмы предписывали проявлять внимание, участие и дружелюбием и бионикл изо всех сил старалась это делать.

— Ты что, припадочная? Что скалишься, как больная?

Лицо Тринити тут же выровнялось. Бионикл отметила, что слова борха относительно ее улыбки надо будет обязательно обдумать и проанализировать. Так же она сохранила в памяти несколько новых для себя мимических масок, но сейчас важнее, что она получила ответную реакцию.

— Больной у нас являешься ты, — Тринити открыла карту, — Ты нанесла себе химический ожог. Скажи, зачем?

— Я хотела убрать эти уродские волосы! Что непонятного? — девочка кричала, из глаз ее лились слезы. Тринити казалось, что эти слезы не от физической боли, хотя это было бы самым логичным.

— Убрать волосы? Но ты же борх?! — Тринити совершенно не понимала.

— Вот именно! Борх! Я — борх, а он — отера!

— Он? — кажется, Тринити услышала что-то важное.

— Я просто хотела быть красивой для него! — в голосе девочки смешались нежность, сожаление, благоговение… Тринити подумала, что голосом можно выразить не меньше, чем лицом, и сделала себе пометку обдумать это и потренировать интонации. Однако сейчас нужно было понять, что же случилось у девочки.

— Я не понимаю, в чем проблема. Смешанные браки очень распространены, — Тринити озвучила вложенную в нее идею: расы равны, смешанные браки распространены. При желании можно даже зачать ребенка. Искусственно, конечно, но можно…

— Распространены? Между кем и кем они распространены? Вирфы и отеры еще уживаются друг с другом, а мы… Знаешь, как он называет борхов? «Мохнатые зверушки». Он смеялся надо мной! Я для него — мохнатая зверушка, — последнее девушка произнесла уже рыдая. Слезы было не остановить — она уткнулась в подушку и завыла тем воем, который так напугал и удивил Тринити пару дней назад.

— Смеялся? — Тринити выбрала из всего монолога единственное, что смогла однозначно проанализировать, — Но смех — это же хорошо.