— Я сейчас говорю не про обоняние или осязание, — профессор вел себя так, будто объяснял сложную работу нерадивым студентам: ходил из угла в угол, ерошил голубые волосы, вглядываясь в глаза слушателей, медленно проговаривал простые истины, — Я не об осязании, понимаете? Его мы можем убрать. Но как вы уберете душевные страдания того, кого специально делают бесформенным уродом, обрекая на одиночество и неприязнь?

— Душевные страдания? — в зале повисла напряженная тишина. — Я правильно понимаю, — опять говорила отера, — Вы предполагаете наличие… эмоций и личности у биониклов?! Они страдают?

Профессор сел назад в свое кресло. Положил морщинистые руки на подлокотники и уставился на собственный кончик носа.

— Есть основания предполагать, что в социуме у них развиваются зачатки личности. Да.

Выпалив это, голубовласый ученый, откинулся на спинку и прикрыл глаза. В зале было тихо. Если бы в этом мире были мухи, их полет абсолютно точно было бы слышно. Профессор уже был в том возрасте, когда любое противостояние давалось ему нелегко. Больше всего он мечтал сейчас уединиться в своей лаборатории и пересмотреть данные о работе эмоциональных центров биониклов. Он был прав и хотел физически держать доказательства своей правоты в руках.

После долгой паузы заговорила отера. Она обращалась к вирфу:

— Предлагаю вам профинансировать теоретические, — она сделала акцент на этом слове, — разработки по созданию организмов, устойчивым к сверхвысоким температурам, мы же апеллируем к комитету по этике для сбора дополнительной информации и возможного пересмотра данных по статусу биониклов. На этом сессию предлагаю считать закрытой.

Зал наполнился зеленоватым светом, и отовсюду послышалось шуршание и шепот. Помимо троих участников дискуссии, там присутствовало не менее полутора десятков особей разных рас. Кто-то из них вел записи, кто-то попросту был наблюдателем, но все они, независимо от своего статуса, были поражены услышанным. Зачатки личности у биониклов? Это ломало всю систему социальных отношений у жителей этого мира. Столь важная информация не должна ни в коем случае покинуть этих стен. До окончательной проверки и вынесения вердикта комиссией по этике.

Зал продолжал шуршать, профессор же, уворачиваясь от желающих поговорить, выскользнул за двери и медленно, опираясь о стены, пошел к себе в научный блок.

Тишину в его лаборатории нарушало лишь равномерное жужжание бионической капсулы. Борх заглянул внутрь через прозрачную часть купола: в ярко-оранжевой жидкости покачивалось тело молодого бионикла. Профессор приложил ладонь к сенсору и отдал нужные команды. Капсула будто вздохнула, слила жидкость и раскрылась. Тринити открыла глаза и села, как на кровати.

— Как отдохнула? — голос профессора был приветлив, почти нежен.

— Все системы в норме, профессор. А вот вы выглядите не очень, — Тринити свесила ноги из капсулы, накинула тонкую белую сорочку и легким прыжком встала. — Было сложное слушание?

— Да уж, с официалами разговаривать непросто, — профессор вздохнул и тяжело сел в рабочее кресло.

Тринити склонилась над ним, положила руку ему на плечо и тепло улыбнулась:

— Профессор, хотите, сделаю вам отвар крыжицы? С капелькой патиса, как вы любите?

— Будет здорово, Тринити.

Бионикл развернулась и ушла в кухонный блок. Профессор смотрел ей в след и думал об этих милых проявлениях заботы. Что из них есть часть заложенной программы детского медикуса, а что — проявления личности? А может, нет никакой личности, и он ошибается? А если есть, но комиссия по этике предпочтет этого не заметить? Борх потянулся к мониторам и вывел на них результаты исследований. Однако, услышав возню бионикла за спиной, тут же скрыл их. Пару мгновений спустя он почувствовал теплую ладонь на плече. Тринити подошла совсем неслышно. Она поставила перед ним чашку с ароматным отваром и посмотрела на профессора.

— Все образуется, — Тринити чуть сжала плечо старика, — рано или поздно, все образуется.

— Конечно, моя дорогая, — профессор положил ладонь поверх ее руки и участливо похлопал, — конечно.

— Не, ты от ответа-то не увиливай! — вопила Верка возмущенным голосом по ту сторону экрана. — То, что он добрый и умный, я еще в прошлый раз поняла. Лучше расскажи, как он целуется?

— Ах, Вера, — Аля с томным придыханием откинулась на кровати, оставив подруге созерцать лишь свои колени.

— Так, вижу, хорошо целуется, — Верка куда-то шла: дрожащий экран телефона выхватывал то бурную зелень, то яркую одежду. На заднем плане звучали клаксоны машин и эмоциональные выкрики.

— Тебе бы все об одном. А он, между прочим, — Аля села на кровати, — ценный специалист в своем отделе.

— Ну, видать, не только в своем отделе, но и вообще… специалист, — Вере нравилось подначивать скромную подругу.

— Да ты все об этом! — Алька даже покраснела.

— С моей точки зрения, это, — Вера выделила универсальный эвфемизм, — Тебе ой как нужно! Поэтому, — она сменила тон, — поэтому, подруга, я за тебя очень рада. Кажется, наконец-то попался вменяемый парень. А то вечно, с легкой руки твоей мамы, какие-то… — Вера не стала продолжать, но ее мнение было и так понятно по сморщенному носу и презрительному фырканью.

— Кстати! — Аля будто что-то вспомнила. — Он серьезно отнесся к моим снам! В отличие от всех вас. Даже рассказал, что у них там на Алтае есть какой-то шаман, который путешествует в трансе по параллельным мирам. Ну, он не то, что в это сильно верит, а просто говорил, что может быть всякое.

— Алька, — Вера эмоционально взмахнула руками. — Ты что, забыла, что я на Бали? Здесь этих шаманов, ведуний, колдуний, как собак нерезаных! Нужен шаман — будет тебе шаман!

— Да причем тут это, я разве шамана просила? Я тебе говорю, что человек не стал смеяться или отмахиваться. Или, как мама, — Аля подняла к потолку глаза, взмахнув руками, — Чуть не насильно отправлять меня к врачам.

— Кстати, как отнеслась твоя мама? — Верка сменила тон с шутливого на серьезный.

— Я ей ничего не говорила, — Аля понизила голос, почти переходя на шепот — Она пристала ко мне, как банный лист, со своим Андреем Евгеньевичем, — Аля переменилась в лице при воспоминании о навязанном ей психиатре. — Завтра буду ему звонить.

— Зачем? — Вера, казалось, была не столько удивлена, сколько взволнована.

— Ну, мама считает, что это у меня невроз, и мне пора пить таблетки, — Аля качала головой, передразнивая мамину мимику и интонации. Вера почему-то не засмеялась. Наоборот — сделалась необычайно серьезной.

— Аль, — подруга замолчала.

— Что?

— Ты меня прости, но твоя мама — та еще штучка.

— Да это я и без тебя знаю!

— Аль, ты никаких таблеток не пей, ладно? Согласись, сходи купи, но только не пей.

— Вер, ты что? Думаешь мама меня… — Аля была как будто удивлена и даже чуточку возмущена.

— Аля, я ничего не думаю, но только ты таблеток не пей! И вообще, потихоньку расскажи маме о своем Сергее. Что он у тебя положительный, перспективный. Плохо, что он не москвич.

— Вер, разве можно быть такой меркантильной? — Аля возмутилась замечанию подруги.

— Нельзя. Но твою маму в меркантильности еще пойди переплюнь, — подруга была совершенно серьезна и взволнована. — Ты позвонишь мне после встречи с психиатром?

— Позвоню. — девушка покорно кивнула монитору.

— Аль, я волнуюсь.

— Вер, ну ты чего? В конце концов, я же тоже взрослая девочка, — такая опека Алю немного утомляла и забавляла.

— Да, моя хорошая, — подруга поняла, что перегибает палку, нежно придвинулась к монитору, вытянув губки трубочкой. — Иди обниму.

— Я так по тебе скучаю, — Аля тоже уткнулась носом в монитор.