Я никогда раньше не видела подобный браузер и определённо не устанавливала его на компьютер сама. Но он всё равно там был. И у меня было ощущение, что это «тёмная сеть», о которой раньше упоминал Люк. Там он находил грязь на людей. Там он узнал об Алехандро.

И он открыл страницу, посвящённую Ларри Мэнсону.

Из Миссисипи.

Ну конечно.

Конечно, мой отец не дружил с каким-то неизвестным фермером-чудаком, который не доверял правительству своё пропитание.

Нет.

Потому что мой отец был экспертом по ядам.

И насильником по многим континентам.

У него не было нормальных друзей.

У него были преступные друзья.

У него были друзья-насильники.

Ларри Мэнсона посадили за изнасилование в восемнадцать лет, он накачался наркотиками и пристал к дочери соседей, насилуя её чужеродными предметами вместо своего члена. Ему дали десять лет. Выпустили, когда ему было двадцать восемь. И он не возвращался обратно.

Не потому, что перестал насиловать, а потому, что перестал попадаться.

Вероятно, это было из-за заявлений по всему штату Миссисипи о пропаже восемнадцатилетних девушек, которые все до жути напоминали его первую жертву.

Несколько тел в итоге нашли, но они слишком разложились, чтобы кто-либо когда-то узнал, что с ними произошло.

Отсюда и начались поиски, и я осознала, что Люк либо псих, который выживает практически без сна, либо у него невероятно хорошие навыки в онлайн-расследованиях.

Может, и то, и другое.

Но кое-что было очевидно.

Он был на пути в Миссисипи, в поисках Ларри Мэнсона.

Он собирался снова убивать.

И хоть отчасти это были ради других жертв, я была уверена, что это из-за того, что Ларри хотел навредить и мне.

Я знала это, потому что эти полоски бумаги с оранжевыми отметками на столе были тестами на мышьяк.

Оранжевый цвет означал высокий положительный уровень.

И моей чёртовой разделочной доски не было на месте.

— Что я могу сказать, Ларри? — произнёс я, вертя в руках разделочную доску. Эта вещь действительно была произведением искусства, смесью разных зёрен, профессионально совмещённых в милый узор.

Видите ли, единственной проблемой в этом было такое количество мышьяка, что тесты стали ярче, чем максимальный уровень на схеме расшифровки.

— Мне не нравятся мужчины, которые пытаются отравить женщин, — он был связан в своём амбаре. Обычно мне не нравилось ездить в командировки. Это было проблематично. Было тяжелее подчищать улики. Но ещё мне не очень нравилось тащить людей по штатам и нарушать федеральные законы. — Я хочу сказать, что считаю это общим правилом. Никому не нравятся мужчины, которые причиняют боль женщинам. Это жалко. Это трусливо. Это создаёт впечатление, что твой член напоминает карандаш. Но в любом случае, я отошёл от темы. Мне очень-очень не нравятся мужчины, которые пытаются отравить мою женщину, — сказал я, разворачиваясь, махая огромной разделочной доской, ударяя ею по голове мужчины.

Я не был любителем пыток.

Но что я мог сказать?

Он не признавался.

Мне нужно было, чтобы он признался в содеянном.

И мне нужно было знать, почему он это сделал.

Потому что не важно, сколько поисков я провёл прошлой ночью, после того как Эван уснула, и у меня появилось часа два, я не мог понять почему. Ну, дружил он с Алехандро. Ну, была она его приёмной дочерью. Ну и что?

Эван была не во вкусе Ларри.

Ему нравились только низкие, пухлые блондинки.

Он никогда не отступал от этого.

Так что он не мог злиться, что Алехандро не подпускал его к своей дочери.

Тогда каким был мотив, чёрт побери?

— Мужчины бросаются друг на друга из-за чёртовых девок, — он сплюнул кровь на солому на полу.

Девка.

Какого чёрта?

Кто ещё использует такие фразы?

Что за старомодный хрен.

— Боже, — прорычал я, качая головой. — Зачем травить чёртовую разделочную доску? Что Эван тебе сделала?

— Превратила этого мужика в сучку, — ответил он, качая головой.

— Алехандро? — спросил я, щурясь. — Он насиловал женщин в каждой стране, которую посещал, даже после того, как изнасиловал мать Эван и похитил её дочь.

— Что этот человек делал до неё…

Уф.

Чёрт.

Мне хотелось вырвать сердце из его груди и выжать из него всю жизнь.

Он не так уж ошибался.

Хоть я не мог найти никаких настоящих доказательств в интернете, так как события предшествовали большей части даркнета, там были истории про мужчину, похожего по описанию на Алехандро. Ритуальное, садистское насилие. Долгие, растянутые пытки, которые оставляли женщин полумёртвыми и обычно полностью выжившими из ума.

— Знаешь, он заставил меня согласиться заботиться о ней, если с ним что-то произойдёт.

— Заботиться о ней не значит убить её к чёртовой матери, недоумок.

— Эту фразу можно интерпретировать по-разному, придурок.

— Почему мышьяк? Почему было просто не убить её, когда она приезжала за вещами? Оу, — произнёс я, кривя губы.

Да уж.

Для большинства чокнутых, как Ларри, акт убийства был сексуальным. Самое насилие было властью. От убийства у них твердели члены. Одна женщина, за которую его посадили, была изнасилована неизвестным предметом. Готов поклясться жизнью, что он дрочил на трупы, прежде чем их закопать. Он не хотел убивать Эван своими руками, потому что она была не в его вкусе.

Полагаю, это чёртово благословение.

— Какая к чёрту разница? Он мёртв. Она переехала. Зачем убивать её сейчас? Почему не десять лет назад?

Он отвёл взгляд, отказываясь отвечать.

Я ненавидел таких ублюдков, которые заставляли меня играть в догадки, читать язык их тела, выяснять всё самому.

— Что? Потому что Алехандро увидел бы у неё симптомы? В конце концов вышел бы на тебя? — я выдохнул. — Немного жаль, что он не удостоился этой чести. Я ненавидел этого ублюдка, но он по-настоящему тебя помучил бы.

— Что? А ты нет?

— Обычно я убиваю довольно быстро и сухо. Мешок на голову. Нож по горлу. Просто, правда. Видишь ли, я не больной ублюдок, который кайфует от того, что причиняет кому-то боль. Я просто хочу избавить мир от больных психов, таких как ты. Обычно я даже даю выбор. Можно пойти к копам или умереть.

— Но у меня нет такого выбора.

— Нет. В смысле, зачем, чтобы ты мог в защищённой тюрьме сидеть до смерти? Это не так уж далеко. Ты сколько весишь? Далеко за сто пятьдесят. У тебя, должно быть, повышенное давление, холестерин, и мне не хочется думать, как выглядят твои артерии. Твои щиколотки и икры размером с чёртовы арбузы из-за задержки воды. Почечная недостаточность. Тебе всё равно не так долго осталось. И хоть может быть достаточно поэтично, если ты застрянешь в клетке и будешь дышать воздухом, который постоянно воняет дерьмом, будешь есть еду государства, которую так ненавидишь, боюсь, ты не сможешь это выбрать.

— Потому что эта сучка принадлежит тебе.

Я выдохнул.

— Не хочется тебя расстраивать, но мы в Америке. В двадцать первом веке. Больше никто никому не принадлежит. Но пока она не устанет от меня, да, я с ней. И даже если она устанет от меня, мне всё равно не плевать на неё. Видишь ли, так работают нормальные, здоровые отношения. Я знаю, что это понятие для тебя незнакомо.

— Верно, я должен слушать советы какой-то тощего маленького хакера.

Боже.

Он был мудаком.

Не беря во внимание его прошлое насилие и желание убить Эван, мне хотелось его убрать. Просто за то, что он несчастное существо. Слава богу, он жил на своей огромной ферме и не часто беспокоил людей своим ужасным характером.

— Ну и что теперь, маленький засранец? — спросил он, совершенно не беспокоясь из-за того факта, что он связан, и вся власть очевидно у меня.

Но у меня было ощущение, что это всё напускное.

Он привык иметь власть.

Отсутствие этой власти, должно быть, съедало его изнутри.