— До тебя, — подвёл я итог, делая будто первый глубокий вдох более чем за час. Так много времени понадобилось, чтобы рассказать ей все мрачные, гадкие подробности моей жизни. Час. Мы вот-вот могли опоздать.

Эван сжала губы, делая несколько долгих, глубоких вдохов. Я отдам ей это в самую большую заслугу в мире, она пыталась не показывать никаких эмоций во время моей истории. Она задерживала дыхание или дышала медленно. Она отчаянно моргала.

В конце её эмоции победили. Пока я говорил, текли слёзы, которые она даже не трудилась смахнуть, потому что как только это произойдёт, они сменятся новыми.

Но она не рыдала.

Она не просила меня остановиться.

Она приняла всё.

Затем она поступила здраво, очистилась с помощью слёз.

Это был единственный способ, которым уравновешенный человек может получить эту информацию.

Я не винил её.

На самом деле, когда закончил, я протянул руку, чтобы стереть с её щёк оставшиеся от слёз дорожки.

Она прильнула вперёд, скрутилась у моей груди, утыкаясь лицом в мою шею, покрывая сладкими поцелуями моё горло.

— Я говорила серьёзно, — сказала она, обхватив рукой мою спину и крепко сжимая.

— Что, куколка?

— Я серьёзно говорила, что это не важно, — сказала она, из-за чего у меня внутри всё сжалось. Она не могла и правда так думать, не по-настоящему. Верно? — Мне жаль, что это произошло с тобой. Это неправильно на таком уровне, который я даже не могу выразить, Люк. Но это ещё больше доказывает, какой ты хороший человек. Что ты смог пережить это, разорвать круг. Так много изнасилованных детей становятся насильниками. Но не ты. Ты был сильнее этого. И ты не скручивался в комок. Ты вышел и систематически избавлял мир от всех других, похожих на твоего отца и его друзей.

— Убивая их, — уточнил я, не желая смягчать слова.

— Подходящее наказание, — настаивала она.

— Почему? — спросил я, буквально выдавливая это слово.

— Что почему? — спросила она, целуя меня под ухом.

— Почему ты принимаешь такого парня, как я, Эв?

— Кажется, у меня нет выбора.

— Какого чёрта это должно значить? — спросил я, замирая. Она считала, что я каким-то образом… заставлю её остаться со мной? Боже, она правда считала меня кем-то, кто сможет…

— Это значит, что я влюблена в тебя, Люк, — сказала она, шокируя меня достаточно, чтобы полностью остановить вихрь моих мыслей. — Так что, конечно, я принимаю тебя. Грустного, мрачного, покорёженного, — продолжала она, пожимая плечами. — Со шрамами и всем остальным. Я люблю всё это, Люк.

У меня была насыщенная жизнь.

Я видел вещи, которые не увидит большинство людей.

Я делал немыслимые вещи, но видел столько же и чудесных.

У меня была семья.

Я завёл друзей.

Никогда раньше.

Ни разу за всю мою жизнь.

Никто никогда не говорил, что любит меня.

В смысле, как это могло быть?

Я не был достоин любви.

Я знал это. Я принял это в себе.

Но вот эта женщина, эта удивительная, красивая, уверенная, милая, сильная, но уязвимая, умелая, общительная женщина в моих руках, обнажённая, только что услышавшая всё омерзительное дерьмо, которое я натворил за свою жизнь… и она всё равно сказала это. Она всё равно это чувствовала.

Она любила меня.

Чёрт.

Что я должен был с этим делать?

Когда в нашу дверь постучали, в моей голове прозвучал странный, тихий голос, который сказал, может быть, я должен был сразу же полюбить её в ответ.

Проблема была в том, что я ни черта не знал о любви.

Я даже не знал, что это за чувство.

Но, может быть, возможно, это имело какое-то отношение к растущему чувству в моей груди, когда её глаза расширились от звука голоса её матери, которая поздоровалась через дверь.

Да, возможно, это было что-то вроде этого.

Моя мать стояла за дверью.

Моя мама стояла за дверью номера, в котором я голая лежала с мужчиной, которому только что призналась в любви.

Наконец услышав всю его ужасную историю.

Было такое чувство, будто меня поймали на воровстве. Хоть дверь и была заперта. Хоть я и была взрослой женщиной. Хоть я и не знала свою мать до вчерашнего дня.

Это было нелепо.

Но всё же, я подскочила на кровати, отчаянно хватаясь за одеяло, чтобы прикрыться, будто у этой женщины было рентгеновское зрение.

— Минутку, Габриэла, — крикнул Люк, открыто смеясь над моим странным поведением. Он поднялся и потянулся за своей одеждой. — Эв, куколка, нужно одеваться, — произнёс он, улыбаясь, пока я сидела как статуя. Он наклонился, залез в мою сумку и достал одежду. — И тебе нужно приготовиться к вопросам, — когда я, очевидно, не поняла почему, он пожал плечами. — Твоё лицо, Эван.

Боже.

Я чуть не забыла.

Казалось, так много всего произошло.

Я даже не чувствовала пульсацию, так сильно отвлеклась.

Но когда я встала с кровати и оделась, она началась снова — глухая, но настойчивая боль.

Пока я, полностью одетая, суетилась с обувью, Люк пошёл к двери, слегка улыбаясь мне через плечо.

— Готова ты или нет, — предупредил он, открывая замок и распахивая дверь.

— Я подумала, что остановлюсь здесь. Это по пути, — объяснила она, проходя в номер. Она всё улыбалась, явно довольная тем, что проведёт со мной больше времени, и я почувствовала себя виноватой за то, что хотела убраться из этой страны как можно быстрее. — Я так счаст… нет, — произнесла она, замирая на полпути от двери, каждый дюйм её тела напрягся. — Ты! — обвинила она, поворачиваясь к Люку, сжимая руки в кулаки.

— Нет! — рявкнула я, вскакивая с кровати, бросаясь встать перед Люком. — Нет. Люк этого не делал. Не делал, — настаивала я, удерживая её взгляд. — Прошлым вечером кто-то зашёл в номер, пока Люк ходил в магазин за едой.

— Кто? — спросила она, сжав зубы. — Кто это сделал?

— Кто-то, у кого была обида на Алехандро, — подсказал Люк. — С его прошлого визита в эту местность. Он хотел мести.

— Скажи мне, что он её не получил, — произнесла она, её губа дрожала от ярости.

— Не получил, — заверил её Люк. — Произошло только то, что вы видите. И он больше не доставит проблем.

Габриэла долгие пару минут смотрела на меня такими знакомыми глазами. Затем кивнула.

— Что ж, давайте доберёмся до города, проведём ещё несколько часов вместе. Затем вам нужно будет уезжать. Первым же рейсом, — сказала она, проходя мимо меня, чтобы — я не шучу — начать собирать наши вещи.

— Габ… мам, — сказала я, обнаруживая, что от этого обращения почему-то нет неловкости, даже если это так рано. — Мы можем…

— Нет, — сказала она, качая головой, засовывая в мою сумку раскиданную одежду. — Вам нужно ехать. Вам нужно убраться отсюда, на всякий случай.

— Я хочу провести время с…

— Да. Да. И с таким мужчиной, — произнесла она, махая на Люка одной из его баек, прежде чем запихнуть её в сумку. — Уверена, ты найдёшь способ протащить меня туда, нет?

Люк бросил мне улыбку, очень похожу на «я же тебе говорил».

— Я могу это устроить, Габриэла. Как только вы будете готовы.

— Всё будет решено. С интернетом теперь возможно всё, — сказала она, доставая из своего кармана телефон и протягивая его Люку. — Твой номер, чтобы я могла быть на связи. Напиши мне, как только вы приземлитесь, — она говорила всё это, снимая с кроватей постельное бельё. — Подождите, — она вышла обратно в коридор. Долгие несколько минут ничего не происходило, а затем она вернулась, закатывая перед собой чёртову тележку для уборки. — Давайте, за работу, — махнула она на тележку.

Так что мы принялись за работу.

К тому времени, как мы закончили, я была довольно уверена, что этот номер в мотеле был самым чистым, какой только можно найти в любой стране мира.

— Пожалуйста, скажите, что вы заплатили наличными, — сказала она, выкатывая тележку в коридор.