Я просто… хотела узнать, прежде чем беспокоить и его тоже.

Но, полагаю, мы ведь о Люке говорили.

Он всё знал и всё видел.

Я потянулась к двери, чтобы отпереть её.

Через секунду она открылась, и вошёл Люк.

Прошло четыре года, а он всё ещё был в чёрной байке с белыми завязками. Честно говоря, он больше не стеснялся при мне своих шрамов, но я думаю, это просто была привычка. На самом деле, на его прошедший день рождения я подарила ему подарочный сертификат в местный тату-салон, где работал один парень по имени Хантер, который специализировался на перекрытии шрамов татуировками и сделал мне огромный, замысловатый, чёрно-серый биомеханический эскиз.

Я хотела, чтобы он больше никогда не видел слово «раб», когда будет смотреть на себя.

Я нервничала, вручая ему сертификат, но он на самом деле чертовски… засветился.

Но он сказал мне, что эскиз нужно подправить.

Он не говорил, как именно.

Пока не пришёл домой с татуировкой на коже.

Он попросил Хантера добавить ярко-красное, анатомически правильное сердце в центре. И если присмотреться достаточно близко, можно было увидеть на одном из клапанов «Эв».

А я, ну, я расплакалась как чёртов ребёнок.

Но он всё равно был фанатом своих баек.

Откровенно говоря, я тоже.

— Ну? — спросил он, немного самодовольно, будто гордился собой.

— Как ты узнал? — спросила я, отворачивая тест от его всевидящих глаз.

— Ты больше игралась с едой, чем ела. Ты бледная. У тебя болит грудь. И, знаешь, ты пропустила чёртовы месячные, Эв. Довольно тяжело не сложить это всё в кучу.

— Мы никогда не говорили о детях, — осторожно произнесла я.

— Раньше не возникало никаких факторов, — он пожал плечами, потянулся за тестом и перевернул его.

— Люк…

Он молчал долгое мгновение.

Затем поднял глаза, с нечитаемым выражением, что бывало часто.

— Может, нам стоит оставить хижину в лесу, — сказал он, его губы слегка дёрнулись. — Если это девочка, и какой-то придурок когда-нибудь разобьёт ей сердце…

— Ты не можешь убивать и растворять парней нашей дочери, Люк, — с искренней улыбкой ответила я.

— Хочешь поспорить?

22 года

— Нет.

— Пап… — Луана, которую называли Лу практически с первого дня, произнесла это таким скулящим тоном, на который были способны только дочери-подростки.

Она была точной копией своей матери и бабушки — высокая и стройная, с блестящими каштановыми волосами, смуглой кожей и аккуратными чертами лица. От меня она унаследовала только глаза, которые были чуть темнее и чуть более глубоко посажены, чем у Эв.

«Я не умею читать их, — пожаловалась Эв, когда Лу было семь, и она очень старалась выдавать мелкую ложь за правду, — как не могу читать твои».

— Нет, — повторил я. — Это слово понятно на всех языках. Включая бразильский португальский. Который тебе знать не нужно, потому что ты не поедешь в Бразилию.

— Все остальные…

— Не надо. Не заставляй меня делать это, Лу, — умолял я. — Я буду себя ненавидеть, если придётся использовать эту грёбаную фразу. — Она скрестила руки на груди, в её взгляде появился вызов. С ней я всегда был не в теме, и она это знала. Чёрт. — Если бы все твои друзья прыгнули… Боже. Я не могу. Эв, твоя очередь, — сказал я, проводя рукой по лицу.

— Лу, ты же знаешь, почему мы не ездим в Бразилию, — сказала Эв, усаживаясь рядом со мной, кладя ноги мне на колени.

— Алехандро мёртв уже, ну, больше двадцати лет. Не думаю, что нам нужно переживать из-за его врагов, мам.

Итак, мы решили, когда она станет достаточно взрослой, быть с Лу предельно честными. Она выросла зрелой, уравновешенной, разумной, способной расставить всё по местам и проанализировать. Она знала об Алехандро, что он сделал с её бабушкой, как забрал Эв и воспитывал её, что делал с другими женщинами по всему миру и чем зарабатывал.

— Нет, — тихо произнесла Габриэла, но в её голосе была и сталь. — Скажи своим друзьям, что в Тёркс и Кайкосе (прим. островное государство в Карибском море) в это время года очень хорошо.

Мы не хотели запирать Лу от мира. Эван хотела, чтобы Лу наслаждалась путешествиями, как она сама с детства. Так что два раза в год, каждый год с тех пор, как ей исполнилось два года, мы выбирали места для путешествий. Мы крайне тщательно изучали локации, которые могли быть связаны с покойным Алехандро Крузом.

Лу видела самые красивые места этого мира, играла с детьми различных культур и, когда стала старше — и при одной мысли об этом у меня сводило зубы — флиртовала с парнями своего возраста на разных континентах.

Но Бразилия, хоть и была родиной Габриэлы и Эван, всегда была под строгим запретом. Из-за Алехандро, конечно же, но ещё из-за того, что я сделал, пока находился там.

Было ли это справедливо по отношению к Лу?

Нет.

Но так просто должно было быть.

Лу приподняла брови, в глазах — которые я мог прочитать, потому что они были такими же, как мои — появилось любопытство.

— Вы заплатите за Тёркс и Кайкос? — спросила она со всем своим восемнадцатилетним восторгом.

Эв бросила на меня взгляд, и я пожал плечами.

— Если это значит, что ты не будешь даже думать о том, чтобы поехать в Бразилию, пока тебе не исполнится, я не знаю, лет тридцать, то мы с радостью заплатим за Тёркс и Кайкос.

После этого заявления раздался визг, от которого Диего громко крикнул.

— Ох, тише, — покачала головой Лу, глядя на него. — Ты просто завидуешь, потому что не можешь поехать. Ладно. Я всем позвоню.

Она ускакала, и Габриэла кивнула нам, возвращаясь на кухню, где готовила большой воскресный обед.

— Знаешь, — сказала Эв, кладя голову мне на плечо. — Мы довольно хорошо её воспитали. Знаешь, учитывая, что я была экспертом по ядам, а ты карателем-убийцей.

— Меня практически обижает то, что она выросла такой нормальной, — согласился я, вызывая у неё смех, и обхватил её руками.

— В конце концов придётся рассказать ей, что мы сделали в Бразилии, — сказала она, будучи голосом разума.

— Конечно, но я только что купил нам ещё двенадцать лет, прежде чем придётся открывать эту банку с червяками.

— Это правда, — согласилась она, целуя мою шею. — Ты ведь знаешь, что она берёт в эту поездку своего парня, верно?

Я не знал.

Потому что я обычно решал не думать особо сильно об этом парне, всем сердцем веря, что ни один парень на земле никогда не будет её достоин.

Опять же, старый добрый я заполучил Эв, так что как я мог рассуждать?

— Чёрт… У меня ведь ещё есть щёлочь внизу, да?

Конец