— Эй, кто-нибудь знает историю, как Халлек Бурный Кулак пробился сквозь полчища короля-призрака, а самого его убил в поединке?

— Что-то знакомое, — сухо ответил Арен. — Хотя я слышал нечто подобное о кроданском воине по имени Хокке, который взял приступом крепость Чернокнижника.

Кейд хихикнул.

— Думаю, теперешний вариант понравится тебе больше. — Его озаренное фонарем лицо оживилось, и представление началось. — Итак, Халлек растерял верных друзей, следуя через Равнины Ядовитого Пламени. Остался при нем единственный товарищ, с которым он не разлучался никогда: меч, рдеющий, словно поток лавы, несокрушимый и острый, как зубы времени. Пламенным Клинком звался он, и с ним-то Халлек явился в логово злейшего врага, глашатая Чужаков, короля-призрака!

Всем хотелось отвлечься, и они внимательно слушали рассказ Кейда. А вода между тем хищно захлестывала камни, поднимаясь все выше и выше.

«Я опоздала. Опоздала. Опоздала».

Орика беспокойно постукивала ногой по полу повозки, рядом с ней примостилась лютня в футляре. Сарды, как и оссиане, не особо заботились о пунктуальности, но сегодняшний вечер был исключением.

Музыканты с инструментами разместились в двух повозках, крытых холстиной. Перед ними возвышалась очередная проездная башня, уже третья на их пути. Опять задержки, проверки, обыски, и с каждым упущенным мгновением вода в пещерах прибывает.

Когда их повозки достигли горной дороги, на ней было не протолкнуться. Высоких гостей и их приближенных теснили купцы, спешно подвозившие товары, а также отряды солдат, переброшенных из гарнизона Моргенхольма. Присутствовали и признаки Железной Длани: огромный черный фургон с большими колесами и намалеванными по бокам крестами о двух перекладинах. Его содержимое оставалось загадкой, но, когда он проезжал мимо, Орику зазнобило от страха.

Вскоре дорога сузилась, зажатая между двумя горными кручами, каждую из которых венчала приземистая сторожевая башня; впереди предстал Хаммерхольт. Некоторые из музыкантов разинули рот, увидев эту громаду — целый лес прямоугольных башен среди многоярусных стен, уступчато вздымающихся на фоне вечернего неба.

Когда путники оказались внутри, движение замедлилось еще больше. Даже самые горячие ревнители порядка не могли управиться с таким множеством людей, прибывших единовременно, ведь крепость строилась для обороны, а не для приема гостей. Они медленно продвигались по тесным переходам, предназначенным для сдерживания противника, под рядами бойниц, сквозь которые так удобно выпускать стрелы и лить горячее масло.

Наконец повозки достигли последнего поста перед внутренней крепостью, где и должно было состояться вечернее празднество. Пробил уже одиннадцатый колокол света. У Орики осталось меньше двух часов; скорее, даже полтора. Их выступление, назначенное на двенадцатый колокол, должно было продлиться полтора часа, после чего гости отправлялись праздновать. Далее следовал перерыв перед следующим выступлением — наилучшая возможность ускользнуть. А если все начнется позже или затянется…

Но нет. Кроданцы следят за временем лучше всех в Пламении.

— Не волнуйся, — сказал Олин, пожилой криволомец, игравший на идре, традиционном оссианском барабане из бараньей кожи. — Слушатели есть слушатели, простые они или благородные.

Орика прекратила стучать ногой и с благодарностью улыбнулась Олину. Он не понимал причины ее беспокойства — она без страха сыграла бы перед самими Воплощениями, — но его участие было очень любезным. Некоторым из музыкантов явно не нравилось, что к ним прибилась сардка, но большинство, как и Олин, относились к Орике доброжелательно, а арфист поглядывал на нее с явной похотью.

Руководителем труппы был выходец из Дождливого края по имени Эдгин, уже не первой молодости, постоянно взвинченный, с пышными усами и гривой лоснящихся черных волос, которыми он то и дело встряхивал. Он разговаривал с привратником, пытаясь сдержать раздражение, когда к нему обращались с теми же вопросами, на которые он отвечал уже в двух проездных башнях. Кроданские солдаты досматривали повозку, с особенным подозрением поглядывая на Орику. Она уставилась в пол и помалкивала.

Вот бы Харод был рядом. Без него она неожиданно ощутила себя неприкаянной, и это чувство ей не понравилось. Она всегда держалась независимо даже по сравнению с другими сардами, ценившими свободу превыше всего на свете. Как быстро она привыкла, что рядом с ней постоянно присутствует высокий, основательный Харод. Как легко она доверилась ему, а ведь когда-то отвечала за себя сама.

И как нелепо она ревнует к Маре, которая сегодня находится рядом с ним.

Лохматая Лицедейка выделывает свои фокусы, а Сабастра, Воплощение Любви и Красоты, превращает людей в глупцов, и обе они действуют сообща. Поначалу Орика сочла Харода чудаком, но потом узнала обычаи Харрии и была тронута неуклюжими уверениями рыцаря в преданности тем вечером, когда она играла во дворце у его отца. Для харрийцев, считавших, что проявлять свои чувства позволительно лишь неотесанным смердам, это было безумно романтично и невероятно галантно.

Разумеется, она ему отказала, потому что знала, что Харод уже помолвлен, и хотела спасти его от самого себя. Но он не унимался и, когда она отправилась в Оссию, последовал за ней, нагнав по дороге. К тому времени он обо всем рассказал своей нареченной и погиб в глазах собственной семьи и всех, равных ему. Орика объяснила Хароду, в каком положении находится, и предупредила, что может предложить ему только дружбу. Харода это не остановило, поэтому она позволила ему сопровождать ее. У сардов не принято отвергать тех, кто к тебе тянется.

Она знала, что Харод сгорает от любви, но он всегда держался скромно, учтиво и сдержанно. Сарды не привыкли скрывать свои пылкие страсти, а здесь все было иначе; Орика и не ожидала, что ради нее пойдут на такие жертвы. Этот добрый, достойный уважения человек влюбился в нее с первого взгляда и оставил ради нее все, что имел. Такое кому угодно вскружит голову.

Он разительно отличался от других мужчин, влюблявшихся в Орику раньше, и совершенно не соответствовал ее представлениям о том, кто ей нужен; она не понимала, что происходит, пока не стало слишком поздно. Теперь без разбитого сердца не обойтись. Они были вместе, но соединиться им не суждено. Всем известно, что сардам разрешается делить ложе только с соплеменниками.

— Эй вы, проезжайте!

Окрик прервал ее мысли. Привратник закончил разговор с Эдгеном, и обе повозки музыкантов, миновав арку, оказались в битком набитом дворе, где уже разгружали с десяток других повозок.

Не успели они остановиться, как к ним кинулся взбудораженный человек в изящном бархатном костюме и накидке из медвежьей шкуры.

— Эдген! Клянусь Вышним, куда ты запропастился?

Распорядитель празднеств — краснолицый, очкастый, с седыми усами, пышными бакенбардами и в кроличьей шапке на лысой макушке, — очевидно, провел на ногах целый день, и его запас терпения уже иссяк.

— Мои глубочайшие извинения, — сказал Эдген. — Мы выехали чуть свет, но по дороге потеряли колесо и…

— Вели своим людям приготовиться! Через десять минут вы играете в Западной галерее! Вы… — Он осекся, заметив ярко-зеленые глаза Орики. — Это сардка?

Эдген побледнел.

— Мадилла занемогла, и ее пришлось подменить. У меня не было выбора. Уверяю тебя, играет она прекрасно…

— Клянусь кровью Товена! Мне все равно, как она играет! Она… — Распорядитель зажмурился и прижал пальцы к вискам, на которых вздулись жилы. — Ну да ладно. Уже поздно что-то менять. Уповайте, что присутствие сардки не вызовет недовольства у принца.

— У принца? — взвизгнул Эдген.

— Я обещал ему, что отборнейшие оссианские музыканты исполнят перед ним лучшие песни страны, которой ему предстоит править. Поэтому и выбрал вас.

— Она из Оссии… — неуверенно начал Эдген, но взгляд распорядителя дал ему понять, что продолжать не стоит.