— Взаимно, — кивнул друг, и мы разошлись в противоположных направлениях.

Лишь сделав несколько шагов, я позволил себе обернуться, чтобы проводить спину закадычного друга, исчезающего в сгустившемся тумане.

Дебора.

После сегодняшней выставки мне было как-то не по себе. Я снова и снова прокручивала в голове момент смерти того парня из клиники. Теперь я знала его имя — Итан Рид. И это делало его еще ближе или реальнее, не знаю, как правильнее описать то, что я ощущала. Однако я никак не могла отделаться от мысли, что та встреча и сегодняшнее узнавание его портрета на выставке — все это кусочки какой-то роковой головоломки, которую я никак не могу сложить воедино. Увидеть цельную картинку…

Я вспоминала, как умирал Рид, а потом резко возвращалась мыслями к Мартину. Меня ошеломлял факт их знакомства с Итаном. Мерещилось, что это что-то невообразимо запретное, запредельное… Словно они из разных миров, и их встреча немыслима в одном измерении.

А потом я старалась до мельчайших подробностей припомнить, как вел себя сегодня муж. Что говорил, как смотрел…

Заметив на выставке портрет Итана, Мартин мгновенно изменился в лице. Он был взволнован, нервничал…

А впоследствии я вообще нашла его на улице. И вид у него был неважным. Поверхностное дыхание, судорожные вздохи…

Они с Итаном были настолько дружны? Почему я никогда не слышала о нем?…

А картины мне, безусловно, очень понравились! До такой степени, что мне бы очень хотелось повесить некоторые из них в этом огромном мертвом доме. Они бы мгновенно оживили его своими теплыми красками.

Рассматривая нарисованный Сэмом портрет Итана Рида, я не могла не отметить, что тот был полной противоположностью Мартина. В больнице этот контраст во внешностях не настолько сильно бросался в глаза. Да и вообще — с чего это мне вдруг вздумалось сравнивать этих двух мужчин??

Однако напрасно я задавалась этим вопросом. Мозг продолжал подбрасывать мне картинки:

Карие глаза, пухлые губы, беспорядочно торчащие в разные стороны каштановые волосы… Признаться, черты его лица не были такими идеальными как у Мартина. Однако несмотря на это, в нем была какая-то особенная привлекательность. Ни с чем несравнимое обаяние.

Наверное, именно своей харизмой он притягивал к себе стольких людей. На выставке было так много тех, кто считал себя другом Итана! И чувствовалось, что они и в самом деле настоящие товарищи. Как и говорил художник Сэм.

То, как все горевали по Риду, заставляло волей-неволей задуматься, стал бы хоть кто-либо так же оплакивать Мартина? А меня саму? Кто-то будет тосковать по мне, если я вдруг исчезну?

Наверное, только тетя Рози и Дженни. Ведь у меня не осталось больше друзей. Мартин даже полноценно общаться ни с кем не позволял мне.

Вернувшись домой, я села за свое новенькое пианино. Однако даже музыка не смогла отвлечь меня. Картинки прошедших дней вихрем крутились в голове, создавая причудливый калейдоскоп эмоций и ощущений.

Я никак не могла осознать и объяснить свои чувства, когда Мартин обнял меня. Как ни странно, он никогда раньше не обнимал меня. По крайней мере, я не помню, чтобы это было сделано, как бы это сказать, с чувством… с теплотой. Эти объятия были такими уютными, нежными, будто он пытался закутать меня в защитный кокон своих чувств. Спрятать от всего мира, но не эгоистично как прежде, а с целью обезопасить, подарить покой.

Как все изменилось! Обычно я нуждалась в защите от самого Мартина.

Но было кое-что еще. То едва ощутимое, что когда-то уже проскальзывало между нами. Еле уловимый трепет, гасимый в груди жар, которому я не давала вспыхнуть, страшась последствий своих эмоций. Тушила, не позволяя тлеющему внутри огоньку разгораться в пламя. Ведь страсть, пробудившаяся к этому человеку, могла снова захватить разум и закинуть меня в совсем другой огонь — опасный и темный. Удушливый, запирающий волю и ограничивающий свободу. Я боялась довериться Мартину, кем бы он ни был сегодня. Дрожала от одной только мысли, что этот мужчина вновь может пробраться в мое сердце, разрушая, сдавливая, обжигая своим грубым холодом.

Но все изменилось…

Подняв крышку инструмента, которую было уже закрыла, я стала играть веселую мелодию. Сама бы не смогла объяснить, что же на меня нашло! Однако сейчас мне впервые за долгое время хотелось чего-то радостного, задорного!

Услышав веселые аккорды, раздающиеся из гостиной, в комнату робко заглянула горничная, за ней подошла и вторая, потом кухарка. И вскоре в большой гостиной началось целое столпотворение сначала молча притоптывающей в такт мелодии, а затем с моего молчаливого согласия — и пляшущей под живую музыку прислуги.

Мне не верилось, что все это происходит наяву! Но как же было хорошо!

А затем дверь в комнату вновь отворилась, и оттуда показалось изумленное лицо Мартина. Все мгновенно застыли, со страхом в глазах повернувшись ко мне.

В другое время я бы сделала тоже самое, готовясь к худшему. Теперь же я лишь смущенно улыбнулась, застигнутая врасплох.

— Продолжайте, не буду мешать, — сказал муж, поймав мою улыбку и ответив хитрым подмигиванием.

И дверь снова закрылась, оставляя в душе расцветающее тепло.

Удивлению прислуги не было предела!

Они оглядывались то на захлопнувшуюся дверь, то на мое улыбающееся лицо, силясь понять, что произошло с моим мужем.

Но у меня не было ответа на их безмолвные вопросы. Я сама постоянно была в раздумьях по этому поводу.

Так что все так же улыбаясь, я лишь качнула головой и вновь принялась за жизнеутверждающие мотивы.

***

А среди ночи меня внезапно разбудил крик, доносившийся из комнаты Мартина.

На часах было четыре утра. Недолго раздумывая, я накинула шелковый халат и, покинув свою комнату, подошла к двери его спальни, находившейся напротив.

Каждый раз, когда я подходила к этой комнате, мое тело охватывала нервная дрожь. Однако сегодня все было иначе.

Внутри вновь кто-то истошно закричал, а потом раздалось невнятное бормотание. Мартину, наверняка, снился кошмар, и я все же заставила себя войти.

Муж лежал на кровати в одних боксерах. Весь покрытый капельками пота, он стонал, хватаясь пальцами за простыни, и что-то говорил во сне. Вначале мне трудно было что-либо разобрать в его неосознанной речи, но потом я отчетливо услышала:

"Сэм, я живой! Это же я, — эти слова настолько поразили меня, что бы они ни значили, что я принялась будить Мартина, лишь бы прекратить обуревавшие меня сомнения. — Знаю, ты видишь перед собой Никса, но это я, Итан!» — бормотал мечущийся на простынях… Мартин? Или все же Итан?..

Сумасшествие какое-то!

Я стала осторожно трясти его за руку. Однако быстро сообразив, что это бесполезно, обхватила лицо мужа и начала звать его:

— Мартин, Мартин, просыпайся. Тебе приснился кошмар, — безрезультатно.

Тогда, сжав от напряжения пальцы, я произнесла то, что вертелось на языке, требуя выхода:

— Итан, проснись! Пожалуйста…. Итан…

Он на секунду замер, едва услышав имя Рида, а затем широко распахнул глаза, в которых уже не было ни тени сонливости. Напротив, взгляд моментально стал абсолютно осмысленным. И в нем сквозил ужас.

Я отошла. А муж присел на кровати и заозирался. Как тогда, после операции, когда его впервые привезли домой из больницы.

Но если в те дни во взоре Мартина доминировала отрешенность, то сейчас его глаза были полны страха. Чувствовалось, что он не может понять, где находится. Или, что было вероятно ближе к истине, как он вообще тут очутился!

Тяжело дыша, Мартин резко выпрямился на кровати, садясь ровнее, и мы вдруг оказались лицом к лицу.

— Мартин, успокойся, — осторожно сказала я, глядя в его бегущие глаза. — Это только плохой сон, — попыталась успокоить, хотя у самой руки тряслись от волнения.

Тогда я вновь подошла почти вплотную к нему и присела на край постели. Медленно поднеся руку к лицу мужа, я легонько дотронулась до него. Мартин сидел, смотря на меня во все глаза.