— Все это… звучит слишком… хорошо, не думаешь? — запыхавшись, я обхватила гладкое дерево двумя руками. Длинная исподняя рубаха подтянулась вверх, обнажив покрытые ссадинами колени. — Им нельзя… доверять.

— Они не такие, — вступился Киан, но совсем не контролировал голос. За одно предложение проявилось столько эмоций, совсем не уместных для воина, или солдата, или…

Я вспомнила калтскую площадь, на которой мы вдруг встретились, как по благословению Природы.

— Тот беглец с границы тоже был не таким? — возможно, мои слова прозвучали грубо, но я не пожалела.

Киан вскинулся, поджав губы, но перечить не стал: понимал и сам видел, что я права. Расправив рубаху, я направилась к костру, вокруг которого никого уже не было, и сдернула с веревки свою одежду. Еще мокрая, она пахла какими-то цветами и почти неощутимо — потом.

В неожиданно показавшийся тесным шатер вновь вошел Эрд. Застав меня в неглиже, он смутился и попятился назад.

— Да что ты, оставайся. Все свои ведь! — напряжение последних месяцев дало о себе знать, и я начала заводиться. И Киан еще так смотрел исподлобья, будто не было никакого разговора, будто сам не показал, что хочет уйти. Слов не находилось, а вот желание почесать кулаки становилось прочнее.

Эрд выдержал мой тяжелый взгляд и молча опустился к костру, жилистыми загорелыми руками подтянув к себе принесенную корзинку.

— Нам некуда сейчас идти, мы опоздали, слышишь? — Ариэн не приближался, но никак не мог найти дела для своих рук, начав перебирать лежащие на высоком сундуке поношенные тряпки. — Когда закончится Ледяная декада, Мия отправит с нами проводника. До ближайшего города. А в такую погоду нас унесет на первом же спуске, или на патруль напоремся.

Слабость коснулась ног, совсем не вовремя задрожали колени, но я упрямо сжала зубы и, натянув штаны, закрепила ремень. Водоворот мыслей затягивал. В какой-то момент я задалась вопросом: куда спешить и от кого мне так хочется бежать? Ответа не было. Я смотрела на окружающих меня мужчин и не могла понять, о чем они думают. Как будто дар отказывался меня слушаться.

Именно сейчас, растерянно оглядываясь и ничего не понимая, я подумала, что с каждым разом возвращаться в реальность было все труднее. Хотя я и продолжала почему-то за нее держаться. Из-за чего-то. Или кого-то?

— Остановись, — мягко попросил Ариэн, перехватывая мою руку. — Если бы они хотели, мы бы не выжили. Здесь нет врагов.

Я опять глянула на очищавшего земляные плоды Эрда. Сейчас он, перевалившись на колени, рылся в разложенных на переносной полке колбах. Поднес одну из них к свету и спокойно протянул мне. На его несимметричном лице не прослеживалось презрение, губы не искажались в усмешке. Только не пропала настороженность в узких раскосых глазах.

— Настойка. Должна успокоить, — прокомментировал он. По привычке я подумала о ядах, но Ариэн был прав, останавливая мою паранойю: если бы не эти люди, я бы уже не дышала.

Я боялась засыпать. Стоило однажды потерять доверие к чужакам, теперь казалось, что моей слабостью непременно воспользуются. Чему удивляться, если даже Киан не видит во мне человека?.. Достаточно только закрыть глаза, и начнется суд. Справедливый суд. Я же помню, как мы прореживали их селения в поисках Темных и бежавших из столицы отступников. А они уж точно не могли забыть.

Вскоре Мия вернулась, вынесла помойное ведро и плюхнулась рядом со мной на пуф, настойчиво рекомендуя смазать все мои раны и ушибы. Я ждала подвоха молча, следя за каждым ее движением, пытаясь уловить малейший намек на притворство. Незаметно поглядывала и на не сидящего на месте Эрда, то и дело убегающего под ливень по поручениям Мии. Его кроткая покорность меня напрягала, но, судя по всему, так он пытался отплатить за спасенную жизнь. Больше в шатре никого не было: лишь пару раз дети прибегали с сырым валежником, оставляя его сушиться на теплых камнях вокруг костра. Так что я не знала, сколько еще людей находилось в округе, и были ли среди них воины.

Я не заметила, как Мия осторожно потянулась ко мне, и вздрогнула, когда ее пухлые намозоленные пальцы коснулись повязки. В защитном жесте приподняла сжатые кулаки к груди. Только на инстинктах, за что стало стыдно. Мия смотрела на меня с сочувствием, не как на побитую собаку — как на ребенка, ободравшего при падении колени. И в этом сочувствии не ощущалось лжи или наигранности. Заставив свой разум работать, я осторожно потянулась к ее мыслям. Они оказались светлыми, лишенными так хорошо знакомых человеческих пороков. Сидя передо мной, она думала о кипящих над огнем истолченных травах, сне и меховой накидке, которую придерживала на ее плечах чья-то рука. Ни мести, ни злости, ни страха. И я поняла, что с радостью хотела бы оказаться на ее месте. Там, где всегда тепло и можно без страха закрыть глаза, когда кто-то обнимает со спины.

Но это не моя жизнь.

— Рану нужно обработать, а то останется шрам, — просительно произнесла Мия, выдергивая меня из ее мыслей, и я, сдерживая вдруг навернувшиеся на глаза слезы, только коротко кивнула в ответ.

Киан

Кажется, дождь прошел, но я не сразу заметил, как гул и стук по крыше сменила тишина. Все вокруг как-то терялось, и мысли тоже никак не желали собраться воедино. Я медленно расчесывал пальцами длинную белую гриву необъезженного молодого скакуна, вспоминая жизнь, которой, казалось, у меня никогда не было. Императорские конюшни, где мне позволяли проводить свободное от службы время, веселые вечера в припортовых тавернах — жизнь до рабства. Уже давно я об этом не думал — просто вычеркнул из памяти, — но сейчас, среди покоя и беззаботности кочевой жизни, воспоминания возвращались. Кажется, я просто искал способ не думать о настоящем. И у меня не получалось.

Будто почувствовав мое настроение, жеребец извернулся и вопросительно толкнул меня головой в плечо. Я провел рукой по его шее и почему-то улыбнулся, хотя от холода все тело пробрал озноб. Но я бы не нашел в себе сил вернуться к очагу в шатре, где осталась Эвели. Снова встретиться с Ее взглядом, в котором было столько разочарования. Она была права, не доверяя незнакомцу. Я же совсем не подумал о том, что Она всегда знает больше, чем можно увидеть или услышать. И если бы не оказалась тогда рядом, я точно был бы мертв.

Холодный ветер трепал свешенный набок полог, в темноте декадного дня прорезались слабые просветы. Я знал, что это ненадолго, и скоро небо вновь затянет черными-черными тучами.

Жеребец фыркнул и потянулся за сеном. Я тоже вспомнил о голоде, но не хотел отсюда уходить, не хотел шататься по лагерю между рядами палаток, повозок, шатров и отхожих мест, пытаясь найти себе хоть какое-то применение. Но пришлось: живот урчал, до жгучей боли скручивая внутренности.

Попрощавшись с жеребцом, я вышел на улицу, и в кожу мгновенно впиталась сырость. Подняв ворот мундира, я осмотрелся. Сейчас в лагере почти не было мужчин, только женщины сновали между неровными рядами, шелестя разноцветными юбками и пытаясь поймать балующуюся детвору. Стараясь остаться невидимым, я пригнулся и, перевалив через пустую коновязь, направился к шатру Мии.

Женщина отерла тыльной стороной ладони лоб и с наигранным неудовольствием отложила невыжатые мыльные простыни.

— Давайте я помогу, — предложил я, задергивая полог ее шатра.

Над костром дымылись какие-то сухие корешки и травы, обтянутые грязно-серыми лентами, и от их запаха вдруг захотелось улыбаться.

Хозяйка задумчиво покачала головой, но согласилась и, раскатав рукава, без слов полезла за съестными запасами. Стало как-то стыдно отвлекать женщину, но я не мог просто вернуться в отведенный для нас троих шатер. Остаться один на один с Эвели. На это мне не хватит мужества.

Я со злостью одергивал топорщащиеся рукава, когда Мия посмотрела на меня так, будто увидела каждую мысль. Но ничего не сказала, поджала пересеченные старым шрамом губы и протянула мне кусок жирной речной рыбы. Поблагодарив, я вытащил нож и, опустившись на сундук, принялся отдирать шкуру. Кусок не лез в горло. Глаз от еды я не отрывал, но чувствовал, как на меня смотрят, и от этого становилось еще гаже.