— Разве им не нужно вернуться к семьям? — спросила Мисаки.

— Хакую-сан не женат, а два Умииро вызвались сами.

— Ладно, — Мисаки улыбнулась, — хотя не стоит…

— Нужно, — серьезно сказал Казу. — Мне нужно знать, что о тебе позаботятся.

Первым делом люди Казу обыскали гору в поисках Такеру, который все еще не вернулся к полудню.

Но Мисаки нашла его на снежной поляне над академией Кумоно. Никто не подумал смотреть на вершине. Он сидел у края в любимой позе для медитаций — на одном колене, опустив голову, уперев руки в землю.

— Такеру-сама? — сказала она, когда собрала в ноющих легких достаточно воздуха.

Его джийя была неподвижна, тело так замёрзло, словно он был частью снега. Джийя Мисаки едва ощущала биение сердца и течение крови. Если бы не синяя хаори Мацуда, она не заметила бы его.

— Такеру-сама, — сказала она громче.

Его плечи дрогнули — жутко движение среди неподвижности. Он медленно выпрямился. Его ладони появились из снега, глаза открылись, ньяма стала нормальной, и сердце с течением крови для Мисаки казались как у обычного человека.

— Ты знаешь, что нельзя тревожить меня, когда я медитирую, — сказал он.

— Это ты делал все время? — Мисаки с трудом убирала гнев из голоса. — Медитировал?

— Да, — сказал Такеру без извинений в голосе.

— Ты был тут больше дня.

Встав, он прошел мимо Мисаки и стал спускаться по горе без слов. Мисаки сжала кулаки.

— Ты был нам нужен, знаешь? — крикнула она символу Мацуда на его спине. — Твой народ нуждался в тебе!

Он просто шагал.

В следующие несколько дней прибыли фины, шуршали по горе красными мантиями. Они извинялись за то, что прибыли не сразу, но им пришлось преодолеть долгий путь. Религия Рюхон в великих домах Широджимы была древней формы Фаллеи, отличающейся от Нагино Фаллеи, которую практиковали почти во всем Кайгене. Храм Такаюби был одним из последних оплотов религии.

Костер, где Мамору, Дай и сотни других стали пеплом, укрыли землей и вытоптали по кругу. Полковник Сонг запретил отмечать место как могилу, но фины собрались вокруг нее, выражая уважение, днями пели молитвы, и жители деревни с волонтерами присоединялись к ним по очереди.

Мисаки пришла к могиле на второй день с сыновьями, белая ткань была повязана на ее волосах. Традиционно в скорби носили белое, но у редких жителей Такаюби осталась сменная одежда, тем более, набор подходящего цвета. Потому они импровизировали, повязали полоски белой ткани на поясах или на волосах.

Иронично, их визит пришелся на Новый год, обычно время ярких украшений, красочных сладостей и надежд на будущее. Но Новый год был и важным временем отогнать плохих духов, и Мисаки считала, что это был хороший день, чтобы семья помолилась.

Мацуды прошли ритуалы, песни и молитвы для Мамору, хотя Мисаки вежливо отклонила предложение духов в масках служить посредниками в разговоре с сыном.

— Я уже говорила с его духом, фина-сама, — объяснила она, медленно поклонившись старшему монаху, — как и его младшие братья, почти сразу после его смерти. Мы больше ничего не можем ему предложить.

— А отец мальчика? — спросил лысый, голос дрожал от возраста. — Он уже помолился?

— Н-не знаю, фина-сама, — Мисаки звучала не как хорошая жена, но не стоило врать монаху Рюхон. — Он был замкнут после бури.

— Мм. Медитировал, насколько я слышал?

— Да, фина-сама.

— Он присоединится к вам тут?

— Ано… — Мисаки облизнула губы. — Вряд ли он планирует, Фина-сама, — она не говорила с Такеру с тех пор, как нашла его медитирующим на вершине Такаюби.

— Хм, — морщины на лице мужчины собралась в хмурую гримасу, как показалось Мисаки. — Это плохо, юная Мацуда. Мужчина и его жена должны быть вместе после потери ребенка. Мальчик, когда жил, был вами. Вы не хотите, чтобы его дух разорвало надвое, но не пришли вместе.

— Простите, фина-сама. Я попытаюсь уговорить мужа и привести его сюда завтра.

— Нет, дитя, — фина медленно махнул морщинистой ладонью. — Если это будет вынужденным, это не поможет духу твоего сына. Твой муж должен прийти сюда сам, потому что хочет этого.

Мисаки кивнула, тайно радуясь, что не придется снова пытаться говорить с Такеру.

— Я бы хотела, если можно, поговорить с маской о брате моего мужа, Мацуде Такеру.

Ей нужно было знать, могла ли она простить его за его последний приказ.

Когда молитвы были завершены, Мисаки собрала детей и приготовилась идти по горе с Котецу, которые тоже приходили молиться. Кван Чоль-хи был с ними, служил как костыль Котецу Каташи, пока Ацуши приглядывал за младшими детьми. Котецу придумывал себе кресло, которое он мог бы двигать джийей, но пока что ему не хватало припасов, чтобы сделать его. Мастер-кузнец был почти неподвижен, и семья нуму только раз смогла помолиться у могилы тех, кого они потеряли.

Во время ритуалов Чоль-хи ждал на краю круга. Он был тут, чтобы помочь Котецу подняться по горе, когда будет нужно, но любознательного мальчика быстро увлекла процессия. Он был благодарен, когда Котецу решил отдохнуть немного на скамье изо льда перед тяжелым подъемом по тропе к главной деревне — единственном обитаемом месте на горе.

— Я не понимаю, — прошептал северянин, глядя на поющих монахов в красных мантиях. — Почему особые фины?

— Монахи, которые практикуют Нагино Фаллея стандарта Империи не смогли бы провести верные ритуалы, — сказала Мисаки.

— Есть разница?

Мисаки, Котецу и даже Ацуши рассмеялись от вопроса.

— Что?

— Рюхон Фаллея очень отличается от религии, которую ты знаешь, мальчик, — сказал Котецу.

— Как, Нумуба? — спросил Чоль-хи.

— Нумуба, — Котецу рассмеялся от титула. — Видишь, что мы не используем глупые обращения Яммы, как любит делать другой мир?

— Да, — Чоль-хи смутился. — Я думал, это из-за диалекта.

— Да, из-за диалекта, — сказал Котецу. — Мы, говорящие на диалекте Широджима, не очень-то принимаем версию ямманок о происхождении и порядке мира.

— Но… Ямма — место Первой Посадки, — растерянно сказал Чоль-хи.

— Если ты в это веришь, — сказал Котецу.

— А можно не верить, Нуму Котецу? Вы же поклоняетесь Наги и Нами, как все мы, да?

— А что для тебя Наги и Нами, Нагино Фаллека? — спросил Котецу.

— Они — дети семян мангр, посаженных Фаллеке — Кийе, Богом Души и Огня и Ньяарэ, Богиней Плоти и Субстанции, — процитировал Чоль-хи то, что осталось в памяти от многократного повторения в школе. Его голос стал музыкальным, мифы Фаллеи переняли это из Яммы. — Мангры были шестыми родами предков людей из семян, после Кри и Суры, первых семян баобаба, Бембы и Сиби, вторых семян баобаба, Неге и Джойи, первых семян акации, Ньянги и Чаки, вторых семян акации и Саяданы, Вестника Смерти, из семян сикомора.

— Шестые, хм? — Котецу был немного изумлён.

— Да. Их почки не открывались, пока Кийе и Ньяарэ не послали огонь, чтобы очистить землю ото зла Вестника Смерти. Бемба укрыл их от огня своим телом, Кри приручил огонь и стал первым таджакой. Песня Суры вызвала дожди, пролившиеся на мир, и они выбрались из своих семян, приняли облик огромных рыб, чтобы держать своих собратьев над водой. Не дав утонуть другим предкам людей, они легли и поплыли на восток с убывающей водой, вырезая Великие Реки-Близнецы Яммы на суше.