— Конечно, — сказал Котецу. — Нынче Кайген и Ямма многим обмениваются в товарах и культуре, многие кайгенцы работают со стеклом джонджо.

— Но не зилазенским стеклом?

— Конечно, нет, — Котецу рассмеялся. — Создание того материала — техника рода, как наша ковка и твой Шепчущий Клинок. Это тайны семьи Зилазен.

— О, — Мамору этого не понимал. — Так кайгенская армия не производила ничего из зилазенского стекла?

— Нет, — сказал Котецу, — хотя мой кузен рассказывал, что Империя закупала много пуль Яммы, так что, может…

— А что-то крупнее? — спросил Мамору. — Кайген получал машины из зилазенского стекла? Танки или самолеты?

— Не знаю, — сказал Котецу. — Зилазен вынуждает таджак управлять машинами, а не джиджак. Покупать такое снаряжение — чушь. И у Кайгена нет мастеров, способных создать зилазенское стекло. Думаю, кузнецу Кайгена нужно вступить в брак с сенкули Зилазена, чтобы узнать эти тайны. Но даже так их могут надежно оберегать. Может, этому можно учиться только крови Зилазен, так что… ребенок смешанного брака, возможно?

Тамами неодобрительно цокнула языком.

— Какой хороший теонит захочет портить так свой род?

— Не знаю, — Котецу пожал плечам. — Если бы мы смогли увидеть катану из зилазенского стекла, смешанная кровь того стоила бы.

— Такое было бы возможно? — спросил Кван, и Мамору не мог понять, был он взволнован или пытался увести разговор от самолётов.

— Я знаю, что мечи из зилазенского стекла делали в прошлом, — сказал Котецу.

— Правда?

— Они очень редкие, — сказал Котецу. — Их не больше сотни в мире.

Кван задал еще пару десятков вопросов о ковке мечей, жена Котецу решила, что мальчики наелись, и кузнец отвел Мамору и Квана к краю деревни и отправил их в путь. Мамору механически поклонился наставнику и пожелал ему доброй ночи.

Он и Кван пошли вверх по горе, он ожидал, что северянин скажет ему: «Я же говорил». Он готовился к этому, но Кван не насмехался. Он шел без слов у локтя Мамору по тропе к западной деревне.

Он сказал лишь:

— Ты будешь в порядке?

Голос Мамору не был сдавленным или кипящим. Он был пустым.

— Да.

Они шли какое-то время в тишине. Квану уже не нужно было, чтобы Мамору его вел. Первый свет проник на небо, озаряя путь перед ними.

— Как твоя рука, Кван-сан?

— Чоль-хи.

— Что?

— Зови меня Чоль-хи, — сказал Кван. — Мы упали вместе с горы. Можем уже звать друг друга по имени, да?

Мамору не посмотрел на другого мальчика.

— Если хочешь.

— Спасибо, что познакомил меня со своими друзьями-нуму, кстати. Они были хорошие.

— Рад, что они тебе понравились, — сказал Мамору, — но прости, что тебе пришлось сидеть на уроке истории.

— Ничего, — сказал Кван. — Мне нравится слушать. И ваша история довольно интересная.

«Если это история», — подумал Мамору. Если Хибики-сэнсей мог ошибаться о прошлом Такаюби, могла и бабуля Котецу. Могли все.

— Так, кхм… — Кван ощутил тяжесть ньямы Мамору, потому что сменил тему. — Круто то, что нуму Котецу говорил об оружии из зилазенского стекла, да? Я не знал, что Зилазен делали мечи!

— Как и я, — сказал Мамору. — Думаю, мастера мира делятся чем-то друг с другом, это не всегда касается коро.

— Думаешь, катана из зилазенского стекла была бы сильнее твоего магического Шепчущего Клинка?

— Я не могу сделать Шепчущий клинок, — сказал Мамору. — И вряд ли будет шанс проверить меч. Котецу Кама сказал, что в мире их меньше сотни.

Два мальчика расстались чуть дальше по тропе.

— Спокойной ночи, Чоль-хи-кун, — сказал Мамору, обращение легко слетело с его языка. Было странно, но Кван повернулся и улыбнулся ему утомленно, но с благодарностью и теплом, которые он не заслужил.

— Спокойной ночи, Мамору-кун.

Мамору не знал, что всю жизнь жил недалеко от меча из зилазенского стекла. Черный клинок был спрятан под половицами кухни Мацуда незадолго до его рождения и оставался там, нетронутый, с тех пор. Оружие было чуть больше традиционного вакидзаси, но оно видело больше сражений, чем любая катана в додзе Мацуда.

Конечно, Мамору не знал об этом.

Его мать не говорила о прошлом.

Цусано Мисаки выпрямилась, тяжело дыша. Она не дрожала. Нет. Скорее гудела.

— Мы это сделали! — она повернулась к фигуре в капюшоне дальше в переулке. Она еще никогда не ощущала себя такой живой. — Мы это сделали!

— Ты сделала, — Эллин Элден сдвинула капюшон, золотые волосы вырвались, ее зловеще светлые карие глаза разглядывали кровоточащих и бессознательных теонитов. — Я только их привела.

Литтиги держала нож перед собой, но он ей не требовался. Едва иллюзия опустилась, Мисаки ворвалась, повалила четырех мужчин раньше, чем они заметили тень в их рядах. Эллин не была брезгливой, но хмурилась, глядя на работу Мисаки.

— Прости за это, — сказала она. — Я не должна была мерцать, — Эллин часто делала так, говорила о своих иллюзиях, как о себе. — Просто… когда они вытащили мачете, я потеряла фокус. Прости, что тебе пришлось вступиться.

— Ничего, — лицо Мисаки озаряла довольная улыбка.

— Мы могли бы задержать их тут, не раня, — Эллин нахмурилась сильнее. — Если бы я удержала себя в руках…

Грохот разнесся эхом с улицы за переулком, девушки посмотрели на небо. Пока еще не сигнал Жар-птица. Робин еще бился.

— Я пойду, — Мисаки перешагнула ближайшего мужчину без сознания, направляясь к улице, но Эллин поймала ее за руку. — Что? — спросила Мисаки. Слабые ладони Эллин не могли сильно надавить, но напряжение в ее хватке намекнуло, что она хотела удержать.

— А если эти мужчины умрут от потери крови раньше, чем прибудет помощь?

— О, — Мисаки посмотрела на своих жертв, валяющихся на грязном асфальте. — Уверена, они не… — она утихла, уловила свободно текущую кровь и неохотно признала, что Эллин была права. Некоторые ее порезы оказались глубже, чем она намеревалась. Почему тела людей были такими мягкими? Разве таджаки не должны быть крепче? Может, малузианский контрабандисты были слабее из-за смешанной крови. — Ладно, — Мисаки вырвалась из хватки Эллин. — Я сделаю так, чтобы они не умерли.

— Я пойду в бой, — сказала Эллин. — Уверена, ты скоро присоединишься.

— Если я не попаду туда первой.

— Ха, — убрав нож в ножны, Эллин скрыла белым капюшоном волосы и выбежала из переулка.

Мисаки было все равно, жили ли эти бойцы, но Робин расстроился бы, если бы узнал, что кто-то умер во время его миссии, и разобрался бы с каждым таджакой. Она обработала даже мелкие порезы, сгустив кровь, текущую из них. У двоих кровь текла из головы, где Мисаки ударила кулаками, усиленными льдом. Третьего она ранила сильно, рассекла руку почти до кости. Потребуется операция.

Она работала с мелкими ранами последнего, когда он пошевелился и застонал. Ее ладонь потянулась к кинжалу, но малузианец был оглушен и не мог стать угрозой. И она ударила хорошо по его голени. Он не будет ходить — тем более, биться — в ближайшее время. Он моргнул, но не увидел ее лицо. Коли продумал их наряды для сражения, даже с опущенным капюшоном, открывающим ее волосы, темная маска на лице Мисаки скрывала ее черты.

— Ч-что… — мужчина начал говорить, но умолк, кривясь, попытавшись пошевелить раненой ногой.

— Тебе очень повезло.

— Почему? — спросил он, все еще отчасти в сознании.

— Жар-птица не хочет, чтобы ты умирал.

— Жарь… птицу? — прошептал он. Явно еще не в сознании.

— Жар-птица, — напряженно повторила Мисаки. — Если хочешь жить в этой части Ливингстона, запомни имя.