— Да, — сказала Мисаки, — но это не мешает тебе слушать. Можно многое узнать, слушая людей, чей опыт отличается от твоего. Джасели мне как-то сказал, что человек, слушая, не становится глупее, но многие от этого становились умнее, — она махнула рукой. — Это был не очень хороший перевод. На ямманинке звучит поэтичнее.

— Как Мацуда Такеру Первый… — прошептал Мамору, вглядываясь в туман внизу.

— Что? — Мисаки не поняла его мысли, но он будто пришел к какому-то открытию.

— Он учился у людей, отличавшихся от него. Хоть он был коро, он вырос с кузнецами. Он хотел учиться у них, у чужих миссионеров, даже у сына величайшего врага, и в конце это сделало его сильнее.

Мисаки могла лишь глядеть на сына мгновение. Она не думала так об истории Мацуда, не связывала со своим опытом, но ее четырнадцатилетний мальчик, сонный и в ссадинах, связал два кусочка мира, которые она и не думала соединить.

Может, она все еще росла сама.

— Спасибо, Каа-чан, — Мамору повернулся к ней с широкой улыбкой. — Думаю, я чему-то научился.

Мисаки только глядела.

— Что?

Она склонила голову.

— У тебя ямочки.

— Это от тебя.

Теперь солнце было видно, оно сжигало туман, и Мисаки убрала челку с лица Мамору.

— Знаешь, Мамору… ты скоро будешь мужчиной. Но сегодня позволь побыть твоей матерью и сказать тебе с материнской уверенностью, что все хорошо. Мир целый. Ты на верном пути. Все будет хорошо.

Он кивнул.

— И, Мамору… — она взяла его за подбородок, повернула его лицо к своему. — Ты хороший. Я верю, что ты вырастешь хорошим.

— Спасибо, Каа-чан.

Склоны внизу стали золотыми от света солнца. Солнце искрилось на каплях росы мерцающими волнами на склоне горы. Мамору рядом с ней старался держать глаза открытым, но солнце согревало мир, и его голова опустилась на ее плечо. Его ньяма расслабилась, стала утягивать его в объятия сна.

— Ты когда-нибудь расскажешь мне о своей учебе? — шепнул он. — Обо всем, что ты делала, когда была юной?

Мисаки не была готова к теплу, задевшему ее сердце. Она не думала, что кто-то в Такаюби спросит ее о Рассвете. Слова ее ребенка была большим, чем то, о чем она мечтала.

— Однажды, Мамору-кун. Не сегодня. Сейчас тебе нужно искать свое будущее.

— Ммм… — Мамору выдохнул, глаза закрылись.

«Вот и все», — поняла Мисаки. Это была обещанная всем радость, одна надежда: Мамору мог вырасти не таким, как его отец.

Тихие шаги перебили ее мысли.

— Добро утро, Нага-кун, — она узнала босые шаги третьего сына раньше, чем посмотрела на него. — Хорошо спал?

— Каа-чан… — невнятно сказал малыш, потирая глаза. — Малыш плачет.

— Я сейчас приду, — тихо сказала Мисаки.

Мамору так глубоко отключился, что даже не пошевелился, когда она опустила его на деревянное крыльцо и пошла утешать Изумо. Она надеялась, что Мамору сможет немного поспать перед школой, но, когда она вышла из детской с Изумо в руках и сонным Хироши, шагающим за ней, она поняла, что надежда была глупой.

— Нии-сан! — захихикал Нагаса. Трехлетний забрался на старшего брата и тянул его за волосы, шлепал по лицу. — Вставай!

— Каа-чан, — буркнул Мамору, вяло моргая. — На меня напал демон.

— Нет! — радостно засмеялся Нагаса. — Не демон! Это я!

— Хмм, — Мамору сел, поймав хихикающего брата у себя на коленях. — Это и сказал бы демон.

— Нет! — хохоча, как маньяк, Нагаса вырвался из-под руки Мамору и побежал к кухне.

— Не так быстро, демон! — Мамору вскочил на ноги, в два быстрых шага догнал малышка и поднял его. — Ты точно еще не чистил зубы, прости, клыки, — он потянул брата за щеку, и Нагаса игриво попытался укусить его за палец. — Да, почистим клычки демона, хорошо?

Мамору повесил Нагасу на плечо и понес его к ванной. Мисаки вспомнила кое-что, что случилось еще до Рассвета. Как она хихикала с братьями в деревянных коридорах. Такаши сказал, что он и Такеру не играли детьми, точнее, Такеру не хотел с ним играть.

Мисаки пятнадцать лет страдала из-за того, что ей приходилось растить сыновей ее мужа. Все это время она не считала, что в этих мальчиках было что-то от нее.

Теперь она гадала, чего еще она хотела?

Иней поднимался по веткам дерева, месяц коронкало превращался в ослепительно холодный сибикало. Солнце садилось рано, деревня нуму ярко горела холодными вечерами, и Мисаки была рада, что новый ребенок был не такой холодный, как другие. Мамору, Хироши и Нагаса становились холоднее, пока становились сильнее, но малыш Изумо оставался теплым, даже когда у него стали появляться мышцы, и Мисаки искренне радовалась держать его близко в первый месяц холодной поры года.

Судя по новостям, некоторые деревни и города у западного побережья Кайгена повредили штормы. Но Такаюби оставалась островком покоя, когда Наги бросил первый снег на гору. Глаза Изумо стали видеть сосредоточенно, когда мир был укутан белым.

Где прошлые зимы были одинокими дорожками следов на первом снеге, теперь их было две. Кван Чоль-хи приходил к дверям дома Мацуда каждое утро за Мамору, и они шла по горе вместе, болтая. Когда пришло время Геомиджулу строить башни для инфо-ком, Мамору попросил отца пустить его помогать Чоль-хи и Котецу Ацуши в строительстве на зимних каникулах. Мисаки не ожидала, что Такеру согласится, но он позволил это при условии, что Мамору будет успевать учиться и тренироваться. И под растущим снежным покровом Мамору, Чоль-хи и маленький Ацуши стали работать на башнях, которые изменят коммуникации в Такаюби навеки.

Если бы Мисаки была лучшей матерью, может, она отговорила бы сына от дружбы с решительным северянином. Но Мамору теперь был юношей, сказала она себе. Он мог дружить с тем, с кем хотел.

Она не знала, о чем он говорил с Кваном Чоль-хи. Он держал слово, больше не говорил дома о его словах, но сын заметно изменился. Беспечный юноша стал думающим. Мечник должен был осознавать, что было вокруг него. Но одно дело быть единым с ветром и каплями воды, другое — анализировать и понимать поступки людей. Изумо только начинал видеть физический мир, но и глаза Мамору менялись. Теперь он проницательно смотрел на все вокруг него, с голодом изучал меняющиеся слои его мира, пытался соединить кусочки.

Мисаки должна была понять, что было лишь вопросом времени, когда он сделает что-то глупое. Он не был джасели, обученным понимать правду мира, как и не был мирным ремесленником. Он был бойцом с пылом бойца. И не просто так джасели, фины и нуму мира кое-что скрывали от коро. Джасели могли обсуждать идеи, не проливая кровь. Когда сталкивались коро, результаты всегда были неприятными.

МАМОРУ

— Ты все это выковал сам? — Чоль-хи приподнял брови, глядя на Ацуши. — Без помощи?

— Я учусь делать лучшие мечи в мире, — заявил возмущенно сын кузнеца. — Мне не нужна помощь, чтобы выковать пару шариков и гаек, особенно, раз твоя компания дала сталь и формы.

— Чьей идеей было заставить местных нуму работать по формам Геомиджула?

— Моего отца, — сказал Мамору. — Он сказал, что так будет дешевле делать башни.

— Они выглядят отлично, — Чоль-хи рассматривал винтик с одобрительной улыбкой. — Я знаю нуму в Ямме, которые убили бы за то, чтобы так уметь.