Чертов исполин. На лицах других не было глаз: имелись подобия, придающие более человеческий вид — каменные наросты, либо же глубокие впадины, но не глаза, как таковые. Зачем этому чертовому исполину, больше похожему на рожденного в бездне зверя, были нужны глаза?

После случившейся накануне перебранки, Къярт думал, что в этот раз, проснувшись, рядом никого не окажется, разве что Кара, с которой он еще не успел повздорить.

Но Райз, как и всегда, сидел в кресле.

— Сегодня ты что-то рано, — он сочувствующе улыбнулся. — Кара только ушла заваривать чай.

— Опять сидел все это время и отгонял энергию духа? — почувствовав себя виноватым, Къярт отвел взгляд.

— Разумеется. Но не слишком помогает, да? Прости, я правда пытался что-то придумать, но, похоже, в этом деле мои умения бесполезны.

Къярт посмотрел на напарника исподлобья, ожидая, что тот снова вспомнит про Аелитт.

Райз улыбнулся и больше ничего не сказал.

— Знаешь, порой я совершенно перестаю тебя понимать, — произнес Къярт.

— Знаю. Я уже говорил: ты не делаешь выводов. Давай, вставай, приведи себя в порядок, пока Кара не вернулась. А то без слез не взглянешь.

Захотелось нагрубить в ответ, но Къярт промолчал.

— Уже не злишься из-за Риэ-рэ?

— Нет, уже не злюсь. Смирился с тем, что расслабиться не получится и придется присматривать за тобой до конца, чтобы какая-нибудь гадина опять не использовала тебя в своих гнусных целях.

— Какая-нибудь гадина кроме тебя?

Округлив глаза, Райз схватился за сердце.

— Без ножа меня режешь!

— Уже вовсю веселитесь, да?

На пороге, с чайником и чашками на подносе, стояла Кара.

— Вот же выродок, — Коршин коснулся пальцами лба и скривился.

С того вечера, как их занесло в ту злополучную гостиницу в Эсшене, прошло два дня, а голова гудела, как в первый: сломанный нос, разбитая губа, а лоб — словно бы им гвозди заколачивали. Такое за пару дней не пройдет. А значит, к Есхарии придется явиться в таком виде. Гадство.

— Сам виноват, что полез к нему, — с кислой миной произнес Леольта. — Если решил марать руки о знать, не удивляйся, что в итоге оказался всей физиономией в грязи.

— Марать руки о знать, — прыснул Шивлен. — А сам-то не из знати? Вы же все одного поля ягоды.

— Я — паладин, — Леольта смерил того полным ледяной надменности взглядом. — Остальное неважно.

Шивлен снова хохотнул и открыл ножом консерву.

И откуда только вылез этот Енкарта? С чего Раяду вообще поставили стеречь его? У Братства сейчас были заботы куда важнее, чем носиться с выскочками из благородных семей.

Коршин и сам не на улице был подобран, пусть его род и не был настолько влиятелен, как Далоран. Хотя от последних сейчас одна только память и осталась. Но, как и сказал Леольта, смотрящий свысока даже на своих напарников, сейчас они были воинами Братства. Все остальное отходило на второй план.

Снаружи грота что-то хрустнуло, и Коршин с Шивленом одновременно схватились за ружья.

— Спокойно, — Леольта не повел и бровью. — Это просто лошади. Я скажу, если рядом будут мертвые.

Коршин с Шивленом переглянулись и убрали руки со стволов. Им давно следовало привыкнуть к тому, что Леольта может почувствовать некромантов или их прислужников на расстоянии. Но после историй о том, что мерзавцы на юге умудряются обвести вокруг пальца даже талантливых сенсоров, нервы начинали сдавать. Леольта, конечно, одаренный, но с той же Далоран ему не сравниться.

Коршин хорошо помнил феноменальную способность девушки почувствовать присутствие некроманта за несколько сотен метров. Ее навыки не раз выручали весь отряд — много лет назад, когда Далоран еще не записалась в паладины-одиночки.

И нужно же было ей тогда так озвереть! Могла бы просто смутиться или подмигнуть в ответ, как любая другая нормальная баба, и сейчас была бы здесь, на полпути к казни так презираемых ею некромантов, а не отсиживалась бы по кабакам в компании проходимцев.

Коршин сплюнул на землю.

Они спали по очереди. По мере продвижения через Эсшенские хребты и приближения к линии фронта риск наткнуться на нечисть возрастал. Каждый вечер Шивлен расставлял вокруг стоянки сигнальные растяжки, но Коршину все равно не удавалось забыться крепким сном. Возможно, всему виной была ноющая голова и невозможность нормально дышать через нос.

Его не радовала необходимость ехать на юг. Мало того, что это не походило на охоту за сидящими по своим норам некромантами, так еще и Агруа и Хепрас все никак не могли уняться. Даже то, что на их территории собиралось войско мертвых, не было для них поводом угомониться. Придурки. Не ровен час и паладины попадут под встречный огонь. Конечно, ни одна из воюющих сторон в здравом уме не нападет на воинов Братства, однако, случайностей никто не отменял.

Коршина не прельщала перспектива сложить знамя одного из тройки героев, что стоят на страже городов, и превратиться в крошечный винтик огромного механизма. Но когда они добрались до вставшего лагерем полка Братства, он невольно выдохнул. Во всяком случае, теперь можно было не опасаться внезапного нападения некромантов. Не сказать, что Коршин боялся их — в броне он был неуязвим так же, как и любой другой паладин. Но выродок Енкарта напомнил ему, что паладин далеко не всегда носит броню. А без нее кровь вытекала из него так же, как из любого другого человека.

— Что с твоим лицом? — был первый вопрос Есхарии, которым он встретил вошедшую в его палатку троицу.

Не поприветствовал, не стал дожидаться рапорта, а бросил вопрос, как насмешку, с присущей ему надменностью во взгляде. Еще один ублюдок.

— Лошадь на склоне оступилась. Не удержался в седле, — сухо ответил Коршин, вставая неподалеку от масляной лампы, так, чтобы тени скрыли его черты.

— Лошадь, я надеюсь, цела, — губы Есхарии подернула улыбка, и Коршину нестерпимо захотелось выбить тому все зубы.

Мезаррион Ондариес Есхария — восходящая звезда Братства в Афракском Союзе и номер один в личном списке Коршина зазнавшихся выродков. Он встретил его в детстве, когда они оба, еще десятилетние пацаны, прошли обряд посвящения. И даже тогда, ребенком, Мезаррион был таким же мерзким, как и сейчас, будучи здоровым тридцатилетним мужиком. Но посмел бы кто сказать ему это в глаза? Его считали невероятно достойным, рассудительным и в меру остроумным привлекательным блондином и прочее, и прочее льстивое дерьмо, что лили все вокруг, в том числе и Леольта. Еще бы! Его род был не более, чем пылью у ног Есхарий. Но это не мешало Леольте все время околачиваться рядом с ним. Он, вероятно, в тайне надеялся, что когда Мезаррион, личный порученец главнокомандующего, займет его место, Леольте пожалуют почетное место правой руки. Этот самовлюбленный дурак надеялся, слепо и полоумно, что нисколько не задумывался о том, зачем Мезарриону окружать себя кем-то, вроде него.

У Коршина имелось совершенно твердое убеждение, зачем он, Леольта и тем более Шивлен находились здесь. Чтобы тешить свое самолюбие, Мезарриону было мало того, чем он уже владел. Ему хотелось иметь под боком тех, кто никогда и ни при каких обстоятельствах не достигнет его высот — он сам бы этого не позволил. Мезаррион хотел держать при себе тех, на чьем фоне его мундир блистал бы еще ослепительнее.

Так, из года в год, ему доставались все почести, а троице — вся грязная работа. Коршин уже сбился со счета, сколько раз ему приходилось прикрывать зад Есхарии, когда тот забавлялся с очередной потерявшей от него голову дамочкой. Правда, складывалось такое ощущение, что этого больше никто в упор не видел. Как вообще можно было не заметить баб — замужних и совсем еще девок, которым и думать о таком рано — падающих штабелями при одном только появлении Мезарриона?

Даже тогда, когда у того только начал расти пух на бороде, ему не давали прохода первые красавицы Афракса. Тот и не возражал. Когда же речь заходила о какой-либо женщине в среди паладинов — явлении не таком уж и частом — Мезаррион считал личным оскорблением, если та не оказывалась в его койке на второй же день встречи. Он и дальше первого не стал бы тянуть, но по приезду в то или другое отделение, ему сперва нужно было выслужиться перед начальством. А вот второй день уже годился для того, чтобы свалить все дела на прислужников, которых он упрямо величал боевыми товарищами.