Прикоснуться, нырнуть в омут воспоминаний, поставить якорь, перейти к следующему — без отдыха и пауз, если он хочет управиться хотя бы за месяц. Возможно ли это? Как долго он сможет выдерживать такой ритм?

Прикоснуться, нырнуть в омут воспоминаний, поставить якорь, перейти к следующему.

На размышления об увиденных жизнях не было времени, но их лица намертво отпечатывались в голове. Не все из них принадлежали старикам. Самому младшему из призванных едва исполнилось семнадцать, когда он погиб от рук некроманта, толком не закончив свое обучение. Самому младшему, но не единственному, кто умер еще до двадцати. Тех, кто не дожил до тридцатилетия, было в разы больше.

Прикоснуться, нырнуть в омут воспоминаний, поставить якорь, перейти к следующему.

Снова мальчишка.

Прикоснуться, нырнуть в омут воспоминаний, поставить якорь, перейти к следующему.

Не все лица принадлежали безвинным детям. Не все принадлежали доблестным воинам. Внезапно, среди рядовых бойцов Братства оказалось не меньше лицемерия, чем в верхушке, заключающей сделки с «ручными».

Не все из них ограничивались лицемерием. Не все из них вообще ограничивали себя хоть в чем-либо.

Прикоснуться, нырнуть в омут воспоминаний, поставить якорь, перейти к следующему.

— Эй, притормози, — Райз одернул его, когда после очередного призыва Къярт на ватных ногах и с блуждающим взглядом собирался перейти к следующему.

— У нас нет на это времени.

— Еще успеешь.

— Райз, ты же лучше меня знаешь, что останавливаться нельзя.

Къярт почти дотянулся до брони, когда Райз заломил ему руку и оттолкнул в сторону.

— Я сказал тебе притормозить. Здесь никому не нужно, чтобы ты угробил себя. Это только первый день. Потом будешь ставить личные рекорды.

Двинув желваками, Къярт отошел в сторону и сел у стены. Рекорды, черт их побери.

Понадобилось время, прежде чем он смог сфокусировать взгляд на далеком огоньке лампы Кары, зажатой в тесном кольце паладинов. Скольких он уже вернул? Несколько десятков? Полсотни? Сотню? Да, почти сотню за несколько часов, когда до этого ограничивался десятью в день.

Аелитт с ума сошла бы, увидь она это…

Паладины смотрели на него с ненавистью. На него? Или на Кару? С такого-то расстояния было не разобрать.

Плевать.

Исходящие злостью и ненавистью, сыпящие бранью и возносящие тем же грязным ртом мольбы — сколько же от них было шума. Конечно, в том, чтобы наброситься сворой на девушку сложности не было.

Черт бы его побрал. Захлебываясь одной жизнью за другой, Къярт совсем не заметил происходящего.

Спеша исправить свою оплошность, он добавил в список приказов не раскрывать рот без дозволения Кары, и на ярусе наступила благословенная тишина. Да, так однозначно лучше.

Еще бы запретить им смотреть на Кару, как на предателя. А лучше — и вовсе не поднимать на нее взгляд, если она сама о том не попросит.

Почувствовав, что его заносит не туда, Къярт зажмурился и потер ладонями лицо. Райз прав: ему и в самом деле нужна передышка. В голове царил абсолютный хаос, мешанина чужих историй, из которых больше нельзя было ни вычленить что-либо конкретное, ни отделить одну личность от другой. Остался только прогорклый вкус прожитых в чужих телах лет; ощущение, будто его упорно топили в отхожей яме.

В первый свой день пребывания в этом мире Райз обвинил Фелиса в том, что тот ведет себя как последняя сволочь, как для того, кто видит изнутри жизни других. Фелис только рассмеялся и ответил: «Если бы ты пропустил через себя столько же судеб, сколько и я, вел бы себя точно так же».

Как же чертовски Фелис был прав.

И как же оголтело невежественен оказался он сам. На что он рассчитывал? Чего ждал? Райз давно ему говорил: паладин или нет — человеческая натура неизменна.

Поскорее бы со всем закончить.

После того, как Райз снова позволил ему подойти к паладинам, и до вечера Къярт призвал еще полсотни с лишним душ. Итого: сто семьдесят две за один день. На призыв последних он тратил меньше двух минут. В таком темпе он закончит с захоронением меньше, чем за месяц. Если, конечно, не тронется умом.

Призванных паладинов нужно было спрятать: если Братство что и обнаружит, то их пропажу, а не живых мертвецов.

Чтобы вывести их из захоронения, Кара впервые за долгое время воплотила броню и расширила ход, через который внутрь попала летучая мышь. Наблюдавшие за ее действиями паладины окончательно уверились в том, что она — не самозванка, как и в том, что она предала Братство и все человечество.

Дорога в гостиницу пролетела словно в тумане. Все, чего Къярт хотел — поскорее вернуться к себе и забыться сном. Он был готов встретиться с чем угодно, даже со своими кошмарами, лишь бы только это помогло осесть густой взвеси чужих судеб и эмоций. Но Райз прицепился клещем и отказался отставать, пока он не поужинает.

Была у Къярта и друга причина оставаться бодрствовать: он должен был дождаться, когда призванные паладины спустятся по скользким скалам эсшенского пика и доберутся до пещеры на южной стороне соседней горы. Ее нашла одна из летучих мышей во время поисков захоронения: укромное и просторное место — как раз то, что нужно, чтобы на время спрятать сотни призванных.

Когда они прорвались сквозь начинающуюся метель и укрылись под низким, обледеневшим сводом, Къярт погрузил их в сон: чтобы они не съедали себя во время ожидания, которое могло затянуться на месяцы, пока не появится Орда. Бодствоваться остались только пятеро — охранять пещеру от хищников.

Едва голова коснулась подушки, Къярт провалился в сон.

Это была худшая из его ночей в этом мире. Страхи, ошибки, преступления тех, кого он призвал, смешались, стали его собственными, обрушились на него лавиной, погребли под собой без возможности освободиться и даже вдохнуть. Они распирали его изнутри, душили. Он становился то палачом, то приговоренным: сперва поочередно, а затем одновременно — слои смешивались, накладывались друг на друга, стирали его самого.

Къярт проснулся в холодном поту. Рывком сел на кровати, прижав руку ко рту, но слишком поздно. Скорее всего он уже поднял на уши всю гостиницу. Сердце колотилось в груди, воздуха отчаянно не хватало.

Он хотел было подняться, подойти к окну, открыть, когда заметил сидящего в кресле Райза. Нахмурившись, тот сверлил его взглядом.

— Даже хуже, чем с Керавой? — спросил Райз. Къярт кивнул. — Сделаешь день перерыва.

— Он ничего не даст. Чем раньше закончим с захоронением, тем быстрее это прекратится. Наверное прекратится.

— Къярт…

— Все нормально. Я справлюсь. Извини, что мешаю спать.

Тяжелая ночь выдалась не у него одного. Беседы с паладинами не прошли для Кары бесследно, пусть она и делала вид, что все в порядке. Утром Райз сказал, что теперь возьмет все объяснения на себя, но Кара оспорила его решение и не соглашалась до тех пор, пока Райз не уступил.

Еще один день. Къярт уговаривал себя радоваться тому, что с каждым призванным его навыки оттачивались.

К вечеру он призвал почти три сотни душ. Увы, с наступлением ночи все преимущества от его старания сходили на нет.

И снова Райз сидел в кресле с хмурым видом. В ответ на просьбу не дежурить возле него, тот сказал, что вблизи проще прогонять энергию духа, и что если Къярт не собирается прислушиваться и делать перерывы, он тоже будет делать то, что считает нужным, чтобы у напарника раньше времени не поехала крыша.

Упущенные ночью часы сна Райз наверстывал днем в захоронении, пока Къярт продолжал возвращать паладинов к жизни. Еще три сотни — итого почти семьсот призванных душ, а давление меток привязки все еще оставалось на допустимом уровне. Во всяком случае оно казалось мелочью по сравнению с гулом, что стоял в голове.

В этот день Къярт закончил раньше, чем в предыдущий, и они вернулись в гостиницу еще до сумерек, чем Райз и воспользовался, исчезнув, едва переступив порог.

Вернувшись спустя несколько часов, вместо объяснений он вытащил их из гостиницы и потащил на верхние улицы. По дороге Кара пыталась выяснить, в чем дело, но Райз отделывался отговорками. Къярт плелся сзади.