Но такое вот преодоление равнодушия не носит всеобщего характера. Главное место для таких встреч — клубы, библиотеки, читальни с разными вывесками. То, о чем говорилось, — это уже приложение. Нас, кто пишет для взрослых, приглашают другие, у которых есть на то желание, лишнее время, заросшее разлагающейся скукой, или бойкий начальник, который не даст им разбежаться. Конечно, не раз вспоминая об этих встречах, невольно начинаешь рисовать себе ласкающий душу гротеск.
Ведь это не просто какое-то там дежурное мероприятие, не халтура полысевших на бездорожьях искусства любителей и дамочек, задом своим подчеркивающих биг-битовые ритмы перед микрофоном. Не злободневные шуточки, справляющие очередной юбилей, не дребезжащие притопы из не существующего ни под какой широтой фольклора. Это культурное мероприятие, так что и настроение соответственное, потому что пришли те, кто на самом верху, так сказать, сливки, этакие личности, которые, представьте себе, имеют внутреннюю потребность отшлифовать кое-какую свою заинтересованность, стало быть, тут тебе и кофеек, и коньячок к нему, атмосфера, что витает вокруг людей посвященных, которые сами себя выбрали из этой провинциальной серятины, тут тебе и полутени деликатных бра в начисто современном антураже; подобные клубы — это острова в городе, сюда не приходит кто попало, а всякие волосатые юнцы за три версты их обходят, да хоть бы и хотели заглянуть, нет уж, пусть хлещут свое пиво в кругу своих! И без того им, увы, слишком легко живется. А это место для людей без возраста, мужчины при галстуке, с белым платочком в кармашке, дамы, разумеется, никаких метрик предъявлять не должны, ведь здесь царит исключительно свежесть интеллекта. Разумеется, сначала было сидение у парикмахера, потом кое-какая доводка перед зеркалом, так что остается только подобрать цвета, которые к лицу, известно же, что на таком вечере можно увидеть кое-кого, о ком иногда даже в газетах пишут, ну и на себя обратить внимание здешних завистников, у которых не глаза, а рентген, которые читают только журнальчик «Карусель», а вот на литературных собеседованиях, так расширяющих кругозор, от них, этих мелких снобов, отбоя нет. Значит, надо быть во всеоружии. И даже если захочется предстать перед этими, самое большое, полуинтеллигентами, предстать в лидирующей группе умственного состояния, значит, надо принести с собой хотя бы одну книжку почтившего своим присутствием автора. Он ее надпишет; можно будет с ним мимоходом перекинуться парой слов почти личного характера, постоять вот так, в тесном общении, под обстрелом зала, и пусть знают эти пялящиеся типы, что они всего лишь жалкое дополнение к лицам более высокого уровня, которым действительно есть что сказать выдающейся личности. Ну, может быть, средне выдающейся, но ведь не каждый и станет соваться в эту дыру. У самых великих голова другим занята. Ну там заграничные поездки, обмен женами, всякие там почести, опять же деньги надо делать. Ах, что за жизнь! Поэтому сойдет и этот, что к ним завернул. И этот тоже хорошего о себе мнения, в каждой фразе это проскальзывает. Уж такие они люди, эти творческие работники: каждому кажется, что он с самим господом на «ты», хоть и говорит, что марксист. Конечно, не очень на это напирает, но всегда что-нибудь в этом роде отпустит, чтобы охладить пыл горячей дискуссии, когда представитель местных кругов хочет себя как можно лучше показать, без всей этой политики. Ну что это, ей-богу, к чему такие примитивные штучки?! А стало быть, приходится, иначе ему ездить не дадут по причине мировоззрения. Да ведь нас не проведешь, господин литератор, мы и так знаем, что у вас в середке. Иной раз так возьмем в оборот, что пожелтеете вы у нас, как лист на ветру перемен, о которых сами излагаете, ничего не скажешь, довольно складно. Но мы-то хорошо знаем, что в глубине своей клокочущей души считаете нас бирюльками из чулана своей бабушки, которая, видите ли, тоже не столичная штучка, а в таком же захолустье век свой влачила, вроде как и мы, о чем вы, господин литератор, не забываете постоянно напоминать, это, стало быть, чтобы подчеркнуть — из одного мы корня, из нашей польской земли, которая вас иногда вдохновляет. Вот и ходите козырной картой, что такой вы нам близкий, только мы не бирюльки, которые одним махом можно смахнуть. Вы нам тут откровения всякие излагаете, а мы жизнь-то лучше знаем, хоть и прикидываемся дурачками, ухмыляемся глуповато и самое лучшее надеваем ради такой встречи. И часто потом не очень понимаем, чего ради вы, собственно, приезжали. Подзаработать? Вы же неплохо устроены, нынешний аристократ! Понимаем, не маленькие. Даже очень хорошо, если поглядеть, что вы до сих пор вымучили, но поглядеть на вас — это завсегда можно. Именно того ради, чтобы убедиться, что никто нам легко голову не заморочит. И хлопаем вам дружно, и комплименты говорим, потому что вы вон как ушами стрижете, и рюмочку чего-нибудь недурственного заказать жене не препятствуем. А все потому, что в таких матчах всегда местная команда выигрывает, вот что, господин приезжий с Луны! А потом говорим знакомым: «Были на литературной встрече, принимали участие в полемике, деятель вполне на уровне, но ничего особенного». Так мы отзываемся о вас, но вы уж как-нибудь еще загляните. Вы же сами видите, что нужны нам. Так что ждем. Ей-богу, ждем. Несмотря ни на что, а может быть, именно поэтому?..
И вот автор выходит в зал и начинает свою игру. Входит скромненько, тихонечко, бочком, гул, лица, занятые собой, он не хочет никому мешать, а может, все-таки помешал? Так что первая фраза с извинительной улыбкой, поклон, от смущения незаконченный, взгляд на заведующую — робкий: не вторгся ли я незваный, действительно ли все они ради меня собрались? Просто сверхъестественно! Но в общем гуле сразу промоины тишины, все более обширные, — и головы все, будто за веревочку потянули, сразу прямо в его лицо. И вот автор думает: надо как-то захватить эту разболтанную ораву, ведь это же для них вся поездка, наверняка любопытствуют, интересно, каким они меня видят? Ну, не будем преувеличивать, в книгах я основательно скрыт за неприступным воображением, я же не из тех, о нет, что пишут исключительно о себе. А вот теперь как раз выставляю себя напоказ. В глазах их я вижу расположение и тепло, но это не избавляет меня от осторожности. Ведь они же будут следить за каждым моим словом, итак, приподнимем голову и сделаем легкий жест рукой, и не крутиться на этом стульчике — чертова мебель, поясницу заломило! — еще подумают, что я тороплюсь, лишь бы поскорей сбыть это с плеч. Не буду читать никаких текстов, иначе утонут в тупом внимании и потом никакие мои призывы их не гальванизируют, если учесть мою прозу, известно же, что для некоторых кругов она герметична. Не буду говорить слишком выспренне, еще подумают, что козыряю эрудицией. Не буду слишком умничать, иначе решат, что я для них чересчур заумен. Итак, надо подойти к теме простенько и прежде всего не избегать подробностей о том, что я делаю, без хвастовства, разумеется; выражение лица скромное, фразы описательные, но ведь им жуть как нравится эта кухня таланта, эта рабочая терминология, это так завлекательно для них. И я представляюсь им как самый простой человек. Не какой-то там продукт клана посвященных и призванных, а такой же человек, как они, хотя, разумеется, из другого мира, этого уж никак не скрыть. Итак, ради установления контакта скажу, например, о моих предках, так похожих на них, с окраинных земель, разумеется в теперешних границах, на это всегда клюют. Мимоходом подчеркну, что эти связи, так сказать, с массами имели громадное влияние на мою психику, а равно и на творчество. Подобный пример наверняка растормошит присутствующих, я уже вижу их реакцию: а ведь он из наших, хоть и во-о-он какой человек, а вовсе не задается, себя не жалеет, выворачивает наизнанку перед нами, так сказать, всю душу раскрывает, чтобы светила, как метеор, когда серость жизни, вот этой самой, здесь, становится слишком пресной без подобных освежающих контактов. Конечно, метафора насчет освежающего метеора в пресной серятине не из самых удачных, но для них и такая сойдет. И без того глотают не жуя все, что подношу. Например, смотрю и вижу: сидит вон там в уголке немолодой уже гражданин, чуть ли не в тужурке, а ведь я чую, что это здешний дока, скорее всего, пенсионер, времени у него в избытке, шастает по библиотекам, наверняка и на мои книжки наткнулся — и уже предусмотрительно накачивает себя, чтобы потом докладик толкнуть. Он все лучше знает и наверняка меня раздраконит, хотя понятия не имеет, что наши критики требуют от меня совсем противоположного. Или вон та девушка в очках: волосы как спаржа, а слушает набожно, даже руки сложила на потертом свитерочке. У этой постоянные потуги к восторгам, за нее я могу быть спокоен, возможно, я даже нравлюсь ей как мужчина? Наверняка в зале есть аптекарь, несколько инженеров, потому что дымились какие-то трубы, когда мы подъезжали к этой кучке строений. Даже названия городка не помню, но тут я не дам себя поймать, это уж чистое хамство, так откровенно вплетать их в безымянную цепь моего авторского турне. Впрочем, это всего лишь вопрос стилистики. И я говорю: «здесь», «присутствующие в зале» и «у вас», а они уверены, что я их выделяю, ни с кем не путаю. Наверняка присутствует и какой-нибудь юрисконсульт, может быть, шишка из городского управления, и я смотрю на них, могу ткнуть пальцем в лицо и профессию, но ни к кому наособицу не обращаюсь, и без этого каждый из них чувствует себя главным представителем остальных. Почти у всех за пазухой есть сногсшибательное соображение по моему адресу, с ним носятся вот уже несколько часов, а я знаю, что ничего нового они не выдумают, и одним махом управлюсь с ними.
