Ночь 15/16 мая 1910 «Три женщины – белая, черная, алая…» Три женщины – белая, черная, алая — Стоят в моей жизни. Зачем и когда Вы вторглись в мечту мою? Разве немало я Любовь восславлял в молодые года? Сгибается алая хищной пантерою И смотрит обманчивой чарой зрачков, Но в силу заклятий, знакомых мне, верую: За мной побежит на свирельный мой зов. Проходит в надменном величии черная И требует знаком – идти за собой. А, строгая тень! уклоняйся, упорная, Но мне суждено для тебя быть судьбой. Но клонится с тихой покорностью белая, Глаза ее – грусть, безнадежность – уста. И странно застыла душа онемелая, С душой онемелой безвольно слита. Три женщины – белая, черная, алая — Стоят в моей жизни. И кто-то поет, Что нет, не довольно я плакал, что мало я Любовь воспевал! Дни и миги – вперед! 1912 Три кумира В этом мутном городе туманов, В этой тусклой, безрассветной мгле, Где строенья, станом великанов, Разместились тесно по земле, — Попирая, в гордости победной, Ярость змея, сжатого дугой, По граниту скачет Всадник Медный, С царственно протянутой рукой; А другой, с торжественным обличьем, Строгое спокойствие храня, Упоенный силой и величьем, Правит скоком сдержанным коня; Третий, на коне тяжелоступном, В землю втиснувши упор копыт, В полусне, волненью недоступном, Недвижимо, сжав узду, стоит. Исступленно скачет Всадник Медный; Но поспешно едет конь другой; И сурово, с мощностью наследной, Третий конник стынет над толпой, — Три кумира в городе туманов, Три владыки в безрассветной мгле, Где строенья, станом великанов, Разместились тесно по земле. 1 декабря 1913 «Парки бабье лепетанье…» Парки бабье лепетанье Жутко в чуткой тишине… Что оно пророчит мне — Горечь? милость? испытанье? Темных звуков нарастанье Смысла грозного полно. Чу! жужжит веретено, Вьет кудель седая пряха… Скоро ль нить мою с размаха Ей обрезать суждено! Спящей ночи трепетанье Слуху внятно… Вся в огне, Бредит ночь в тревожном сне. Иль ей грезится свиданье, С лаской острой, как страданье, С мукой пьяной, как вино? Все, чего мне не дано! Ветви в томности трепещут, Звуки страстным светом блещут, Жгут в реке лучами дно. Ночь! зачем глухой истомой Ты тревожишь мой покой? Я давно сжился с тоской. Как бродяга в край искомый, Я вошел в наш мир знакомый, Память бедствий сохраня. В шумах суетного дня Я брожу, с холодным взглядом, И со мной играет рядом Жизни мышья беготня. Я иду в толпе, ведомый Чьей-то гибельной рукой, — Как же в плотный круг мирской Входит призрак невесомый? Знаю: как сухой соломой Торжествует вихрь огня, Так, сжигая и казня, Вспыхнет в думах жажда страсти… Ночь! ты спишь! но чарой власти Что тревожишь ты меня? 1918 Только русский Только русский, знавший с детства Тяжесть вечной духоты, С жизнью взявший, как наследство, Дедов страстные мечты; Тот, кто выпил полной чашей Нашей прошлой правды муть, — Без притворства может к нашей Новой вольности примкнуть! Мы пугаем. Да, мы – дики, Тесан грубо наш народ; Ведь века над ним владыки Простирали тяжкий гнет, — Но когда в толпе шумливой Слышишь брань и буйный крик, — Вникни думой терпеливой В новый, пламенный язык. Ты расслышишь в нем, что прежде Не звучало нам вовек: В нем теперь – простор надежде, В нем – свободный человек! Чьи-то цепи где-то пали, Что-то взято навсегда, Люди новые восстали Здесь, в республике труда. Полюби ж в толпе вседневный Шум ее, и гул, и гам, — Даже грубый, даже гневный, Даже с бранью пополам! 1919 Иван Бунин «Ту звезду, что качалася в темной воде…» Ту звезду, что качалася в темной воде Под кривою ракитой в заглохшем саду, — Огонек, до рассвета мерцавший в пруде, Я теперь в небесах никогда не найду. В то селенье, где шли молодые года, В старый дом, где я первые песни слагал, Где я счастья и радости в юности ждал, Я теперь не вернусь никогда, никогда. 1891 В поезде Все шире вольные поля Проходят мимо нас кругами; И хутора и тополя Плывут, скрываясь за полями. Вот под горою скит святой В бору белеет за лугами… Вот мост железный над рекой Промчался с грохотом под нами… А вот и лес! И гул идет Под стук колес в лесу зеленом, Берез веселых хоровод, Шумя, встречает нас поклоном. От паровоза белый дым, Как хлопья ваты, расползаясь, Плывет, цепляется по ним, К земле беспомощно склоняясь… Но уж опять кусты пошли, Опять деревьев строй редеет, И бесконечная вдали Степь развернулась и синеет, Опять привольные поля Проходят мимо нас кругами, И хутора и тополя Плывут, скрываясь за полями. |
