Тучи Есть тучи бурые, как стая злых гиен, Косматых, мстительных и никогда не сытых, С промозглым холодом струящих гробный тлен Своих дыханий ядовитых. Оне приходят в дни грозой чреватых лет, Когда разгул стихий так хмелен и беспечен, И ливень, брошенный для варварских побед, Поникшими полями встречен. Оне приходят к нам, когда, в закатный миг, Лиловый тусклый диск из щели косо глянет И в лужи кровь прольет, презрителен и дик, И в бездну дымчатую канет. Тогда-то, с севера, на пепельный покров Нежданно ринется, друг друга обгоняя, Ватага желтая с оскалом злых клыков, На бой развернутая стая… В торговой слободе, по суетным делам, Тоскующий, я жил, сжигая дни за днями; Средь жадных прасолов трактирных слушал, Смеясь за водкой и груздями. Касанья цепких рук, делецкий разговор, Развинченный орган и этот дым зловонный, Весь кем-то для меня придуманный позор, — Я нес, холодный, непреклонный. А вечером глядел сквозь потное окно На небо сизое, на жидкий луч закатный, На скачку бурых туч, и было мне дано Раскрыть их символ непонятный. Оне бегут туда, где бурно зло прошло, Где все ненастьями убито или смято, — Гиены жадные, – и правят ремесло, Им предназначенное, – свято. «Порвался мертвый полог забытья…» Порвался мертвый полог забытья: Внезапный ужас сердце ускоряет. Виски стучат… – Зачем я здесь? Кто – я? И чья игра из бездны забытья Меж этих стен, как кость, меня бросает? С игральной костью сопряженный дух Восстал, дивясь… И были непривычны Тень головы, руки и светлый круг На потолке. И чуждо резал слух Гудящий бой часов, как зов иноязычный. Да, – я летел… Я пережил позор… Рука у сердца, ослепленный взор, И стыд пылал, как факел, на ланитах. Склоню колена… Мягче – на ковер. И глажу перья крыл моих разбитых. А там?.. Бессилен мозг. Душа молчит. Разбились, выпали божественные звенья. Я перья глажу… Нет, крыло не полетит! Лишь маятник из глубины стучит, Да серым пеплом сыплется забвенье. Казанская Сонет И вот они – кануны сельской страды. Под липняком толчется мошкара; И, жарким солнцем залито, с утра Цветет село, что маков алых гряды. Владычице мы поклониться рады, А колокол гудит: пора! пора! Но смутен лик под ризой серебра И красными миганьями лампады. А вечером, при трепете зарниц, Тревожны взлеты диких, вольных птиц Над слабо плещущей, заросшей речкой; И в полумрак малейшей между хат Заглянешь Ты, – где, возлюбя, почтят Смиренную копеечною свечкой. Эпилог
По улицам извилистым, как расщелины скал, Как узкие расщелины, жилища горных фей, Ночами полнозвездными один я блуждал Среди домов торжественных, где не было людей. Казалось, то не улица, а волшебницы нить; Казалось, по-над плитами, светясь, бежит клубок. И было мне так счастливо и привольно жить, Ночами полнозвездными вдыхая ветерок. Змеилась нить, вела меня – уводила под уклон Туда, где своды мшистые одели водоем. И, как струя холодная, охватил меня сон. И снился мне прекрасный лик, и были мы – вдвоем. Сказала мне: «Мы в городе, где не было людей. Здесь в ночи наши звездные, под дремный струйный гул, Скользим мы, тени белые, с крылами лебедей. Молись, чтобы в моих руках навеки ты уснул»… Валерий Брюсов «В тиши задремавшего парка…» В тиши задремавшего парка «Люблю» мне шепнула она. Луна серебрилась так ярко, Так зыбко дрожала волна. Но миг этот не был желанным, Мечты мои реяли прочь, И все мне казалось обманным, Банальным, как лунная ночь. Сливая уста в поцелуе, Я помнил далекие сны, Другие сверкавшие струи, Иное мерцанье луны. 6 августа 1893 Мечты о померкшем Мечты о померкшем, мечты о былом, К чему вы теперь? Неужели С венком флердоранжа, с венчальным венком, Сплели стебельки иммортели? Мечты о померкшем, мечты о былом. К чему вы на брачной постели Повисли гирляндой во мраке ночном, Гирляндой цветов иммортели? Мечты о померкшем, мечты о былом, К чему вы душой овладели, К чему вы трепещете в сердце моем На брачной веселой постели? 13 марта 1894 В прошлом Ты не ведала слов отреченья. Опустивши задумчивый взор, Точно в церковь, ты шла на мученья, Обнаженной, забыла позор. Вся полна неизменной печали, Прислонилась ты молча к столбу, — И соломой тебя увенчали, И клеймо наложили на лбу. А потом, когда смели бичами Это детское тело терзать, Вся в крови поднята палачами, «Я люблю» ты хотела сказать. |
