1903 «Костра расторгнутая сила…» Костра расторгнутая сила Двух тел сожгла одну мечту, И влага страсти погасила Последних углей красноту. И, опаленны и бессильны, В объятьях тщетно мы дрожим: Былое пламя – прах могильный, Над нами расточенный дым. Но знаю, искра тлеет где-то, Как феникс воскресает страсть, — И в новый вихрь огня и света Нам будет сладостно упасть! 23 марта 1904 Грядущие гунны Вяч. Иванов. Где вы, грядущие гунны, Что тучей нависли над миром! Слышу ваш топот чугунный По еще не открытым Памирам. На нас ордой опьянелой Рухните с темных становий — Оживить одряхлевшее тело Волной пылающей крови. Поставьте, невольники воли, Шалаши у дворцов, как бывало, Всколосите веселое поле На месте тронного зала. Сложите книги кострами, Пляшите в их радостном свете, Творите мерзость во храме, — Вы во всем неповинны, как дети! А мы, мудрецы и поэты, Хранители тайны и веры, Унесем зажженные светы В катакомбы, в пустыни, в пещеры. И что, под бурей летучей, Под этой грозой разрушений, Сохранит играющий Случай Из наших заветных творений? Бесследно всё сгибнет, быть может, Что ведомо было одним нам, Но вас, кто меня уничтожит, Встречаю приветственным гимном. Осень 1904. 30 июля – 10 августа 1905 Лик медузы Лик Медузы, лик грозящий, Встал над далью темных дней, Взор – кровавый, взор – горящий, Волоса – сплетенья змей. Это – хаос. В хаос черный Нас влечет, как в срыв, стезя. Спорим мы иль мы покорны, Нам сойти с пути нельзя! В эти дни огня и крови, Что сольются в дикий бред, Крик проклятий, крик злословий Заклеймит тебя, поэт! Но при заревах, у плахи, На руинах всех святынь, Славь тяжелых ломов взмахи, Лиры гордой не покинь. Ты, кто пел беспечность смеха И святой покой могил, Ты от века – в мире эхо Всех живых, всех мощных сил. Мир заветный, мир прекрасный Сгибнет в бездне роковой. Быть напевом бури властной — Вот желанный жребий твой. С громом близок голос музы, Древний хаос дружен с ней. Здравствуй, здравствуй, лик Медузы, Там, над далью темных дней. Сентябрь 1905
В склепе Ты в гробнице распростерта в миртовом венце. Я целую лунный отблеск на твоем лице. Сквозь решетчатые окна виден круг луны. В ясном небе, как над нами, тайна тишины. За тобой, у изголовья, венчик влажных роз, На твоих глазах, как жемчуг, капли прежних слез. Лунный луч, лаская розы, жемчуг серебрит, Лунный свет обходит кругом мрамор старых плит. Что́ ты видишь, что́ ты помнишь в непробудном сне? Тени темные всё ниже клонятся ко мне. Я пришел к тебе в гробницу через черный сад, У дверей меня лемуры злобно сторожат. Знаю, знаю, мне недолго быть вдвоем с тобой! Лунный свет свершает мерно путь свой круговой. Ты – недвижна, ты – прекрасна в миртовом венце. Я целую свет небесный на твоем лице! 1905 Поэту Ты должен быть гордым, как знамя; Ты должен быть острым, как меч; Как Данту, подземное пламя Должно тебе щеки обжечь. Всего будь холодный свидетель, На все устремляя свой взор. Да будет твоя добродетель — Готовность взойти на костер. Быть может, все в жизни лишь средство Для ярко-певучих стихов, И ты с беспечального детства Ищи сочетания слов. В минуты любовных объятий К бесстрастыо себя приневоль И в час беспощадных распятий Прославь исступленную боль. В снах утра и в бездне вечерней Лови, что шепнет тебе Рок, И помни: от века из терний Поэта заветный венок. 18 декабря 1907 Демон самоубийства И кто, в избытке ощущений, Когда кипит и стынет кровь, Не ведал ваших искушений, Самоубийство и любовь! Ф. Тютчев Своей улыбкой, странно-длительной, Глубокой тенью черных глаз, Он часто, юноша пленительный, Обворожает, скорбных, нас. В ночном кафе, где электрический Свет обличает и томит, Он речью, дьявольски-логической, Вскрывает в жизни нашей стыд. Он в вечер одинокий – вспомните, — Когда глухие сны томят, Как врач искусный в нашей комнате, Нам подает в стакане яд. Он в темный час, когда, как оводы, Жужжат мечты про боль и ложь, Нам шепчет роковые доводы И в руку всовывает нож. Он на мосту, где воды сонные Бьют утомленно о быки, Вздувает мысли потаенные Мехами злобы и тоски. В лесу, когда мы пьяны шорохом Листвы и запахом полян, Шесть тонких гильз с бездымным порохом Кладет он, молча, в барабан. Он верный друг, он – принца датского Твердит бессмертный монолог, С упорностью участья братского, Спокойно-нежен, тих и строг. В его улыбке, странно-длительной, В глубокой тени черных глаз Есть омут тайны соблазнительной, Властительно влекущей нас… |
