Профессор была права – я почти ни с кем не общалась. Честно говоря, ее слова ударили по больному. После возвращения я так и не наладила контакт с коллегами. Они вместе ходили в бары и караоке, играли в настолки, а я каждый раз отнекивалась: «Сегодня не смогу». Раньше у меня были тут друзья, а теперь мне казалось, что нас ничто не связывает. Я словно против воли вернулась в старую версию собственной жизни.

– Вы правы, профессор. Забудьте, что я говорила, и спасибо вам за совет.

Конечно, мой интерес к делам Питера не угас. Мы обе это прекрасно понимали. Я солгала ради общего спокойствия, и доктор Лундгрен приняла мою ложь – а что оставалось делать?

– Рада помочь, – улыбнулась она. – Ты пока не готова в это поверить, но твое исследование и правда может изменить мир, так что твои амбиции найдут здесь наилучшее применение. Я горжусь, что ты с нами.

В тот момент я не могла воспринимать похвалу. Я лишь подумала, что профессор решила поберечь мои чувства, а я уже никогда не совершу ничего стоящего.

Если только не выясню, что творится в лаборатории Петравики.

Гибель Эйприл – лучшее, что могло произойти с моей карьерой.

Худшее ли это событие в моей жизни? Да. Сожалею ли я об этом больше всего на свете? Снова да.

Но!

С тех пор меня зауважал весь мир, я разбогател и приобрел влияние в обществе. Мне нравилась такая жизнь. Хотя и досаждала порядком. Я загнал себя в рамки собственного бренда и поэтому ненавидел, когда другие высказывали слишком реакционные или радикальные идеи, за которые я бы влип по полной. А еще я много работал и не брал отпусков. Я чувствовал себя хорошо, только когда меня слушали. Я старался как мог говорить о важном, не переступая при этом черту. В итоге появлялись твиты вроде этих:

Я потихоньку вживался в роль. Только стал замечать, что мое амплуа устаревает. Публику в «Твиттере» все больше привлекали резкие высказывания. Но в эту степь я податься не мог: подписчики ждали, что мои твиты их приободрят, а не расстроят.

Поводов для расстройства было хоть отбавляй. Карлы исчезли, а жилищный кризис, студенческие кредиты и долги за медобслуживание никуда не делись. По-прежнему происходили массовые убийства. Люди теряли уверенность в завтрашнем дне, экономика буксовала, поэтому проблемы воспринимались еще острее. Я не хотел оставаться в стороне. Порой меня тянуло выкрикнуть в пустоту что-то хлесткое, но я не представлял, смогу ли этим хоть кому-то помочь.

Чуть раньше, на пике популярности, я бы, наверное, возмутился, что «Книга о славных временах» берет мою жизнь под контроль. Но не теперь.

Моя воля была ничтожна мала перед притяжением этой книги. Наверное, я с самого начала понимал, что стоит ее открыть – и я пропал. Возможно, в глубине души я чего-то подобного и хотел – вновь попасть под влияние Эйприл, убежать от трудностей, важных решений и экзистенциального ужаса.

Я подумал: была не была! Почему бы не вложить сто тысяч долларов в компанию, о которой я даже не слышал? Если у вас миллиарды просмотров, то и миллионы долларов в придачу. Поэтому сотню тысяч баксов я считал приличной суммой, но уж никак не целым состоянием.

В общем, я поступил, как и любой самостоятельный мужчина за двадцать: позвонил отцу. Тот заявил, чтобы я ни в коем случае не инвестировал в сомнительные акции. Сама идея его ужаснула. Возможно, он даже почувствовал себя никудышным отцом, раз его сын задумал такую авантюру. И это он еще не знал, что меня надоумила книга из мусорки!

Как и любой самостоятельный мужчина за двадцать, советы отца я проигнорировал.

Сама по себе компания «Ай-джи-ар-ай» сомнений не внушала. Когда-то она была крупнее, и ее акции неплохо продавались, затем обороты начали сокращаться, и акции исчезли с крупных торгов, но пока что никто не захотел выкупить бизнес целиком. Компания, к слову, занималась добычей кобальта в Канаде. Какое-то время дела шли отлично. А как только месторождение иссякло, стоимость акций упала.

Зачем кому-то понадобилось, чтобы я их купил?

Ответ напрашивался один: афера. Сначала убеждаешь группу людей, что книга может предсказывать будущее, устраиваешь им свидание с красоткой, затем просишь вложиться в акции и продать их четыре дня спустя. А сам продаешь свою долю на день раньше и получаешь в десять раз больше денег.

Если честно, меня это не особо заботило, ведь дело было совсем не в долларах или волшебных книгах, а в том, что Эйприл могла быть жива. Я безумно хотел раскрыть эту тайну. Хотел вернуть подругу, а вместе с ней – утраченную частичку себя. Я так отчаянно этого желал, что не раздумывая выбросил в пасть надежды сто тысяч баксов.

Потом, чтобы отвлечься от наблюдения за торгами и гугления про кобальт, я посмотрел несколько роликов любимых ютьюберов и крепко задумался, что бы написать Бекс. Я считаю и всегда считал, что после первого свидания нужно поскорее о себе напомнить. В этом вопросе я неисправим – не могу стратегически мыслить, когда дело касается отношений. Я написал Бекс, что отлично провел время, а следом отправил самую удачную шутку из пришедших в голову.