Не отрываясь от трапезы, я рукой указала ему на стул и столовые приборы, после чего с набитым ртом проронила:

– Накладывайте, сколько хотите, желательно, чтобы доели Вы всё.

Он удивлённым взором окинул меня, сел рядом, усмехнувшись, повёл плечами, потом начал накладывать картошку и салат себе в тарелку и проговорил:

– Приятного аппетита.

– Вам того же, – буркнула я.

Он придвинул к себе тарелку, начал есть, периодически поглядывая на меня с явным осуждением.

– Вам что-то не нравится? – подняла я на него неприязненный взгляд.

– Странно просто, – он потупился под моим взглядом, – Вы вроде за стол пригласили, а всем видом пренебрежение демонстрируете.

– Дмитрий Вячеславович, – ледяным тоном отчеканила я, – я не ела сутки, я устала, давайте Вы не будете ждать от меня каких-то там демонстраций. Мне не до них. Хочу поесть, накормить Вас и наконец отдохнуть. Да, я не особо гостеприимная хозяйка. И гостеприимной быть не умею. Вы вообще первый гость в этом доме. Поэтому если свои претензии оставите при себе, буду благодарна.

– Извините. Да, Вы правы. Я пришёл, отвлёк Вас, беспорядок учинить вынудил, теперь Вы меня кормите. Просто не привык я, что если за стол зовут, то так…

– Как так? Вот как? Я должна Вас обслуживать и развлекать разговором? Чем конкретно Вы недовольны?

– Извините, – повторил он и, уткнувшись в тарелку, больше не поднимал от неё глаз.

Я доела, отодвинула тарелку и поймала на себе явно осуждающий взгляд кота. Тяжело вздохнула и негромко проговорила:

– Наверное, мне тоже извиниться надо. Но я честно, не умею быть гостеприимной хозяйкой. Просто захотелось покормить Вас. Извините, если обидела. Чай будете? Только учтите, он у меня только из пакетиков. И если доедите картошку и салат будет неплохо.

Полицейский поднял на меня прямой взгляд, и с улыбкой проговорил:

– А я не откажусь, ни чай выпить, хоть какой, ни доесть всё. Действительно вкусно, да и я, вроде Вас, около суток не ел.

– Вот и хорошо, – я встала и разлила по чашкам кипяток, бросив туда пакетики с чаем.

Потом достала большую жестяную коробку печенья, поставила её на стол и указала на неё лейтенанту:

– Угощайтесь.

– Какая красивая, – восхищенно протянул мой гость, рассматривая коробку. – такую даже вскрывать жалко.

– Она уже вскрыта, там меньше половины осталось, поэтому не стесняйтесь. Швейцарцы не только хороший шоколад делают, но и печенье, – я сама открыла крышку, взяла себе печенье и подвинула коробку к нему.

– А сахар можно попросить? Или это будет уже наглостью? Я просто не привык без сахара чай пить.

– Вот чего нет, того нет, – я развела руками. – Вчера закончился, а новую пачку не купила. Так что доедайте печенье, чтобы компенсировать его отсутствие.

– Вы такая необычная, – отпивая чай из чашки, неожиданно проговорил он.

– Не поняла. В чём моя необычность? – удивлённо поинтересовалась я.

– Понимаете, обычно все стараются произвести впечатление. Одежда, манеры, статусные предметы, дистанция в общении. А Вы на поверку другая. Вам всё равно, что я думать о Вас буду, и какое Вы производите впечатление. Вы действительно хотели исключительно накормить и не более того. Хотя на работе Вы, наверное, другая. Но там Вы наверняка играете, а мне посчастливилось Вас настоящую увидеть. Голодную, рассерженную, и при этом готовую помочь. Вещи и мебель у Вас тоже странно подобраны, тут явно не дизайнер работал, а Вы сами обстановку подбирали, все вещи не столько статусные, сколько с душой.

– Вещи с душой, первый раз слышу, – я решила не комментировать остальную тираду моего гостя, переключив обсуждение на последнюю фразу.

– У меня у бабки такие были. Они все как будто тёплые, впитавшие тепло хозяйки. Вы их явно любите. Не в смысле, что трясётесь над ними, а относитесь с благодарностью и добротой к ним.

Меня всегда неприятно цепляло слово «бабка», но лейтенант произносил его с какой-то такой особой грубоватой нежностью и теплотой, что в его устах оно звучало по доброму.

– Вы с бабушкой жили? – я сделала слабую попытку поддержать разговор, и полицейский радостно на неё откликнулся.

– Да, моя и Сонькина мать погибла вместе с моим отцом. Отцы у нас с Сонькой разные, её вообще неизвестен. Поэтому с бабкой по моему отцу мы жили. Поскольку других родственников не было. Мне у неё хорошо было. Я природу люблю, хоть в городе родился. А вот Соньке тяжело было, она же старше и к городу привычнее была. А тут домик маленький, сибирская глухая деревня на десять изб. Нас к бабке на лето отправили, родители поехали на заработки и погибли. Вот мы с Сонькой в деревне и остались. А куда нам ещё? Квартиры в городе не было, снимали родители. В детдом не хотелось. Так деревенскими и стали. Сонька правда, как только 14 исполнилось, в город поблизости перебралась, в училище поступила. А потом изнасиловали её там, когда с дискотеки возвращалась в общежитие, и насильников не нашли. Бабка наша тогда за ней поехала, забрала опять к себе, долго выхаживала, а потом Сонька, несмотря на беременность, снова в город уехала, нашла там сожителя, сына её он принял, и живут они с ним уже много лет. Мне он не особо по нраву, хоть и немного я с ним общался. Но главное ведь, что ей нравится, правда? Да и не до капризов ей, коли ребёнок не пойми от кого имеется? Так?

– Вы тоже очень удивительный человек, Дмитрий Вячеславович, мы только познакомились, а Вы мне всю свою жизнь уже пересказали, да ещё и оценки ждёте выбору Вашей сёстры. Не знаю я, что главное в таких отношениях. Я одинока, и не мне судить её выбор. А Вы столь рьяно за дело насильника взялись, потому что опосредованно за сестру рассчитаться хотите?

– И это тоже. Но вообще-то жизнь лучше сделать хочу. Чтобы по улицам можно было ходить и не бояться. Чтобы мрази, наподобие этого Дениса, изолированы были и не портили никому жизнь. Хочу, чтобы жили все честно и по совести. Поэтому в полицию и пошёл.

– Ну что Вам сказать, Дмитрий Вячеславович, порыв у Вас прекрасный. Только сомневаюсь я, что свои устои Вам не придётся пересмотреть ближайшее время. Больно идеалистичны они, а мы живём в обществе, где выжить с такими устоями практически не реально. Хотя, возможно, это я оказалась для этого слаба, а Вам и удастся. Было бы хорошо.

– Не понял. Зачем мне пересматривать свои устои? И в чём Ваша слабость?

– Я не совсем корректно выразилась. Скорее не пересматривать, а скрывать или видоизменить. Вы знаете, что в природе слабых уничтожают, и у них есть единственный способ избежать гибели: прятаться и маскироваться? Так вот я из тех, кто маскируется. Пока не сожрали и на том спасибо. Но Вы явно маскироваться не умеете, я восхищалась раньше таким поведением, но мой опыт подсказывает мне, что не слишком оно целесообразно, и чаще всего ведёт к проигрышу. Слишком агрессивен мир вокруг.

– Я стою на страже закона и на моей стороне именно его сила. И я хочу, чтобы все, кто его соблюдает, чувствовали себя в безопасности с моей помощью. Чтобы Вам не надо было маскироваться, чтобы не быть, как Вы выразились, сожранной.

– Это в Вас юношеский максимализм говорит, а я уже умудрённая опытом женщина, и знаю, что закон это не панацея, и выигрывает не тот, на чьей стороне буква и дух закона, а кто умеет его использовать в своих целях. Вы явно не умеете, и пытаетесь служить именно букве и духу. А у большинства это наоборот. Вы давно на службе?

– Чуть больше семи месяцев назад звёзды получил, – он кивком указал на погоны. – И хочу сказать, от людей всё зависит. Есть и такие, о которых Вы говорите, но и другие тоже есть. И от выбора каждого будет зависеть, кого в итоге больше окажется.

– Мне хотелось бы, чтобы у Вас всё получилось, – я улыбнулась и встала из-за стола.

Полицейский правильно трактовал это, как сигнал к завершению чаепития и, залпом допив остатки чая, тоже поднялся, стандартно поблагодарив за вкусный ужин.

Я взяла со стола коробку с остатками печенья и провожая к двери протянула ему: