– Прости, орэ, – я мрачно улыбнулся.

С момента нашего разговора у костра прошло несколько дней. Мы сидели сейчас там же, в лесу, но перебрались ближе к небольшому озеру под ветвями старых сосен. Марз всегда учил меня тут, говорил, что ему нравится это место. Сколько разговоров о Пустоте, сколько объяснений и моих вопросов слышали темные, неподвижные воды? Сколько еще услышат?

Мне здесь тоже нравилось. Именно тогда, когда все вокруг оказывалось залито светом, а солнечные лучи тонули в желтовато-коричневой воде, ложились отблесками на песчаное дно и искрились в пробегающей от легкого ветра ряби на поверхности. Когда нагревали старые корни сосен, уходящие из пологого берега в озеро, оставляя резкие тени и наполняя воздух ароматом смолы, сырости, мха и трав. Наверное, именно в таком окружении и следовало говорить о Мейет и ее черных Нитях. Здесь оценить их красоту можно было как нигде больше. Только сегодня я был явно не настроен на учебу.

– Что случилось, Дэйшу? – Марзок внимательно в меня вглядывался. – Выкладывай.

Я, в отличие от учителя или его сына, не слишком любил скрывать от них двоих свои мысли. Тем более, они все равно видели мои эмоции, и, если эти эмоции оказывались действительно паршивыми, вопрос что стряслось не заставлял себя ждать. Несколько долгих секунд я разглядывал Марзока с мрачным любопытством, затем выдохнул:

– Завтра у меня Назначение, орэ.

– Снова подслушивал? – Он приподнял бровь.

– Вы же говорили обо мне, – я дернул плечом.

– Дэйшу, если бы ты не плел Воздух, ты бы об этом не узнал, – насмешливо напомнил Марзок.

Я печально улыбнулся и уставился в воду озера. Вспомнил их разговор…

– Сама как думаешь, Аливи? – Я слышал, как Рэйв расхаживает по кабинету. – С тех пор, как он прочел эти дневники, мне до ужаса не нравятся его эмоции. Последнее, что они напоминают – это чувства достойного Преемника. Тем более, будущего Главы Совета.

– Бездна, Рэйв, он еще ребенок, – с легким раздражением отозвалась бабушка. – Да, я, возможно, слишком рано дала ему узнать эту историю. Она его зацепила, я понимаю его чувства. Он нашел сейчас своих виновных, но он успокоится, уверена.

– Уже месяц не может, – ехидно напомнил Марзок.

– Дайте мальчику время, – вздохнула Аливи.

– И виновны в случившемся у него Великие Дома и лично райледы, Аливи, – холодно заметил Рэйв. – Ты не чуешь его эмоций, зато я его насквозь вижу. У нас уже была одна такая история, если помнишь.

– Не вижу сходства, – отрезала бабушка.

– И другого сходства тоже не видишь? – Мрачно поинтересовался Рэйв. – Мы все знаем, кто он, Аливи.

– Ты винишь моего внука в поступках, к которым он не имеет отношения! – Со злостью возразила Аливи. – Мальчик не выбирал себе родню, Рэйв. Никакую ее часть, заметь.

– Они слишком похожи, – хмыкнул серионец.

– А ты что скажешь?

– Аливи, что ты хочешь от меня услышать? – Спокойно уточнил Марзок.

– Ты тоже считаешь, что они похожи? Слишком похожи, как изволит выражаться человек с равно теми же кровными узами.

– Я не могу не замечать в них общего, – отозвался Марзок после короткого молчания.

– Ты считаешь, что…

– Аливи, я ничего не считаю, – раздраженно перебил Марз. – Я принял решение и привез его сюда, чтобы он стал твоим Преемником. Если вас смущают поведение, характер или эмоции Дэйшу, найдите способ это исправить и избежать последствий. Я не прошу обсуждать своих приказов.

– Я хочу знать, что твое решение осталось тем же, Марзок, – спокойно сообщила Аливи.

– Не вижу повода его менять. Он – ребенок, если понадобится, у нас есть время.

– Значит, завтра он будет назначен Преемником.

– Как пожелаете, – скрипнул зубами Рэйв.

Я все с тем же мрачным вниманием вглядывался теперь в Марзока. Он, приподняв бровь, коротко усмехался. Я знал это его выражение лица слишком хорошо. Знал, что он сейчас невероятно мной недоволен.

– Ты не должен был слушать, Дэйшу, – холодно заметил Марз.

– Но услышал, – я прищурился.

– И? – Марзок коротко улыбнулся.

Я тяжело вздохнул. Попытался сначала подобрать верные слова, чтобы объяснить, насколько меня задевает их недоверие. Насколько мне больно от того, что они все сомневаются во мне, бездна его вообще знает почему. А затем мне пришла в голову другая, совершенно отличная от предыдущих мысль. Дядя учил меня совсем недолго, с месяц, но очень уж качественно. И, наверное, то, что он говорил, то, что он объяснял, заставило меня вспомнить сейчас, что Марзок – и мой генерал тоже. А значит…

– Я приму и исполню любое твое решение, севойо, – я коротко усмехнулся.

– Иногда ты меня просто бесконечно удивляешь, Дэйшу, – весело заявил Марзок.

– На кого я так похож? – я вздохнул. – Из-за кого вы все во мне сомневаетесь?

– Угомонись и не лезь в дела, которые тебя не касаются, – ехидно предложил Марз, – и у нас будет куда меньше поводов для сомнений.

– Разве это меня не касается? – мрачно уточнил я.

– Разве это решение принимать тебе? – Марзок приподнял бровь.

Я усмехнулся и качнул головой, а после поинтересовался:

– Ты будешь здесь завтра?

– Нет, мы с Анха уезжаем вечером, – он мягко улыбнулся, – но я вернусь так скоро, как только смогу. Идем, Дэйшу, на сегодня мы закончили занятие.

Мы поднялись. А я быстренько выпустил из руки Нити, которые сжимал за спиной.

Дорога с протоптанных среди сосен тропинок плавно перетекла в мощеные мостовые Райледа. Некоторые кварталы улиц уже давно доползли до самого края леса, закопались скругленными углами в густые поросли кустов и молодых деревьев, но там камня никто не клал, и утоптанная, отдающая глухим звуком земля на холмах оставалась единственным возможным путем к городским стенам. За вечно распахнутыми настежь воротами начинался город. Марзок оставил меня за ними, поспешил в особняк, а я сбежал по одной из каменный лесенок в прямо противоположном направлении – мимо крошечной речушки и старой трехэтажной школы с ее огромным по местным меркам огородом, где начинали зацветать шары желтого ярвеца – первые вестники августа и близящейся осени. Здание школы не вызывало в душе ни капли эмоций. Общий курс, пять лет обучения с другими детьми-магами в одном классе, оказался редким испытанием терпения. Естественно, никто из одноклассников не сомневался ни в моем титуле, ни в моем будущем, а потому их сдержанная вежливость не дала мне завести там друзей. Ни один из них просто не пожелал рисковать сблизиться с будущим массэ Райледа из банального опасения, что, поссорься мы, я окажусь достаточно мстительным и злопамятным, чтобы припомнить это, уже когда получу титул мастера. Лица учеников, с которыми мы провели эти годы, медленно стирались из памяти, даже лица нашего учителя я бы теперь уже не припомнил в деталях – просто не хотел задумываться. Но именно здесь лежала дорога, которую я любил всем сердцем.

Этот район города оказался, пожалуй, самым холмистым из всех. За мостом начинался подъем к улице кварталов ткачей. Здания здесь стояли чуть дальше друг от друга и были выше, образуя неширокие переулки вечного сумрака, спасающие от летнего зноя. Я свернул в один из них, прошел вдоль стен, между которыми не смог бы и выпрямить рук, полюбовался тканными фонариками на неплотно натянутых веревках, которые обожал с детства. Белые кружевные шары с зелеными звездочками миртериума у основания, отбрасывающие в вечную тень яркие пятна света в форме нашего герба. Ткачи были для меня самой загадочной частью Райледа. Если алхимию и магию мы изучали совершенно на равных, то об их узорах я не имел представления совершенно. Они ревностно хранили секреты гобеленов, не позволяя посторонним и случайным любопытствующим узнать об их искусстве ничего, кроме того, что может увидеть Дитя Нитей на их картинах. Эти плетения я не понимал вообще – они были такие же широкие, непонятно кружевные, как и алхимические, перевитые в странной последовательности без единой, мне казалось, закономерности от полотна к полотну. С одной стороны, я осознавал, что мне именно казалось, что смысл в этих узорах, правила их плетения, конечно же, есть. С другой – давно бросил затею разобраться. Стать ткачом мне не суждено вовсе – кто в городе не знал моей будущей судьбы? Да и попасть к ним в обучение еще следовало постараться, даже не будь я учеником Аливи. Ткачи получали за работу какие-то баснословные деньги даже по меркам магов и были бесконечно капризны во всем, что касалось передачи их искусства. Каяр, та добрая, милая женщина, готовая отдавать свои работы почти даром, являлась полной противоположностью тем, кто создавал гобелены сейчас.