– С Аленой все понятно, – говорит он, помешкав. – Но ты не обижайся на отца. Он такой всегда, а бывает еще и хуже.

Сима смотрит на него так странно, будто видит впервые.

– Я не понимаю, – с трудом произносит она.

– Просто у отца плохой характер – ну, это сложно не заметить, конечно… Не обращай внимания, он остынет и привыкнет к тебе.

– Странные мысли у меня в голове, – ее огромные глаза становятся еще больше. – От них просто сердце разрывается, не могу ни думать об этом, ни говорить.

– Ты не принимай это на свой счет, – Назарий всерьез начинает беспокоиться о том, не сказалась ли произошедшая ситуация на ее душевном здоровье. – Отец меня не любит, поэтому все, что я сделаю или скажу, будет плохо. Он и Алену готов защищать только потому, что ему это выгодно.

– Нет, не в этом дело. Мне кажется, что он не твой отец, – едва слышно шепчет она.– Папы такими не бывают.

Назарий фыркает. Что она такое говорит, что за чушь! Он только собирается тут же ответить, но задыхается от возмущения. И от дикой мысли, совершенно дичайшей, но такой родной и близкой, которая всегда жила в его голове – почти всю его сознательную жизнь.

– Ты права, – говорит он. – Он мне не отец.

В комнате слышно, как тикают настенные часы, и как бьется в стекло маленькая, согревшаяся в тепле муха. Назарий крепко стискивает зубы и отводит глаза. Его же слова становятся для него откровением – они поражают, бьют в самое сердце и при этом совсем не удивляют. Как-то странно и двойственно у него в душе. А ведь и правда – чему удивляться. Папаша сделал все, чтобы сын его не считал за близкого человека, и продолжает поступать в том же духе.

Сима смотрит на него испуганными глазами, в которых по-прежнему светятся слезы.

– Значит, – прерывающимся голосом произносит она, – тот человек… – она неловко машет рукой на дверь, – и правда тебе не родной?

Назарий сердито дергает головой.

– К сожалению, роднее не придумаешь, – разуверяет ее он. – Но отцом я его называю только потому, что так положено, а не потому, что мне этого хочется.

– Кажется, я тебя понимаю, – бормочет Сима. – Но все равно… Мне так жаль!

Назарий поднимает глаза к потолку. Теперь он вызывает жалость. Докатились.

– Вот только не надо этого, – говорит он с долей отвращения. – Мне не нужен отец, я уже не маленький. Мне есть, чем заниматься, куда стремиться, о ком заботиться… У меня есть прекрасный друг, еще и Фролыч, за которым нужно постоянно следить. А ты – родной, не родной… Это не самая моя большая проблема, поверь.

Но отчего так побледнела Сима? Он вроде ничего такого не сказал и не вел себя хамски, хотя его и разозлил ее участливый, жалостливый взгляд.

– Фролыч? – переспрашивает она. И сглатывает, будто у нее ком застрял в горле. И придерживается за шкаф. – Тот самый, да? Откуда ты его знаешь?

Настает время удивляться Назарию.

– Ты знаешь Фролыча? Нет, ты не можешь его знать, он ни с кем не общается. И он бы мне сказал… Ничего не понимаю!

– Я с ним не знакома, а только видела его, – говорит Сима своим шелестящим голосом, поглядывает исподтишка и снова опускает глаза. Она напряжена, что видно по ее пальцам, скользящим по стенке шкафа.

– А откуда знаешь, что это он? – Назарию важно докопаться до правды. Все, что связано с Фролычем, напрямую касается его, и иначе быть уже не может.

– Мне бомж Федот сказал, – быстро отвечает она, не все так же, не поднимая глаз. – Но меня беспокоит одно: что мне теперь делать? Если этот Фролыч живет где-то здесь, то мне лучше уйти. Мне совсем не хочется с ним столкнуться в твоем доме. Я себя так неуютно чувствую! Извини, но я лучше и правда уйду.

– Что за глупости, – Назарий качает головой. – Тебе нечего бояться Фролыча. И куда ты пойдешь? В ночлежку к бомжам? Или где там тебя Олег нашел,– бормочет он.

– Ну, если его здесь нет, тогда ладно, я останусь, – облегченно вздыхает девушка.

– Знаешь, мне не нравится, когда к Фролычу так относятся, – Назарий решает сразу прояснить ситуацию. – В нем нет ничего плохого или страшного. И он не виноват, что стал таким, – добавляет он с почти полной уверенностью.

– А что с ним случилось? – едва слышно спрашивает Сима.

– Не знаю, – честно отвечает Назарий. – Он со мной говорит обо всем, кроме своего прошлого. Да он вообще никому душу не открывает, чтоб ты понимала. Даже мой папаша так и не смог от него ничего добиться. Вряд ли там было что-то хорошее… ну ты понимаешь. Но пугаться не стоит, это я тебе уж точно говорю.

– Все равно мне было страшно, когда он прошел так близко рядом со мной, – признается Сима и вздрагивает, обхватив себя руками. – Я бы не хотела больше его видеть… если это возможно.

– Да никто тебя не заставляет, – Назарий снова начинает злиться внутри. – Это мой долг и не более того. Тебя это уж точно не касается.

– Долг? – девушка поднимает на него глаза.

– Ну да, – Назарий ковыряет носком тапка старый паркет. – Это именно так называется. Я не хочу рассказывать тебе эту темную историю. Просто живи, мечтай о чем-то добром, красивом и не заморачивайся о чужих проблемах.

– Мечтать… например, о папе, – переключается Сима, и в ее глазах появляется живость. – Как ты будешь его искать, ты уже придумал?

– Да, – важно кивает он. – У меня целая стратегия… Так что забудь о Фролыче и всем, что с ним связано – он уж точно не твой отец.

Шутка вышла неудачной, потому что у Симы вновь застывает взгляд, и она медленно подносит руки к ушам.

– Это было бы ужасно, – шепчет она. – А что, у него есть дети?

– Я ничего об этом не знаю, – повторяет Назарий, хотя… были у него всякие мысли и не беспочвенные. Но зачем Симе вникать в это, видеть склеп похороненных надежд? Ей действительно лучше не сталкиваться с Фролычем, если даже заочное знакомство с ним так напугало ее. Она чувствительна и наивна, и да – сердиться на нее не стоит. Будь Назарий на ее месте, вероятно, он чувствовал бы себя так же.

– Забудь, – повторяет он. Подносит руку, чтобы провести по ее коротким волосам, но дотрагивается пальцами лишь к воздуху рядом с ее головой. Снова сердится, но теперь уже непонятно, на что и на кого. Усмехается через силу, как-то очень невесело, и спешит покинуть комнату, где с тех пор, как поселилась Сима, все пропитано добротой и нежностью – редкими гостями, которые даже если и появлялись на горизонте, то папаша неизменно гнал их в три шеи.

Сима с трепетом заходит в кабинет, останавливается на пороге. Ей не слишком нравится эта затея, но другого выхода, кажется, нет. И так будет правильно.

– Чего тебе? – грубо отзывается на ее появление Валерий Романович, откладывая в сторону какую-то бумагу.

– Я пришла попросить вас дать мне работу, – тихо говорит Сима, придерживаясь за дверь.

– Какую еще работу? – крякает тот.

– Я хочу делать для вас что-то хорошее и полезное за то, что вы мне помогаете.

Валерий Романович долго кашляет.

– Ты же ничего не умеешь делать, – говорит он. В его взгляде и голосе сквозит насмешка. – На тебя подуй – и ты рассыплешься.

– Я могу выполнить любую работу по дому, даже самую сложную, – уверяет Сима. Ведь раньше в приюте ей нередко приходилось делать разное: мыть посуду, убирать и стирать вручную.

– Зачем тебе это нужно? – во взгляде сидящего появляется интерес.

– Чтобы вы не сердились, что я у вас живу, – поясняет она. – Понимаете, мне все равно больше некуда идти. А Назарий…

– Шла бы ты отсюда, – Валерий Романович резко откладывает бумагу и встает. – Пока я сам тебя не отослал куда подальше!

– Назарий пообещал мне помочь в поисках отца, – Сима начинает дрожать, но не уходит. – А когда папа найдется – он заплатит вам, сколько вы потратили на меня, и даже больше. Ведь он известный художник и у него, должно быть, много денег.

Валерий Романович, кажется, немного остывает. Неприязнь в его глазах поутихает, ее становится меньше. Он становится будто бы спокойнее.