Я приближаю к ней свое лицо.

— Я слушаю тебя, малышка.

— Тогда ответь мне.

— Что?

Она ухмыляется.

— От тебя воняет!

Я все время ей это говорю. Это наша с ней шутка. Я распахиваю глаза, как будто обиделся.

— Я не воняю. Это ты воняешь.

Я хватаю Сев за пояс и поднимаю над головой. Она брыкается, а я осторожно опускаю ее на диван между мной и Кейси. По дому разносится ее смех, а затем на меня набрасывается Кэмдин.

— Ладно, пора спать.

Они уже два часа, как должны были пойти в кровать. Искупались. Почистили зубы, но тянут время.

— Почему? — хнычет Кэмдин, соскользнув с колен Кейси.

Я пытаюсь улыбнуться, но это улыбка вполсилы.

— Потому что, если ты этого не сделаешь, Санта забухает, и может забыть прийти к тебе домой.

Кэмдин хмурится, ее взгляд устремляется от меня к Кейси и обратно.

— Санта пьет?

— У него же маленькие эльфы. Конечно, пьет. А теперь иди спать.

Кейси начинает смеяться. Я бросаю на нее веселый взгляд.

— Вы что, все врете? — спрашивает Кэмдин, глядя на Кейси.

— Это правда, — умудряется сказать Кейси.

Кэмдин хватает Сев за руку.

— Давай, пойдем в постель.

Сев стягивает с попы пижамные штаны и смотрит на Кэмдин.

— Надеюсь, Санта разрешит нам оставить нашу маму.

— Я тоже, — улыбаясь мне, соглашается Кэмдин.

Не думаю, что Кейси это слышала, поскольку не смотрит на детей, но я слышал. Они хотят оставить Кейси, и я не могу их винить. Я тоже этого хочу, но не знаю, как все сложится. Я не злюсь, что она не рассказала мне о связи с Тарой. Я был зол, но не из-за того, что она вроде как из мести скрыла это от меня. Я верю, когда она говорит, что не разыскивала меня, но реальность такова, что ей двадцать один год. Только сегодня до меня дошло, что ее пребывание здесь может быть хорошо для меня и плохо для Кейси. Мне нужно, чтобы она осталась не потому, что я этого хочу, а потому, что она этого хочет. Если в этом есть смысл. Но его нет. Я знаю лишь то, что при одной мысли об этом у меня бешено колотится сердце.

Когда девочки исчезают в коридоре, Кейси улыбается.

— Ты потрясающе с ними управляешься.

Я смотрю на елку с украшениями, развешенными только на той части, куда не могут дотянуться дети. Думаю о том, сколько рождественских праздников с ними провел. Все они были разными, но это — мое любимое, потому что я наконец-то чувствую, что дал им что-то, что стоит запомнить.

— Они так взволнованы, — замечает Кейси. — И ты потрясающе с ними ладишь. Большинство мужчин не смогли бы сделать все то, что делаешь ты.

— Я не могу представить свою жизнь без них, — говорю я, откинув голову на спинку дивана и глядя на потрескивающий в камине огонь. — Я никогда не хотел быть восемнадцатилетним папашей, но я им стал, и сделал все возможное, чтобы они знали, что они для меня самое важное. Единственное, что меня заботит. А Тара… Не знаю… — вздыхаю я, не зная, куда мне деться со своим признанием.

Хотя я совсем не знаю Кейси, между нами есть то чувство легкости, которое я всегда испытывал рядом с ней. Как будто я могу рассказать ей все, что угодно, и она выслушает.

— Она всколыхнула во мне чувства, которые, как мне казалось, я давно похоронил.

— В смысле, у тебя остались к ней чувства?

— Нет, не так. Уже нет. Это больше…. Бл*дь. Мне нужно выпить.

Я встаю, достаю Southern Comfort, который пил последние пару вечеров, и сажусь рядом с Кейси на диван. Я предлагаю ей выпить, она отпивает ликер, а затем возвращает мне бутылку.

— Что меня бесит в ее появлении, так это то, что она вызывает во мне комплекс брошенного мужа, — прямо говорю ей я.

Ее глаза искрятся ухмылкой.

— Знаешь, нужно быть чертовски уверенным в себе, сексуальным мужчиной, чтобы признать, что у него комплекс брошенного мужа.

— Хммм… — подмигнув ей, тяну я. — Мне нравится такой поворот.

Но он не приводит к тому, чего бы мне хотелось, потому что ее взгляд смягчается. Кейси сглатывает, нервно кусая нижнюю губу.

— Я по-прежнему сожалею, что все так вышло.

Я подношу к губам зажатый в руке Southern Comfort.

— Знаю, что сожалеешь. Я злился, что ты ничего не сказала, но, будь я на твоем месте, тоже вряд ли бы что-нибудь сказал.

Кейси улыбается и, задрав ногу на диван, упирается подбородком в колено.

— Знаешь, о чем еще я сожалею?

— О чем?

— О яичном гоголь-моголе.

Кейси фыркает, забирая у меня бутылку.

— Морган дал мне гоголь-моголь и виски. Я, будучи, ну, собой, опрокинула эту хрень, будто это виски. Не знаю, как кому-то может нравиться яичный гоголь-моголь. Мне показалось, что я проглотила сперму эльфа.

Она придвигается ближе, а я откидываю голову на диван и смеюсь. Обхватив Кейси рукой, я шепчу ей на ухо:

— Моя, наверное, вкуснее. Уверен в этом.

— О, определенно, — медленно выдыхает она, положив голову мне на грудь. — Бэррон?

— Да? — мое сердце бьется немного быстрее. Я никогда не знаю, что скажет эта девушка.

— Знаю, что уже это говорила, но я никогда не хотела причинить тебе боль. Я должна была сказать тебе раньше.

Это дерьмовое чувство возвращается. То самое, которое я изо всех сил стараюсь игнорировать.

— Ты не причинила мне боль, Кейси. Я не чувствую себя преданным. Просто… не знаю. Я за них беспокоюсь.

— У тебя есть полное право за них беспокоиться. Они твои дочери.

— Я боюсь того, что случится, когда ты уедешь.

Кейси поднимает голову, в свете от горящего камина видна отразившаяся в ее глазах мучительная боль, возможно, потому что я сказал «когда ты уедешь». Как будто у нее больше нет выбора. Так ли это? Хочу ли я, чтобы она уехала? Она так внезапно ворвалась в мою жизнь, что я не успел подготовиться к тому, как эта влюбленность отразится на мне и моих девочках. Теперь это в некотором смысле совершенно выбило меня из колеи. Не из-за лжи, а из-за напоминания о том, насколько кратковременным это может быть.

— Мне больше всего нравилось то, что ты совершенно меня не знала. Не знала ни драмы, ни слухов, ничего из этого, — признаюсь я, открываясь Кейси. — Ты ворвалась в мою жизнь и не знала меня. Или, по крайней мере, я так думал.

— Мне тоже это нравилось, потому что я чувствовала себя точно так же. Ты не знал ни меня, ни мою семью. Я была просто девушкой.

Мы молча смотрим на огонь. Возможно, я не имею никакого понятия о том, что принесут следующие несколько дней, но я рад, что эта девушка со мной.

— Которая ненавидит гоголь-моголь? — добавляю я, пытаясь придать этому немного юмора.

Подарок, которого я не ожидал.

БЭРРОН

У меня было пять рождественских праздников с Кэмдин. И три с Сев. Четыре с Тарой, и теперь одно с Кейси. За все это время, за все те утра, когда следует благодать за тех, кто рядом, это утро — значит для меня больше всего.

Среди оберточной бумаги и хихиканья я таращусь на старинную книгу заклинаний, на которой Кейси выгравировала имя Сев.

— Тебе не нужно было этого делать. Должно быть, это стоило целое состояние.

Кейси сияет от гордости, на ней точно такая же рождественская пижама, как у девочек.

— Это стоит того, чтобы увидеть выражение ее лица.

Наклонившись, я прижимаюсь губами к ее виску.

— Спасибо.

— Спасибо, что позволил мне остаться. Это было первое Рождество, когда я увидела снег и настоящую семью.

Я улыбаюсь, но внутри грустно от мысли, что до этого она была так несчастна. И я могу себе представить, что Тара имеет к этому самое непосредственное отношение.

Пока девочки продолжают открывать свои подарки, Кейси придвигается ближе ко мне.

— Как ты думаешь, они ей подойдут? — спрашивает она, показывая на сапоги Ariat, которые она купила для Кэмдин. Девочка надела их, как только распаковала, и с тех пор не снимала. Я сомневаюсь, что она их снимет, даже если они на два размера больше.