Бэррон тяжело вздыхает, и это не вздох облегчения.

— Потому что она хотела совместной опеки над девочками, а я ни за что на свете не позволю этой дряни иметь хоть какое-то отношение к моим детям, — он делает еще один вдох. — Ты о них знала?

— Я знала, но только потому, что она сказала мне, что у нее есть дети от парня из Техаса. Примерно через год она попросила меня отправить тебе документы о разводе. Она заставила меня подписать соглашение о неразглашении того, что у нее есть дети.

Встретившись взглядом с Бэрроном, я понимаю, что сделало с ним появление Тары. Прищуренные глаза, учащенное дыхание и чертовски горячий взгляд. Бэррон в бешенстве еще сексуальнее, чем, когда сказал это свое чертово «мэ-эм».

Он вдруг снова обхватывает ладонями мое лицо, неистово блуждая по нему глазами, словно в поисках ответа. Бэррон легонько проводит большим пальце по моим скулам, его руки в равной степени защищают и вселяют уверенность. Закрыв глаза, он выдыхает. И тут меня осеняет. Ему больно, но я не знаю, что, черт возьми, с этим делать, потому что, хоть в этом есть и моя вина, Тара тоже оставила в его сердце глубокие раны. Те самые, что он очень старался не замечать.

— Кейси, — горьким шепотом говорит Бэррон.

Он наклоняет голову, чтобы поцеловать меня в шею, а другой рукой обхватывает за талию. Бэррон разворачивает меня так, что я прижимаюсь к стойке, его рука перемещается от моей шеи к затылку, удерживая на месте. В этот момент его губы соприкасаются с моими.

Это отвлекающий фактор, первобытная потребность выместить свою агрессию, и я хочу дать ему это.

Я хочу притянуть его ближе, умолять о большем и никогда не отпускать. В этот момент я хватаю его за фланелевую рубашку и притягиваю к себе, точно зная, что произойдет дальше.

Бэррон приподнимает меня и сажает меня на столешницу, затем раздвигает мои ноги и встает между ними. Он замолкает и пристально смотрит мне в глаза.

— Я не знаю, что это такое, но знаю, что мне просто необходимо тебя трахнуть, — шепчет он мне в губы. — Мне… просто нужно. Я не могу, бл*дь, это объяснить.

Я от него этого и не жду. Я здесь, с ним. Я хочу почувствовать его досаду. Всё, что он готов мне дать.

Его пальцы скользят по изгибу моего тела добираются до пояса моих джинсов. Мы оба останавливаемся, всего на секунду. Я жажду большего.

— Это нормально? — выжидая, спрашивает он.

Я киваю.

Наши губы встречаются, неистово, стремясь придать этому смысл. Сняв с меня свитер, Бэррон бросает его на стойку рядом с сахаром и мукой, а я расстегиваю его джинсы. Одежда быстро слетает вниз, но при этом мы не размыкаем губ.

Толком не сняв мои джинсы, Бэррон пытается трахнуть меня на краю кухонной стойки и, наконец стащив их, разворачивает меня к себе задницей. Я не совсем подходящего роста, но поднимаюсь на цыпочки, и мы справляемся. Для устойчивости я обхватываю руками раковину и оглядываюсь на него через плечо.

Бэррон входит в меня сзади, полностью сосредоточившись на моей заднице. Он ничего не говорит, и я тоже. Слова для этого не нужны. Мы два человека, не знающих, что их ждет в будущем, но отчаянно желающих друг друга. Яростно сжав меня, он двигается быстрее, чем когда-либо прежде. И хотя я не кончаю, наблюдая за его напряженными, беспорядочными движениями в погоне за своей потребностью, это того стоит.

Бэррон толкается в меня в последний раз, а затем наваливается сверху, крепко прижав к столешнице.

— Вот дерьмо, — говорит он, оправившись от дрожи.

Тяжело дыша, он отступает назад и смотрит на меня. Я гляжу на открывшееся передо мной зрелище. Его джинсы спущены до лодыжек, твердый член торчит, мышцы напряжены. Господи. Если бы этот момент можно было сфотографировать и сохранить, я бы это сделала.

Мы молча переводим дыхание, так же молча одеваемся и стоим, уставившись друг на друга. Бэррон проводит рукой по лицу, затем по волосам. Он сглатывает, стараясь выровнять дыхание.

— Ты не… кончила. Так ведь?

Я качаю головой.

— Нет, но это было так горячо, что не важно.

— Я потом все возмещу, — Бэррон поправляет рукава своей фланелевой рубашки. — Но сейчас мне нужно ехать за девочками.

Во мне загорается надежда. Потом. У нас будет потом.

— Хорошо, — я киваю, испытав облегчение от того, что он меня не выставил. — Мы обещали им печенье.

Бэррон кивает, еле заметная улыбка трогает его губы, но не овладевает ими целиком.

— Обещали.

— Хочешь, я поеду с тобой?

Он кивает в сторону гаражной двери.

— Да. Давай поедем вместе.

Я нервно смеюсь и застегиваю джинсы.

— Собираешься выбросить меня на обочину? Мне кажется, я видела такое в фильмах. Если хочешь, чтобы я ушла, просто скажи. Тебе не обязательно меня убивать.

Взяв в руку ключи, Бэррон моргает, а затем хмурится.

— Я не хочу, чтобы ты уходила.

— Хорошо. Я сейчас приду. Просто нужно, знаешь, привести себя в порядок, — я показываю жестом между ног, как будто это не очевидно.

Бэррон больше ничего не говорит и уходит.

Я пользуюсь половиной ванной комнаты рядом с прачечной, проклинаю свое отражение в зеркале, а затем встречаюсь с Бэрроном в гараже. Он сидит, уставившись на подъездную дорожку, ему в лицо бьет солнечный свет. Я смотрю на него, на его красивые карие глаза, но замечаю написанное на его лице беспокойство.

Я молчу. Жду, когда заговорит он. Бэррон всего в нескольких сантиметрах от меня, но кажется, что между нами километры.

Сглотнув, он откашливается.

— Она когда-нибудь говорила тебе, почему ушла?

Я думаю о тех немногих разговорах, что были у нас с Тарой о Бэрроне и документах о разводе.

— Она говорила лишь то, что не могла больше оставаться в Техасе. Чувствовала себя… как птица в клетке.

Бэррон медленно и глубоко вдыхает, устремив взгляд вперед. Кивнув, он заводит машину. Она оживает, и меня охватывает тревога, потому что я не знаю, что будет дальше. Пересекая границу Калифорнии, я была готова ко всему, что предложит мне жизнь, но я не предвидела Бэррона Грейди.

Возможно, с этим я переборщила

КЕЙСИ

Когда я думаю о Рождестве, то вспоминаю две вещи. Выставленную у нас в холле искусственную елку высотой в тридцать футов, и моего отца, колотящего палочками по двери моей спальни и распевающего мне «Jingle Bell Rock», потому что в четыре утра он был чертовски пьян. Еще я помню, как мама вызывала полицию, потому что отец пробил рукой окно, поскольку застал ее в постели со своим другом. Славные времена.

Еще одно рождественское воспоминание. Я открывала подарки вместе с мамой и получала все, что нравилось ей, а не то, чего хотелось мне.

Сегодня все изменится. Канун Рождества, и пока Бэррон помогает Моргану загонять скот до обещанной сегодня вечером метели, мы с девочками делаем все, что связано с Рождеством.

Только взгляните на меня в фартуке со снеговиком, купленным мною на днях в Амарилло. Разве я не выгляжу празднично? Теперь у нас с девочками есть одинаковые пижамы.

Я погладываю на девочек, просматривая поваренную книгу бабушки Бэррона.

— Какое печенье готовим следующим? — спрашиваю я девочек, весь мой фартук в муке.

Ладно, кухня Бэррона тоже вся в муке, но я уверена, что он не будет жаловаться. К своему возвращению он с нетерпением ждет печенья, а я — писюньку.

Сев стонет, она наполовину лежит на кухонной стойке, болтая ногами в воздухе. Похоже, она пытается заняться бодисерфингом.

— От всего этого Рождества у меня болит голова.

Я закрываю поваренную книгу.

— Больше никакого печенья?

Сев закатывает глаза, сползает со стойки и резко падает на пол. Это напоминает мне сдувшуюся надувную лодку.

— Хватит уже. Их слишком много.

Возможно, она права. Мне пришлось послать Лилиан в магазин, потому что у нас закончились мука и сахар. Может, достаточно того, что вся кухонная стойка завалена печеньем?