У меня ком в горле. — Он не мой, чтобы делиться.

— Я думаю, он может быть, вообще-то. О, этот маленький… Пенни, тебе нужна шляпа! Ты не можешь находиться на солнце в таком виде!

— Леви сказал, что можно!

Леви поднимает одну бровь, явно не говоря ничего подобного. Пенни угрюмо идет к своей матери, только чтобы остановиться передо мной с робким, нерешительным взглядом.

— Это больно? — спрашивает она, перенося вес с одной ноги на другую.

— Что… О, мой пирсинг в носу. Совсем чуть-чуть, когда я его только сделала, много лет назад.

Она скептически кивает. — Тебя действительно зовут Би?

— Да.

— Как пчела?

— Ага.

— Почему?

Мы с Леви смеемся. Лили прикрывает глаза рукой.

— Моя мама была поэтом, и ей очень нравилась подборка стихов о пчелах.

Пенни кивает. Видимо, для нее это имеет такой же смысл, как и для Мари Делюк-Кенигсвассер. — А где твоя мама?

— Ушла, сейчас.

— О. Мой папа тоже ушел. — Я чувствую напряжение между взрослыми, но в том, как Пенни говорит, есть что-то фактическое. — Какое твое любимое животное?

— Ты не расстроишься, если я не скажу «пчелы»?

Она обдумывает вопрос. — Нет, если это хороший вариант.

— Хорошо. А кошки подойдут?

— Да! Леви их тоже любит. У него есть черный котенок!

— Точно, — вмешивается Леви. — И у Би тоже есть котик. Прозрачный.

Я бросаю на него взгляд.

— Мои любимые животные — пауки, — сообщает мне Пенни.

— О, пауки — это… — я подавляю дрожь, — тоже круто. Любимые животные моей сестры — рыбы-клопы. Ты когда-нибудь видели такую?

Ее глаза расширяются, и она забирается ко мне на колени, чтобы посмотреть на картинку, которую я набираю в телефоне. Боже, я люблю детей. Я люблю этого ребенка. Я поднимаю взгляд и замечаю, как Леви смотрит на меня со странным огоньком в глазах.

— Твоя сестра — ребенок? — спрашивает Пенни, скорчив рожицу рыбе.

— Она мой близнец.

— Правда? Она похожа на тебя?

— Да. — Я прокручиваю список избранного и нажимаю на фотографию, где мы вдвоем в пятнадцать лет, до того, как я начала то, что Рейке называет «путешествием по мягкой модификации тела». — Вау! На какой из них ты?

— Справа.

— Вы ладите?

— Да. Ну, мы часто оскорбляем друг друга. Но да.

— Вы живете вместе?

Я качаю головой. — На самом деле я редко вижу ее лично. Она много путешествует.

— Ты злишься, что она уехала?

Ах, дети. И их грузные вопросы. — Раньше злилась. Но сейчас мне немного… грустно. Но это нормально. Ей нужно путешествовать так же, как мне нужно оставаться на месте.

— Мой друг сказал, что если вы близнецы, то и ваши дети будут близнецами.

— Вероятность этого выше, да.

— Ты хочешь близнецов?

— Пенни, — мягко отчитывает ее Лили, — никаких разговоров с гостями о планировании семьи до обеда.

— О, все в порядке. Я бы с удовольствием родила близнецов. — Я мечтала об этом, вообще-то. Хотя сейчас я, скорее всего, не смогу. По очевидным причинам. Я не буду беспокоить Пенни.

Она улыбается. — Это хорошо, потому что Леви тоже.

— О. О, я… — Я чувствую, что становлюсь пунцовой и смотрю на Леви, ожидая увидеть его таким же смущенным, но он смотрит на меня с тем же выражением, что и раньше, только в двадцать раз более напряженным, и…

— Кто-нибудь хочет шербет? — спрашивает Лили, явно уловив странность.

— Мама, — мрачно говорит Пенни, — ты должна меня мучить?

— Я купила в магазине специальное мороженое для тебя. — Глаза Пенни расширяются, и она бежит в дом. — Бедная девочка, — бормочет Лили, когда мы следуем за ней внутрь. — Мороженое, наверное, отвратительное.

— Ты недооцениваешь, насколько она может быть в отчаянии, — говорю я ей. — Есть вещи, которые раньше казались мне ужасными, после перехода на веганство я стала их любить…

— Би! Би! Слушай, я хочу тебе кое-что показать!

— Что именно? — Я улыбаюсь и приседаю до ее роста.

— Это Шегги, мой…

Мой взгляд падает на плюшевую игрушку тарантула в ее руках, и звук стихает. Мое зрение затуманивается. Мне жарко и холодно одновременно, и вдруг все вокруг темнеет.

— Это было так круто! Леви, я так люблю твою девушку!

— Мне знакомо это чувство.

— Боже. Мне позвонить 911?

— Нет, с ней все в порядке. — Все в тумане, но мне кажется, что я в объятиях Леви. Он терпеливо держит мою голову, в его тоне нет беспокойства. На самом деле, он звучит странно очарованно. — Это случается с ней каждый второй день.

— Клевета, — бормочу я, пытаясь открыть глаза. — Ложь.

Он улыбается мне, и такой красивый. Мне нравится его лицо. — Посмотрите, кто осчастливил нас своим присутствием.

— Это низкий уровень сахара в крови? — Лили спрашивает с опаской. — Могу я принести тебе что-нибудь?

— Би похожа на меня! — говорит Пенни, возбужденно хлопая в ладоши. — У нее такие же всплески электричества в мозгу! У нее бывают припадки!

— Это немного похоже на припадки, — говорю я, выпрямляясь.

— У Би бесполезная парасимпатическая нервная система, которая является бесконечным источником развлечений, — объясняет Леви Пенни.

— Извините. — Я хмурюсь. — У некоторых из нас нет такой роскоши, как стабильное кровяное давление.

— Я не говорил, что это не мило, — неслышно бормочет он, прижимаясь к моему виску. Его щетина на моей коже шершавая. Его губы мягкие.

Пенни, похоже, тоже его поклонница. — А твой близнец тоже падает в обморок?

— Нет. У нее все самое лучшее. — Например, способность отрыгивать национальный гимн Франции.

— Это так круто!

— На самом деле это очень дезадаптивная вегетативная реакция.

— Ты можешь сделать это снова?

— Не совсем, милая. Не по команде.

— Тогда когда ты это делаешь?

— Это зависит от ситуации. Иногда это очень стрессовые, неожиданные ситуации. В других случаях я просто вижу вещи, которых боюсь, например, змей или пауков.

Глаза Пенни расширились. — Значит, если я снова покажу тебе Шегги…

Леви и Лили одновременно кричат «Нет!» но уже слишком поздно. Пенни выхватывает игрушку из-за спины, и все снова погружается в темноту.

Мы остаемся с Салливанами на весь день, и после того, как Шегги запирают в недоступном шкафу, мы отрываемся по полной. К тому времени, когда мы готовы уехать, я знаю о покемонах больше, чем когда-либо, а Пенни пыталась заставить меня снова упасть в обморок примерно двадцать раз, рисуя пауков на каждом доступном листе бумаги.

Это маленькое чудовище. Я люблю ее до смерти.

Но когда мы прощаемся в подъезде, соглашаясь, что скоро должны сделать это снова, это немного похоже на рояль, разбивающийся о мою голову.

— Как долго ты пробудешь в Хьюстоне? — спрашивает Лили.

Все, что я могу сделать, это зарыться еще глубже в бок Леви. — Неясно. Изначально проект должен был длиться около трех месяцев, но дела идут очень хорошо, так что… — Я пожимаю плечами. Рука Леви крепко обхватывает меня. Я полностью осознаю, что мы с Леви подходим под определение «преходящее», данное Мерриамом-Вебстером. Но я так наслаждаюсь этим. Его компанией. Его друзьями. Его едой. Мне будет грустно, когда все закончится через пару недель.

— Твои родители все еще будут в городе на следующей неделе? — спрашивает Лили.

Рука Леви снова сжимается, на этот раз совершенно по-другому. Раньше это было собственничеством, утешением. Теперь она просто напряжена. — Да.

— Прости за это. Дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится.

Любопытно, я заговорила об этом, как только мы остались одни в грузовике. — Твоя семья будет здесь?

Он заводит грузовик, глядя прямо перед собой. Я начинаю распознавать его настроение, но это мне не знакомо. И все же. — Мои родители. Здесь какое-то мероприятие на базе ВВС.

— И ты собираешься их увидеть?

— Мы, наверное, поужинаем.

— Когда?

— Точно не знаю. Отец даст мне знать, когда освободится.