У меня челюсть отвисла. Что? У Леви есть ребенок? Маленький, человеческий ребенок?

— Я бы не беспокоился об оборудовании, Би. Леви позаботится об этом. У него отлично получается все делать. — Гай подмигивает мне, когда встает. — Не могу дождаться, чтобы увидеть, что вы, два гения, придумаете.

Леви позаботится об этом.

Я смотрю, как Гай выходит, и думаю, были ли когда-нибудь произнесены более зловещие слова.

Интересный факт обо мне: Я довольно спокойный человек, но у меня очень бурная фантазийная жизнь.

Может быть, это гиперактивная миндалина. Может быть, это слишком много эстрогена. Может быть, это недостаток родительских примеров для подражания в годы моего становления. Честно говоря, я не знаю, в чем причина, но факт остается фактом: Иногда я мечтаю об убийстве людей.

Под «иногда» я имею в виду часто.

А под «людьми» я имею в виду Леви Уорда.

Первые яркие грезы возникают у меня на третий день работы в NASA, когда я представляю, как убиваю его с помощью яда. Меня бы устроил быстрый и безболезненный конец, если бы я могла гордо стоять над его безжизненным телом, бить его по ребрам и провозглашать: — Это за то, что он не ответил ни на одно из семи моих писем. — Затем я небрежно топчу одну из его огромных рук и добавляю: — А это за то, что ты не был в своем кабинете, когда я пыталась загнать тебя туда. — Это приятная фантазия. Она поддерживает меня в свободное время, которого у меня… много. Потому что моя способность делать свою работу зависит от моей способности магнитно стимулировать мозги, что в свою очередь зависит от прибытия моего чертова оборудования.

К четвертому дню я убеждаюсь, что Леви нуждается в чудо-ноже. Я устраиваю засаду на общей кухне на втором этаже, где он наливает кофе в кружку из «Звездных войн» с изображением малыша Йоды. На ней написано «Йода лучший инженер», и она такая очаровательно милая, что он этого не заслуживает. Я ненадолго задумалась, купил ли он ее сам или это подарок его ребенка. Если это так, то он не заслуживает и ребенка.

— Привет. — Я улыбаюсь ему, прислонившись бедром к раковине. Боже, он такой высокий. И широкий. Он как тысячелетний дуб. Кому-то с таким телом не место в кружке ботаников. — Как дела?

Его голова дергается вниз, чтобы посмотреть на меня, и на долю мгновения его глаза выглядят запаниковавшими. В ловушке. Это быстро переходит в его обычное невыразительное выражение, но не раньше, чем рука соскальзывает. Часть кофе выливается на край, и он чуть не получает ожог третьей степени.

Я пещерный тролль. Со мной так неприятно находиться рядом, что я делаю его неуклюжим. Я обладаю огромной силой.

— Привет, — говорит он, вытираясь кухонной бумагой. Нет. Хорошо. Нет «А ты?», нет «Боже мой, погода сегодня влажная».

Я внутренне вздыхаю. — Есть новости об оборудовании?

— Мы работаем над этим.

Удивительно, как хорошо он умеет смотреть на меня, не глядя. Если бы это была олимпийская дисциплина, у него была бы золотая медаль и его фотография на коробке Wheaties.

— Почему именно она еще не здесь? Есть проблемы с фондами NIH?

— Разрешения. Но мы…

— Работаем над этим, да. — Я все еще улыбаюсь. Убийственно вежливо. Нейронаука о положительном подкреплении надежна — все дело в дофамине. — Чьего разрешения мы ждем?

Его мышцы, многочисленные и огромные, напрягаются. — Парочку. — Его взгляд падает на меня, а затем на мой большой палец, который крутится вокруг кольца моей бабушки. Они тут же отскакивают.

— Кого мы упускаем? Может быть, я могу поговорить с ними. Посмотрим, смогу ли я ускорить события.

— Нет.

Точно. Конечно. — Могу я посмотреть чертежи прототипа? Сделать несколько заметок?

— Они на сервере. У тебя есть доступ.

— А есть ли? Я отправила тебе письмо об этом и о…

В его кармане звонит телефон. Он проверяет определитель номера и отвечает тихим: — Привет, — прежде чем я успеваю продолжить. Я слышу женский голос на другой стороне. Леви не смотрит на меня, произнося: — Извини, — и выбегает из кухни. Я остаюсь одна.

Наедине со своими колющими снами.

На пятый день мои фантазии снова развиваются. Я иду в свой офис, тащу бутылку с водой для кулера и полусерьезно думаю о том, чтобы использовать ее для утопления Леви (его волосы кажутся достаточно длинными, чтобы держаться за них, пока я толкаю его голову под воду, но я также могу привязать к его шее наковальню). Затем я слышу голоса внутри и останавливаюсь, чтобы прислушаться.

Ладно, хорошо: подслушать.

— …В Хьюстоне? — спрашивает Росио.

— Пять или шесть лет, — отвечает глубокий голос. Леви.

— И сколько раз ты видел Ла Ллорону?

Пауза. — Это женщина из легенды?

— Не женщина, — насмехается она. — Высокая женщина-призрак с темными волосами. Обиженная мужчиной, она в отместку утопила собственных детей. Теперь она одевается в белое, как невеста, и плачет на берегах рек и ручьев по всему югу.

— Потому что она сожалеет об этом?

— Нет. Она пытается заманить еще больше детей в водоемы и утопить их. Она потрясающая. Я хочу быть ею.

Мягкий смех Леви удивляет меня. Как и его тон, мягко дразнящий. Тепло. Какого черта? — Я никогда не имел такого удовольствия, но могу порекомендовать близлежащие туристические тропы с водой. Я пришлю тебе письмо.

Что происходит? Почему он разговаривает? Как нормальный человек? Не ворчит, не кивает, не обрывает фрагменты слов, а говорит реальными предложениями? И почему он обещает отправить электронное письмо? А он умеет это делать? И почему, почему, почему я думаю о том, как он прижал меня к этой дурацкой стене? Опять?

— Это было бы здорово. Обычно я избегаю природы, но ради моей любимой знаменитости я готова отважиться на чистый воздух и солнечный свет.

— Я не думаю, что она квалифицируется как…

Я вхожу в кабинет и тут же останавливаюсь, ошеломленная самым необычным зрелищем, на которое я когда-либо обращала внимание.

Леви Уорд. Стоит. Улыбается.

Очевидно, Уорд может улыбаться. Людям. У него есть необходимые лицевые мышцы. Но как только я вхожу внутрь, его мальчишеская ухмылка исчезает, а глаза темнеют. Может быть, он может улыбаться только некоторым людям? Может, я просто не отношусь к «людям»?

— Доброе утро, босс. — Росио машет мне рукой со своего стола. — Леви впустил меня. Наши жетоны все еще не работают.

— Спасибо, Леви. Есть идеи, когда они заработают?

Ледяной зеленый. Может ли зеленый быть ледяным? Тому, что у него в глазах, это точно удается. — Мы работаем над этим. — Он направляется к двери, и я думаю, что он собирается уйти, но вместо этого он подхватывает бутылку для подзаправки, которую я притащила сюда, поднимает ее одной рукой — одной! (1)! рукой! — и ставит ее на верх кулера.

— Ты не должен…

— Это не проблема, — говорит он. Его нужно отправить в тюрьму за то, как выглядят его бицепсы. Хотя бы ненадолго. Также, пожалуйста, посадите его за то, что он ушел, прежде чем я успела спросить, прибудет ли когда-нибудь наше оборудование, ответит ли он на мои электронные письма, буду ли я когда-нибудь достойна сложного предложения, состоящего из нескольких предложений.

— Босс?

Я медленно поворачиваюсь к Росио. Она смотрит на меня, пытливо. — Да?

— Не думаю, что ты нравишься Леви.

Я вздыхаю. Мне не следует вовлекать Росио в нашу странную вражду — отчасти потому, что это выглядит непрофессионально, отчасти потому, что я не уверена, что она проболтается в самый неподходящий момент. С другой стороны, нет смысла отрицать очевидное. — Мы знали друг друга раньше. Леви и я.

— До того, как ты публично объявила, что он дерьмо в нейробиологии, ты имеешь в виду?

— Да.

— Понятно.

— Понимаешь?

— Конечно. У вас двоих была страстная история любви, которая медленно портилась, и кульминацией стало то, что ты застала Леви в интимных объятиях с дворецким, нанесла ему шестьдесят девять ножевых ранений в живот и оставила умирать, но была поражена, обнаружив, что он еще жив, когда ты приехала в Хьюстон.