Все правильно, это и есть – цена моей любви.

Начало ноября, с моря дует холодный ветер, он оседает солью на губах, кутаюсь в куртку, собирая непослушные волосы, надеваю капюшон. Костик бегает по опустевшему от шезлонгов и зонтиков и туристов пляжу, запускает бумажного змея.

Он ярким хвостом трепещется на фоне голубого неба, а я вновь плачу. Слезы стекают по щекам, даже не стираю их, ветер высушит.

Мы приехали с сыном на выходные к друзьям, почти за триста километров от Флоренции, к Адриатическому морю. У Маттео здесь большая квартира, он обещал показать кучу интересных мест, вывести меня из хандры и отвлечь от постоянных мыслей. А мне, оказывается, и так хорошо, я не хочу веселья.

Но они вместе с мамой и отцом словно сговорились и настаивали на поездке.

– Мама, смотри, как красиво! Он летит…летит.

Да, милый, он летит.

Поднимаю глаза  в небо, воздушный змей с огненными крыльями красиво парит на месте. Феникс, возрождающийся из пепла, папа привез его из России для внука два месяца назад.

А Матвея нет уже четыре месяца, раньше я считала дни, но потом перестала.

Он так и не вернулся, хотя обещал.

Ровно двое суток я металась по квартире из одного угла в другой, как затравленный и напуганный зверек, только сын удерживал, чтобы не кинуться искать Жарова.

Сердце разрывалось, плакала, глотая слезы, вспоминала все сказанные слова. Каждый жест, улыбку, взгляд. А теперь еще больше не могу смотреть спокойно на сына, потому что он все сильнее становится похож на своего отца.

Тогда семь лет назад, я была обижена, проклинала, ненавидела, но все никак не могла вырвать Матвея из сердца и памяти.

Любила, всегда любила этого мужчину, своего первого мужчину. Злилась, не могла быть мягкой, ведь он предал, бросил. Но все равно любила.

Через двое суток охранник, который не отвечал ни на один вопрос и тенью жил около нас, передал бумаги. Толстую папку белых листов. Читала и не понимала, зачем все это? Для чего?

– Где вы это взяли?

– Матвей Евгеньевич просил передать, если с ним что-то случится, и он не выйдет на связь.

– С ним что-то случилось? Скажите!

– Не могу знать, меня просили передать документы и отвезти вас туда, куда пожелаете.

– Отвезти? Куда?

Опять был полный ступор, голова совсем не соображала, я все пыталась понять и узнать, где Матвей, перебирая десятки вариантов.

– Куда скажете.

Просматривала бумаги, и буквы расплывались перед глазами, там были документы на загородный дом и на эту квартиру, оформленные на мое имя. А еще счет в итальянском банке на сына, которым он может воспользоваться при достижении им совершеннолетия.

Охранник стоял за спиной, ждал моих указаний. Сын лез с расспросами, где папа, а я не знала, что сказать ни тому ни другому.

– Сынок, иди посмотри мультики, а потом мы поедем домой.

– Домой к бабуле? Я ведь уже здоров, у меня совсем ничего не болит. А папа поедет с нами? Где он?

– Да, домой к бабуле, а потом все вместе полетим в Италию.

Сын убежал, я стояла еще несколько минут, обида и злость съедали изнутри. Он не мог нас бросить снова, такого не должно было случиться. Или мог?

– Что случилось? – мой холодный тон, взгляд на охранника.

– Я не могу знать.

– Знать или сказать?

Он молчал, опустив глаза, сердце пропустило удар, второй. Тело окатило горячей волной, затем ледяной.

– Что с ним? Скажите мне! –срываюсь на крик, сжимая пальцами до побелевших костяшек бумаги, хочу швырнуть их ему в лицо, а лучше Жарову за то, что так поступил. Что снова ушел.

– Там, куда он уехал, была операция специальных служб, Матвей Евгеньевич погиб.

– Погиб? Это шутка такая? Не может быть.

Я не верила. Нет, осознание случившегося пришло не сразу, гораздо позже, когда я обзвонила почти все больницы города и морги. Мне нужны доказательства, я должна была видеть его, а не верить словам охранника.

Ничего.

Мужчины с такой фамилией и описанием не было нигде. Мы вернулись домой, папа, видя мое состояние, ни о чем не спрашивал, бабуля тоже не лезла с расспросами.

Меня никто не искал, телефон Матвея был вне зоны действия сети, а через неделю мы улетели домой. Домой в Италию.

И вот уже четыре месяца я все никак не могу найти себе места, свыкнуться с тем, что мужчины, которого я люблю, нет в живых. Мне так до сих пор стыдно за сказанные слова, а еще больнее оттого, что не сказала ему главного.

Что люблю его.

Всегда любила.

Пусть я слабая женщина без гордости, но я бы дала ему второй шанс, только бы он был жив.

Отрываю взгляд от горизонта, где море сливается с небом, сын в яркой шапочке бегает по пляжу, его догоняет белый лабрадор. Надо бы завести ему собаку, давно просит о ней, но скоро и так прибавится забот, придется искать квартиру больше, купить мебель, вещи.

Обхватила живот руками, согревая мою маленькую девочку, улыбнулась. Вот она, моя отрада и награда, как и Костик, те, кто не дает сойти с ума, а заставляют двигаться дальше, жить, что-то делать, идти вперед.

Жаров вновь оставил во мне свое семя, упрямый, сильный, наглый. Брал не спрашивая, а я отдавалась, не думая ни о чем. Моей малышке семнадцать недель, врачи только недавно сказали, что будет девочка. Наверняка она с такими же синими глазами и упрямым нравом, как у ее отца.

Маме пришлось все рассказать, но она не осудила, она все понимает, самая лучшая женщина на свете, а вот папа рад, что у него будет внучка.

– Мама, мама, смотри, какой пес. Чили, Чили, ко мне, иди ко мне! Мама, давай мы его возьмем себе.

Сын стоит рядом с каким-то мужчиной, тот держит в руках воздушного змея, черные спортивные штаны, кроссовки, толстовка, капюшон, который скрывает лицо, и синяя теплая жилетка.

Он что-то говорит сыну, тот слушает, а потом, замахнувшись левой рукой, кидает палку, собака бежит за ней. Мужчина лишь на секунду оборачивается, а мое сердце учащает ритм, тело обдает жаром, пульс стучит в висках.

Я делаю шаг, второй, третий, ноги как ватные, но я иду к мужчине, который стоит, уже отвернувшись.

Ну же, повернись еще. Повернись, пожалуйста, посмотри на меня.

Но, когда он делает это снова, ветер срывает капюшон с его головы, а я вижу призрака. Дыхание замирает, сердце набатом стучит в груди. В его синих глазах столько боли и сожаления, мужчина идет навстречу не спеша, словно проверяя мою реакцию на свое появление.

– Матвей, – шепчу одними губами, ветер и с моей головы срывает капюшон, раскидывая волосы по плечам.

Он совсем рядом, я чувствую его, хочется плакать и смеяться, но по щекам тонкими дорожками текут слезы.

– Не плачь, пожалуйста, любимая, только не плачь.

Охрипший голос, холодные пальцы на моем лице, он стирает слезы, сам бледный, похудевший, около глаз морщинок стало еще больше. А я не могу сказать и слова, ступор, шок, непонимание, а еще гнев, зарождающийся внутри.

– Как ты мог…– не кричу, а еле говорю, без сил ударяя его в грудь.– Как ты мог так поступить… бросить нас…как?

–Так надо было, прости, милая, прости меня, не мог иначе.

Берет мои ослабшие руки, целует пальцы, заглядывает в глаза, а у самого столько в них боли и сожаления.

– Господи, я думала, что умру, ты понимаешь, как это?

– Понимаю, милая, все понимаю, я сам практически умер.

Боль в душе отпускает, накатывает слабость, а еще спокойствие, с ним рядом даже дышится иначе.

– Я так тосковала по тебе, – провожу пальцами по лицу, трогая лоб, скулы, губы.– Мы тосковали.

– Я тоже безумно скучал, знала бы как, волком выл, на стену лез, но не мог раньше.

– Ты потом расскажешь.

– Конечно, любимая.

– И никогда больше не уйдешь.

– Никогда.

Все продолжаю гладить его по лицу, словно знакомясь заново. Матвей прижимает к себе, быстро целует в губы, потом сильнее, жадно сминая их, тяжело дышит.

– Моя нежная девочка. Люблю тебя так, что, если надо, заплачу любую цену.